В тот же момент словно обрушилась огромная стена, и Бласко увидел то, что находится за ней и о чем он мог бы догадаться раньше, если бы не был поглощен мыслями о Бьянке. Он понял смысл сообщения, переданного им от короля Филиппа королеве-матери Франции. Она должна была согласиться на свадьбу дочери с королем Наваррским только потому, что таким образом можно было, не вызывая подозрений, завлечь в Париж множество гугенотов.

Теперь Бласко понимал, что происходит на улицах. Все это было организовано женщиной с плоским лицом и невыразительным взглядом и королем-монахом в Эскориале, которому было безразлично, сколько крови прольется во имя истинной веры.

Беспечного жениха вместе с его подданными и единоверцами обманом завлекли в Париж, где их ждали шпаги убийц в ночь на 24 августа – канун Дня святого Варфоломея.

Королевы Наваррской уже нет в живых. Адмирал поправлялся от ран, но он не должен дожить до утра. Двух вождей гугенотов уничтожили за несколько дней!

А скольких их приверженцев ожидает та же судьба, прежде чем истечет эта страшная ночь!

На его шляпе был белый крест, а на рукаве – белый шарф.

Бласко подумал о своих друзьях на улице Бетизи – о Пьере и его отце, о юной пуританке Жюли.

Он схватил шпагу, но внутренний голос шепнул ему: «Что ты делаешь? Ведь ты в полной безопасности. Ты испанец и добрый католик. Никто тебя не тронет. У тебя есть белый крест и шарф. Пускай они делают свою кровавую работу – твой король и повелитель ожидает, что ты им поможешь, ибо все это происходит с полного одобрения Испании. Кто знает, быть может, именно ради дружбы с Испанией королева-мать решилась на такое. Говорят, что ее не интересует религия, что она по очереди благоволит то католикам, то гугенотам в зависимости от выгоды. Твой долг обнажить шпагу и стать рядом с убийцами!»

А Пьер? А Жюли? Бласко представил юную девушку в лапах кровожадных фанатиков.

Шум на улицах становился все сильнее. Бласко снова посмотрел в окно. Внизу он увидел два тела, извивающиеся в предсмертной агонии в луже крови. По улице бежала женщина с ребенком на руках. За ней гнались двое мужчин с обнаженными шпагами.

Женщина упала на колени, пытаясь защитить ребенка, и Бласко услышал ее крик:

– Пощадите!

В ответ двое убийц пронзили ее шпагами. Ребенок выпал у нее из рук, и один из негодяев тут же отрубил ему голову.

– Пошли, друг! – окликнул его второй. – Потрудимся во славу Святой Церкви!

Они убежали, сверкая в темноте белыми шелковыми шарфами; с их клинков капала кровь.

Чувствуя, как к горлу подступает тошнота, Бласко в ужасе смотрел на трупы женщины и ребенка.

Потом со шпагой в руке он сбежал с лестницы и ринулся на улицу.

Бласко мчался в сторону улицы Бетизи. Отовсюду слышались вопли умирающих. Убийцы не щадили ни мужчин, ни женщин, ни детей. В воздухе стоял запах крови. Мимо Бласко прошли несколько человек, похожих скорее на диких зверей – их лица искажала жажда убийства.

– Пойдем, дружище, – окликнул его один из них, заметив на нем крест и шарф. – У нас еще много дел. К утру в Париже не должно остаться ни одного еретика.

Бласко взмахнул шпагой.

– Я иду туда.

– Клянусь всеми святыми, он прав! – воскликнул один из убийц. – На улице Бетизи нам всем хватит работы!

Они повернулись и побежали следом за Бласко, прикончив по пути какого-то несчастного старика. Бласко мчался вперед, ничего не замечая.

– Наверняка мсье де Гиз захочет своей рукой отправить адмирала на тот свет! – воскликнул один из бегущих позади. – Он должен отомстить за своего отца![37]

Бласко увидел толпу людей у дома адмирала. Он слышал крики, а подойдя ближе, узнал в высоком мужчине, окруженном друзьями, Анри де Гиза. Мертвое тело адмирала выбросили из окна, и де Гиз наступил на него ногой.

Спутники Бласко приветствовали это зрелище воплями:

– Смерть еретику! Да здравствует Гиз!

Но Бласко не стал задерживаться. Он смотрел на другой дом, вход в который уже штурмовали несколько человек. Бласко присоединился к ним в тот момент, когда они взломали дверь.

Пробившись внутрь вместе с нападавшими, Бласко увидел Пьера и его отца в ночных халатах. Пьер сразу узнал его.

– Бласко! – крикнул он. – Значит, вы на их стороне? Вы пришли убивать?

Это было все, что успел сказать несчастный юноша, прежде чем шпага пронзила его тело, и он рухнул наземь.

Чувствуя на себе взгляд умирающего, Бласко по мчался вверх по лестнице, покуда его спутники расправлялись с престарелым отцом Пьера и слугами, которые рыдали, заламывая руки.

– Жюли! – крикнул он. – Где вы? Это Бласко!

Он нашел ее в одной из спален. Быстро накинув плащ на голое тело, она встала с кровати.

Жюли сразу заметила белый крест на шляпе Бласко и белый шарф на его рукаве. Она видела из окна ужасы, творящиеся на улице, и знала, что убийцы находятся внизу.

– Вы с ними? Вы… вы дьявол!

– Молчите, дурочка! – крикнул Бласко. Он увидел лестницу, ведущую на чердак. – Быстро выбирайтесь на крышу! Нельзя терять ни секунды!

Жюли повиновалась. Бласко последовал за ней. Едва он успел закрыть за собой люк, как услышал топот ног и крики на лестнице.

– Идите к трубе, – шепнул он девушке. – С Божьей помощью мы сумеем спрятаться.

Они подползли к трубе и скорчились за ней. Шум доносился отовсюду – внизу продолжалась бойня.

– Пьер, – прошептала Жюли. – Мой отец… Они внизу. Мы должны помочь им!

Бласко покачал головой.

– Слишком поздно? – с трудом вымолвила она.

Он молча кивнул.

Жюли закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Бласко был рад, что она хотя бы короткое время не будет видеть творящихся внизу ужасов.

Несколько часов они оставались на том же месте. Бласко боялся шевельнуться – он слышал, как убийцы стреляют в тех, кто, подобно им, искал спасения на крыше. Мысли его бешено работали. Он должен увести Жюли из дома. Если они доберутся до его комнаты в гостинице, возможно, хозяин поможет ему присмотреть за девушкой, пока не кончится это безумие.

В Жюли легко могли узнать молодую гугенотку, прибывшую в Париж со свитой Жанны Наваррской. Ей было небезопасно появляться на улицах.

Тем не менее, им нельзя было долго оставаться на крыше. Когда рассветет, их могут заметить.

Отчаянный план пришел в голову Бласко. В конюшнях позади дома, несомненно, должны быть запасы сена и какие-нибудь мешки. Что, если он раздобудет большой и достаточно крепкий мешок, чтобы отнести в нем Жюли на спине в свою гостиницу? Бласко сообщил ей о своем намерении. Жюли пришла в ужас при мысли, что ей придется остаться одной, и судорожно вцепилась в него. Было нелегко узнать в этой смертельно напуганной девушке ту ревностную гугенотку, которая пыталась обратить Бласко в свою веру. В другое время это его позабавило бы и он стал бы поддразнивать девушку, но сейчас Бласко испытывал к ней только жалость и нежность. Он понимал, что если переживет эту ночь, то уже никогда не будет тем легкомысленным молодым человеком, который отмахивался от серьезных дел, думая лишь о развлечениях.

Бласко осторожно вернулся на чердак и спустился по лестнице, перешагивая через мертвые тела. На несколько секунд он задержался возле Пьера, лежащего на спине и глядящего вверх невидящими остекленевшими глазами. На красивом лице юноши застыло выражение укора.

– Пьер, – пробормотал Бласко, – если бы ты знал… Что ты думал обо мне в последнюю минуту, мой бедный друг-гугенот?

Понимая, что никогда не сможет забыть выражение этого лица, он поклялся себе, что не оставит Жюли до тех пор, пока она будет нуждаться в нем.

Найдя то, что искал, Бласко вернулся к Жюли. Привел девушку в конюшню, засунул в мешок, прикрыл сверху сеном, взвалил мешок на спину и направился в гостиницу.

Бласко шел по залитым кровью парижским улицам, обливаясь холодным потом и радуясь, что Жюли не может видеть того, что видит он.

Три дня они скрывались в его комнате.

Как объяснить то, что произошло за эти три дня?

Бласко не любил Жюли – он жалел ее. Жюли тоже не любила его, но она была одинока, напугана и смотрела на него как на своего защитника.

Когда Бласко уходил, девушка дрожала от страха, а когда он возвращался в комнату, в ее глазах вспыхивала радость.

Бласко не смог бы спасти девушку, если бы не его друг, хозяин гостиницы. Бласко не сказал ему, что Жюли гугенотка, но он, возможно, сам об этом догадался. Хозяин был французом, парижанином и добрым католиком, но l'amour[38] всегда казалась ему самой прекрасной вещью на свете, перед которой должно отступать все остальное.

Храбрый и красивый испанец влюбился в маленькую гугенотку и пронес ее в мешке по улицам, на которых свирепствовала резня. Это была самая романтическая любовь, какую только можно вообразить. Поэтому, даже если она действительно гугенотка, он должен помочь им спастись.

Матиас всегда был готов услужить им. Казалось, у парня было что-то на совести, побуждающее его стремиться видеть своего хозяина счастливым с красивой молодой девушкой.

Жюли боялась покидать комнату Бласко. По ночам она просыпалась, думала об отце и брате и плакала как ребенок, кем, в сущности, и была.

– Теперь у меня никого нет, – всхлипывала девушка. – Я осталась совсем одна.

Естественно, Бласко обнимал и утешал ее, говоря, что она никогда не будет одинокой, покуда он рядом с ней.

Жюли прижималась к нему и просила прощения, что плохо о нем думала. Она плакала, и Бласко вытирал ей слезы.

Казалось невероятным, чтобы в такое печальное время они стали любовниками. Ни Бласко, ни девушка не хотели этого.

Тем не менее, это произошло само собой, когда Жюли лежала рядом с Бласко на его кровати, так как она боялась отходить от него ночью.

Бласко навсегда запомнил, как это случилось. Внизу проходила процессия к кладбищу Невинно Убиенных. Говорили, что там зацвел боярышник и что это является знаком, будто Бог и его святые благословили бойню и довольны теми, кто пролил кровь еретиков.

Процессия, возглавляемая священниками, певшими хвалу Господу и Святой Деве, задержалась у виселицы, на которой раскачивалось изуродованное тело великого и благородного Колиньи, извлеченное из реки, куда его бросила толпа.

Пение священников слышалось в комнате, Жюли начала плакать, и Бласко обнял и поцеловал ее, желая утешить.

Тогда их и обуяла та горькая страсть, не похожая на то, что приходилось испытывать Бласко, имевшему немалый опыт в эротических делах.

В городе было спокойно, когда они его покидали.

Бласко задумчиво смотрел на девушку, которую вез с собой в Испанию. В охваченном безумием Париже ему этого хотелось больше всего на свете, но теперь его одолевали сомнения.

Бласко понимал, что должен жениться на Жюли. Она, несомненно, считает себя оскверненной и будет думать, что проклята навеки, если они не поженятся. Как-то Жюли сказала, что хочет лишить себя жизни – ведь теперь, когда ее отец и брат убиты, а она стала «нечистой», ей больше незачем жить. Именно тогда Бласко заговорил о браке – это было единственным утешением, которое он мог предложить ей в маленькой комнатушке, где ему довелось испытать больше эмоций, чем за всю прошлую жизнь. Тогда казалось самым главным не дать Жюли впасть в безысходное отчаяние.

Но когда они покинули залитый кровью Париж, события августовских дней и ночей стали казаться все более фантастичными. Если бы их жизни после того, что им довелось перенести, не изменились столь трагическим образом, Бласко и Жюли никогда бы не поверили в реальность происшедшего – их ум не смог бы постичь тот ужас, который видели их глаза.

Теперь, когда им удалось спастись, Бласко стал понимать, что реальность вернулась к ним вместе со множеством проблем. Холодные и суровые факты повседневной жизни пришли на смену фантастическому ночному кошмару.

Бласко пытался представить себе Жюли в католическом доме Каррамадино и понимал, что ее присутствие создаст непреодолимые трудности.

Пожалуй, думал он, ей было бы лучше вернуться к себе домой в Беарн. Там она могла бы выйти замуж за гугенота, похожего на Пьера, и позабыть о происшедших ужасах.

Но Жюли не сделала бы этого. Строгий пуританский кодекс предлагал лишь один путь к спасению для того кто совершил грех прелюбодеяния.

Бласко понимал, что они связаны друг с другом. Он веселый и беспечный авантюрист, связан с юной пуританкой.

– Ему пришлось предупредить девушку, что в его доме ей придется читать свои молитвы тайно.

– Это мой крест, и я должна нести его, – ответила она.

Сколько раз он думал то же самое о себе, глядя на девушку, едущую рядом.

Как жестока жизнь! Бласко мечтал о женщине, которая будет смеяться и петь вместе с ним, танцевать для него и заниматься любовью весело и радостно, а не с чувством стыда.