Элизабет Торнтон - Алый ангел

– Я пыталась сказать вот что. Прости за ту боль, которую тебе пришлось испытать. Прости за то, что случилось с твоей матерью и сестрой. Прости, что я запела ту дурацкую песню. Я не понимала, что делаю. Видишь ли, тюремщикам очень нравилось учить ей всех детей. И главное, прости, что мой дедушка приехал той ночью в Аббей и спас меня. Кэм, я не знаю, что еще сказать. Если бы ты только смог простить меня!

Кэм приготовился к тому, что Габи будет его презирать, ожидал ее гнева. То, что он услышал, сначала было непонятным. Постепенно слова Габриель нахлынули на него, нежно окутывая в очистительном крещении. Но, в конце концов, они изумили Кэма сильнее, чем если бы Габриель произнесла грубейшие, непристойнейшие богохульства.

Она жалела, что Маскарон спас ее! Понимала ли она, о чем просит? Он не может об этом жалеть. Он благодарит Бога за это. Те женщины, включая его мать и сестру, были обречены, независимо от решения трибунала. Никто не мог сдержать толпу, охваченную жаждой крови. Спасти хотя бы одного человека от безумия их ненависти было чудом. И, о Господи, если можно было спасти только одного человека, Кэм не жалел, что им стала именно Габриель. Он закрыл глаза, вспоминая.

Если можно было спасти только одного человека… У Кэма перехватило дыхание, когда сцена из прошлого возникла перед его глазами. Если бы это было в его власти, он бы спас мать и сестру. Он бы жизнь отдал за них. Но судьба или случай решили иначе. Кэм думал, что и он был обречен, пока не вмешался Родьер. Герцог замер, когда воспоминание стало еще четче. Родьер вмешался. Однако именно безмолвное распоряжение Маскарона, отданное Майяру, отвратило смертный приговор. Он сделал это, потакая капризу, и за это Кэм проклял его. Он не хотел оставаться в живых, если люди, которых он любил больше всего на свете, были обречены.

Он выжил. И Габриель выжила. Кэм не знал, что это может означать. Ему было все равно. Он знал только… о боже… что не может жалеть об этом.

– Габриель, – простонал Кэм, поворачиваясь к ней.

Но ее уже не было. Кэм не знал, сколько времени простоял он так, бессмысленно глядя в окно, парализованный эмоциями. Придя в себя, герцог проклял себя за глупость. Он слишком хорошо знал, как быстро Габриель могла воспользоваться предоставившейся возможностью. Он дал ей фору. У Габриель было достаточно времени, чтобы спуститься по стенам замка или пройти через ворота, или…

Двумя шагами герцог пересек комнату и вышел из дверей, накидывая на ходу пиджак, криками призывая слуг проснуться и искать герцогиню. Перед Кэмом промелькнуло ужасное воспоминание о ночи, когда Габриель пыталась обогнать прилив. Словно обезумевший, герцог летел по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Достигнув внутреннего двора, он пустился бежать. Стражники уже открыли ворота в ответ на команды, которые герцог выкрикивал, подбегая к ним. Люди разбегались во все стороны, не зная, что им следует делать. Кто-то решил, что французы атакуют, и стал проверять оружие.

Кэм никого не ждал. Рискуя сломать себе шею, он карабкался по камням и валунам, пока его ноги не завязли во влажном песке. Она не могла убежать далеко. Не хватило бы времени. Но куда же, черт побери, она делась?

– Габриель! – закричал Кэм.

Молчание.

Вода прибывала. Герцог бросился ей навстречу; его сердце бешено колотилось в грудной клетке.

– Габриель!

Слышно было только, как шумят волны и безумно стучит его сердце.

Кэм не находил жену. Если бы он был на вершине башни, то мог бы видеть все на несколько миль вокруг. Ругая себя за необдуманные действия и за потерю драгоценного времени, Кэм стал быстро возвращаться.

Его легкие готовы были разорваться к тому времени, как он добрался до дамбы. Он бежал из последних сил. Он должен найти Габриель. Господи, он никогда не простит себе, если с ней что-нибудь случится. Кэма охватило отчаяние.

Войдя в парадный зал, герцог увидел, что заспанные лакеи собрались в группки, не зная, что предпринять.

– Обыщите замок от башен до подвалов, – крикнул он и кинулся вверх по лестнице, только потом вспомнив, что нужно уточнить, что или кого должны искать слуги.

Стремительно несясь к двери, через которую можно было попасть на стены замка, Кэм едва не пропустил этого. Герцог резко остановился и вернулся. Из-под двери в комнату Габриель, что была на вершине башни, пробивалась полоска света. Ему пришлось подождать несколько минут, чтобы отдышаться.

Дверь была не заперта.

Войдя, Кэм испытал облегчение. Его жена сидела в центре комнаты, одетая в прозрачную ночную рубашку, и занималась всего лишь тем, что расчесывала свои длинные волосы.

– Кэм, что случилось? – спросила она, удивившись его взбудораженному и потрепанному виду.

– Я думал, что ты ушла, – сказал Кэм, пытаясь восстановить дыхание.

– Ушла? Куда? – Габи отложила гребень в сторону.

Болезненно вдыхая и выдыхая, герцог сказал:

– Твоя дверь не заперта.

– Запертые двери не так уж сложно открыть, Кэм, – тихо промолвила Габриель.

В этих нескольких словах был океан смысла. Да, подумал Кэм, для Габриель не так уж сложно открывать запертые двери. Если бы она действительно хотела покинуть его, он ничем не смог бы этому помешать. Кроме того, он уже принял решение. Он не собирался больше рисковать и допускать, чтобы она снова подвергала свою жизнь риску.

Дыхание Кэма выровнялось. Тем не менее, его состояние было далеким от спокойного, когда он сказал:

– Если ты хочешь уйти, я не буду пытаться тебе помешать. На самом деле я хотел бы отвезти тебя туда, куда тебе хочется, и позаботиться о том, чтобы ты хорошо устроилась, – Кэм попытался улыбнуться. – Я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке, Ангел. Хорошо?

Габриель потребовалось несколько секунд, чтобы обрести дар речи. Она сглотнула и сказала:

– Спасибо тебе за это, Кэм. Но в этом нет нужды. Я хочу остаться здесь. О, я не имею в виду Данраден. Я хочу быть там, где ты.

Кэм закрыл глаза, приходя в себя.

– Ангел, – прошептал он. – Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?

– Простить тебя? За что я должна тебя прощать?

Она действительно не понимает, подумал Кэм, и груз вины еще сильнее сжал его грудь. Низким и неровным голосом он сказал:

– Прости меня за то, что я превратил твою жизнь в кошмар, что посылал агентов охотиться за тобой, за все, что тебе пришлось вынести в детстве.

Руки девушки затрепетали, а глаза на бледном лице сделались огромными. Сглотнув, она попыталась ответить, но у нее пропал голос.

Кэм застонал от ее молчания. Он произнес с мольбой:

– Я не виню тебя за то, что ты ненавидишь меня. Но если ты дашь мне шанс, клянусь, я сделаю все, чтобы загладить свою вину.

С уст Габриель сорвался сдавленный стон.

– О любимый, не надо! Это я должна умолять тебя о прощении. И я так и не поблагодарила тебя за то, что ты сделал для дедушки. Думаешь, я не понимаю, чего тебе стоило побороть свою ненависть и спасти и его тоже?

Кэм беспомощно пожал плечами.

– Я сделал это не ради него, а ради тебя. И я обнаружил, что больше не испытываю к нему ненависти. Как же я могу ненавидеть того, кто спас тебя от разъяренной толпы?

Габриель потянулась к мужу, но он остановил ее резким движением руки.

– Ты должна позволить мне закончить, Ангел. Есть вещи, о которых я должен рассказать, чтобы быть в мире с самим собой.

Герцог беспокойно сделал несколько шагов по комнате перед тем, как повернуться к Габриель. – Луиза Пельтье… – начал он.

Габриель, не колеблясь, перебила его.

– Уверяю тебя, Кэм, я не держу зла за этот эпизод. И никогда на самом деле не держала, – девушка попыталась улыбнуться. – Ну, разве что час или два, не дольше, честное слово.

Кэм запустил пальцы себе в волосы. Хриплым шепотом он воскликнул:

– Если бы дело было только в этом!

Медленно вдохнув, герцог продолжил более спокойным тоном:

– Надеюсь, ты поверишь, если я скажу, что ты и только ты воплощение всего, чем я восхищаюсь в женщинах.

Голос Габриель дрожал, когда она ответила:

– Спасибо, Кэм. Я постараюсь не опозорить тебя. Мне было нелегко, но с твоей помощью, надеюсь, я еще смогу научиться вести себя как леди.

Кэм застонал и на одном дыхании гневно выругался.

– Мне плевать на леди! – взревел он.

Габриель отшатнулась, ошеломленная внезапной бурей, прогремевшей в его голосе.

Герцог покачал головой и подождал секунду, прежде чем продолжить:

– Разве ты не знаешь, что мое сердце завоевал эльф в мужских брюках? – Кэм усмехнулся, потешаясь над собой. – С моей стороны было глупо сразу не признать, что ты во всем превосходишь женщин, каких я когда-либо знал. Это не имеет никакого отношения к одежде, которая на тебе. Это ты, Габриель. Это то, кем ты являешься. И я никогда не простил бы себе, если бы ты ошибочно считала, будто мне хочется, чтобы ты стала другой. Ангел, пожалуйста, ради меня, оставайся такой, как ты есть.

Улыбаясь сквозь слезы, Габриель сказала:

– Ты, наверное, очень любишь меня, если говоришь так, Кэм.

На Кэма очень сильно подействовала легкая насмешка в ее голосе. Перестав улыбаться, серьезным голосом он начал:

– Есть ли… – Кэм запнулся, резко вдохнул и продолжил, – есть ли надежда, что ты тоже меня полюбишь?

На мгновение глаза Габриель закрылись.

– Нет, – сказала она и не смогла продолжить из-за кома, поднявшегося к ее горлу.

Неверно истолковав молчание жены, Кэм в отчаянии посмотрел на нее.

Габриель снова смогла говорить.

– Нет, – сказала она, – нет такой надежды. Понимаешь, дорогой, я не смогла бы перестать любить тебя, даже если бы захотела.

Они долго стояли, не двигаясь, глядя друг другу в глаза. Габриель сделала первый шаг – со сдавленным криком она бросилась в объятия мужа. Поток несвязных слов лился с ее губ.

Кэм поцелуями не дал ей говорить. Его объятия стали крепче, а потом нежнее, когда Габриель подчинилась его требованию. Еще так много нужно было сказать, необходимо было сказать, но Кэм не знал, с чего начать. Он нашел более удачное решение.

– Мы поговорим позже, – произнес он и повел жену к кровати. – О Ангел, я так соскучился, я так ужасно по тебе соскучился. Люби меня, просто люби меня, – попросил он.

– Люблю, – пропела она и обняла его.

Кэм пытался быть нежным. Пытался быть мягким. И если бы Габи так сладострастно не отвечала на его ласки, он, возможно, преуспел бы в этом. Но когда его кожа скользнула по ее обнаженной коже, они оба оказались не в силах сдерживать внезапную безумную вспышку страсти, которая накалилась до точки воспламенения и быстро опустошила их.

– В следующий раз у нас получится лучше, – сказал Кэм и начал все сначала.

Габриель не озвучила никаких возражений.

Позже, гораздо позже, когда они сказали все, что любовники говорят друг другу во тьме ночи, Кэм произнес:

– Мы поедем в Лондон, как только ты захочешь.

Герцог думал, что Данраден казался его жене зловещим, что с ним у Габриель связано слишком много неприятных воспоминаний. Возможно, она всегда будет воспринимать этот замок как тюрьму. Эта мысль тревожила Кэма. Габриель приподнялась на локте.

– Это мне не подходит, – сказала она и стала нежно-нежно повторять кончиком языка любимые черты. – Я не хочу, чтобы наш ребенок рос в городе.

Кэм погладил маленький животик жены, словно защищая его.

– У меня есть поместье в Йоркшире, – неуверенно предложил герцог, – и маленький особнячок возле Честера.

Но это также не подошло ее светлости.

– Чего ты хочешь? – спросил Кэм. – Я дам тебе все что угодно, в пределах разумного.

Но Кэм знал, что если бы она заговорила о Нормандии, он задушил бы ее.

– Я хочу, – смеясь, сказала Габриель, – запереть тебя в моем замке в Корнуолле и выбросить ключ.

Ярко-голубые глаза Кэма загорелись.

– А ты будешь моим тюремщиком? – поинтересовался он.

– Англичанин, – сказала Габи, притрагиваясь к его голове, – обещаю, что не спущу с тебя глаз.

– Будь осторожна, – предупредил он, вдруг становясь серьезным. – Ты будешь моей пленницей точно так же, как я твоим узником. Я знаю это по опыту, Ангел.

– Дьявол, – прошептала она, – разве ты еще не понял, что именно этого я всегда и хотела?

И они еще очень долго ничего не говорили.

Лондон, две недели спустя

Мистер Питт немного смягчился, когда увидел, что гости попивают его портвейн с должным уважением к напитку.

– У вас очень хороший винный погреб, сэр, – сказал мистер Фокс, смакуя восхитительно сладкую жидкость перед тем, как проглотить ее.