— Мне приятно все это слышать, мистер Сампсон, — сказала она. — Не думала, что моя книга вызовет такой интерес. Ведь в отличие от «Голода» она затрагивает проблемы, о которых раньше широкому кругу читателей почти ничего не было известно.

Мелисанда наклонилась и взяла со стола несколько страниц корректуры. С написанием этой книги у нее было связано так много разных воспоминаний! Но теперь ее страницы уже не вызывали в ней прежней пронзительной боли, и ей не приходилось сдерживать слезы, наворачивающиеся на глаза, как это случалось раньше.

Не спеша просматривая текст новой книги, Мелисанда сказала:

— Мне думается, столь живой отклик она вызвала именно потому, что наглядно показывает, насколько схожи мечты, страдания и надежды всех людей, населяющих нашу планету.

Слово «любовь» она умышленно пропустила, хотя раньше, обсуждая замысел своей книги с Алексом, употребляла его очень часто. Сейчас же она не осмеливалась даже произнести его. Интересно, удастся ли ей когда-нибудь окончательно прийти в себя?

Даже спустя столько месяцев воспоминания об Алексе причиняли ей боль, но она научилась скрывать свои страдания.

Если кто-то из знакомых проявлял обеспокоенность по поводу ее грустного вида, отсутствия у нее аппетита или же удивлялся, отчего она почти перестала улыбаться и смеяться, Мелисанда отвечала, что очень много работает в последние месяцы. Сейчас, когда работа над книгой закончилась, ей предстояло придумать новое объяснение своему унынию. К счастью, как она заметила, сегодня настроение у нее было приподнятое, и размышлять о грустном ей не хотелось.

— Ваша книга приковывает к себе внимание благодаря тому, — промолвил мистер Сампсон с улыбкой, — что вы очень образно и живо описываете участников тех давних событий. Ваши герои ведут себя так, словно они наши современники. Я не мог оторваться от повествования, и моя супруга тоже прочла книгу на одном дыхании.

Он наконец-то потер ладони от удовольствия, как того и ожидала Мелисанда, чем вызвал ее улыбку.

Сколько же дней и ночей ушло у нее на завершение своего труда! После последней встречи с Алексом она буквально изнуряла себя работой, понимая, что лишь отупляющая усталость способна вытеснить боль из ее сердца.

Мелисанда отдалась написанию книги целиком, без остатка, поддерживая себя надеждой, что ее книга обретет своих читателей. Теперь же она радовалась даже не очевидному успеху, превосходящему все ее ожидания, а самому факту, что дело сделано, а значит, можно больше не обременять себя ни мыслями о самой книге, ни связанными с ней болезненными воспоминаниями. Она испытывала потребность перевернуть новую страницу своей жизни, окунуться в неизведанное.

— Еще раз благодарю вас, мистер Сампсон, за внимание и ваш оптимистический прогноз, — с улыбкой промолвила Мелисанда. — Я искренне надеюсь, что он сбудется.

«И слава Богу, что все уже позади, — подумалось ей. — Может быть, и душевные терзания окончательно прекратятся после выхода книги в свет».

— Лично я в этом не сомневаюсь! — Мистер Сампсон просиял. — А вы можете быть уверены, доктор Меррик, что мы с удовольствием издадим и вашу следующую книгу.

И это говорилось совершенно искренне, о чем свидетельствовал блеск его глаз. С удовлетворением отметив это, Мелисанда с легкой грустью подумала, что вряд ли это скоро случится, потому что строить планы на будущее ей не хотелось. Она старалась не думать о будущем с того последнего дня карнавала в Рио-де-Жанейро, когда она рассталась с Алексом.

Ей хотелось жить настоящим, баловать себя маленькими радостями. Рукопись книги, напоминавшая ей о нелепом романе в Бразилии, вот-вот должна была уйти в набор, сегодня у нее безоблачное настроение, а завтрашний день сам о себе позаботится.

Выйдя из издательства, Мелисанда собралась было поймать такси, но передумала и решила дойти до дома пешком. Ей хотелось вволю надышаться свежим воздухом, затеряться в многоликой толпе.

Прошлое ушло навсегда, его не вернуть, и ей пора это понять. Весенний воздух слегка кружил Мелисанде голову, навевая воспоминания о прекрасной погоде в Рио, где в эту пору особенно хорошо, воскрешая в памяти карие глаза Алекса и пробуждая в душе чувства, которые охватывали ее при одном лишь прикосновении его рук. Она спохватывалась и гнала непрошеные мысли прочь, ускоряя шаг. Стук каблучков по брусчатке воскресил в ее памяти слова, которые она повторяла, лежа в объятиях Алекса: «Завтра, завтра, завтра…» Ей вдруг стало пронзительно больно оттого, что эти слова стали рефреном ее однообразного существования на протяжении всех долгих месяцев после разлуки с ним.

Он был прав, предостерегая ее от увлечения розовыми грезами о счастливом будущем. Лучше не обольщаться чудесами волшебной страны, тогда легче переносить суровую реальность.

Мелисанда нахмурилась, вспомнив, как мрачно звучит это предостережение в строках из «Макбета», где говорится о тщетности надежд и неизбежности смерти. Конечно, наивно и смешно соизмерять трагедию Шекспира и банально печальную историю ее собственной неудачной любви. Но почему же стук ее каблучков по тротуару укладывается в ритмику гениальных стихов? И отчего он постоянно напоминает ей о тягостном однообразии ее дней, заполненных опостылевшими занятиями, и о невыносимой похожести долгих и одиноких ночей?

Мелисанда попыталась улыбнуться. Теперь все это позади, книга написана, и ей станет легче бороться со связанными с ней воспоминаниями. Но сможет ли она навсегда избавиться от них? Ведь вряд ли ей удастся снова полюбить кого-то столь же страстно, как она любила Алекса Роубсона.

Внутренний голос не преминул ей тотчас же напомнить, что и он ее любил, только не смог победить засевший в нем страх вновь стать жертвой обмана и окончательно разочароваться в женщинах. Отголосок старой боли побудил его сделать первый шаг и с необычайной жестокостью отвергнуть любовь, в которую он не мог поверить.

«Слабое утешение», — с горечью подумала Мелисанда. Как бы ни относился он к ней, его поступку трудно найти оправдание.

Прогулка и свежий воздух слегка развеяли мрачные мысли, и к тому моменту, когда Мелисанда вошла в свой подъезд, ее бледные щеки порозовели, а поступь стала легкой и бодрой.

Она отметила, что консьержа нет на его обычном месте, но не придала этому значения, решив, что его позвал кто-то из жильцов по какому-то бытовому вопросу. Первый взнос за свою квартиру она внесла целиком, как только получила гонорар за книгу «Голод». Теперь и у нее было надежное пристанище, в котором можно расслабиться и отдохнуть, отгородившись от назойливого внешнего мира. Она обставила свое жилище мебелью, купленной на распродажах, украсила безделушками, приобретенными в лавках старьевщиков, а стены обклеила светло-желтыми и зелеными обоями. В ее комнатах было светло даже в самые пасмурные зимние дни, и она всегда возвращалась с работы домой с приятным предчувствием отдыха в уютной обстановке.

Вот и теперь, поднимаясь в лифте, она представляла себе, как сварит ароматный кофе и удобно устроится на диване с новым детективом, купленным накануне. И никакой работы, никаких воспоминаний!

Выйдя из лифта, Мелисанда заметила, что мужчина, сидевший в конце коридора и, видимо, поджидавший кого-то из ее соседей, встал при ее появлении. Приглядевшись, она похолодела: даже спустя несколько месяцев ей не потребовалось много времени, чтобы узнать Алекса Роубсона.

Он шел по коридору своей уверенной походкой, а Мелисанда словно приросла к полу, не зная, как ей поступить: то ли стремглав убежать, то ли броситься ему навстречу и повиснуть у него на шее.

Чем ближе он подходил к ней, тем лихорадочнее она пыталась сообразить, как ей себя вести. Захлопнуть ли дверь квартиры у него перед носом или же вежливо, но бесстрастно пригласить зайти? Что он ей скажет? Что скажет ему она? Почему он здесь, в конце концов! Зачем он пришел?

Алекс подошел к ней совсем близко, бежать было поздно. Он похудел, осунулся, взгляд запавших глаз стал еще мрачнее, а в одежде не ощущалось прежнего лоска. «Очевидно, он тоже страдал все эти месяцы после нашего разрыва», — подумала Мелисанда и внезапно поняла, что, несмотря ни на что, все еще его любит.

Он судорожно проглотил подступивший к горлу ком и срывающимся голосом произнес:

— Здравствуй, Мелисанда!

— Здравствуй, Алекс! — тихо сказала она.

Они замолчали, но окружающее пространство моментально наэлектризовалось от бессловесного обмена мыслями и чувствами.

Первой тишину нарушила Мелисанда:

— Я собиралась сварить кофе. Могу тебя угостить. — Она спокойно отперла ключом дверь и распахнула ее перед Алексом.

Он расправил плечи и, как ей показалось, облегченно вздохнул.

— Спасибо, с удовольствием! — Он прошел мимо нее в прихожую.

Запирая дверь, Мелисанда отчетливо вспомнила, как когда-то запирал дверь своей квартиры Алекс, а она озиралась по сторонам, с трепетом ожидая, пока он ее обнимет.

Она отогнала неуместное видение, вспомнив, что только что, но дороге от издательства до дома, решила не пускать прошлое в свою жизнь. Стараясь контролировать каждое свое движение, она обернулась к Алексу и нарочито любезно сказала:

— Располагайся, будь как дома. Позволь мне повесить в шкаф твое пальто. Кофе скоро будет готов, конечно, не такой ароматный, каким угощают в Рио.

Пока она была вполне довольна собой; ей удавалось оставаться вежливой и невозмутимой, такой, какой она была этим утром, в кабинете мистера Сампсона, и раньше, на протяжении последних нескольких месяцев, когда находилась на людях.

Алекс передал ей пальто, висевшее у него на руке еще с тех пор, как он сел поджидать ее в коридоре; Мелисанда убрала его в стенной шкаф и молча прошла на кухню.

Оставшись одна, Мелисанда сделала успокаивающий вдох и попыталась собраться с мыслями. Но одно дело — убеждать себя, что нужно любой ценой оставаться невозмутимой, и совсем другое — осуществлять это на практике, когда чувствуешь, как пробуждаются в тебе давно забытые ощущения, которых не смогли убить ни месяцы разлуки, ни боль обиды.

Когда она вернулась в гостиную, держа в руках поднос с чашками и кофейником, Алекс, заслышав за спиной ее шаги, поставил на место книгу, взятую с полки, и обернулся.

— Позволь, я попытаюсь это куда-нибудь пристроить, — сказал он, забирая у нее поднос, и, оглядевшись по сторонам, поставил его на стопку альбомов по искусству. — Ты не возражаешь против такого кофейного столика?

— Нет, конечно! — ответила Мелисанда. — Присаживайся! — Она махнула рукой на глубокое кресло, а сама села напротив него на диванчик и, чтобы не растеряться окончательно под его пристальным взглядом, стала разливать по чашкам кофе.

— Ты по-прежнему предпочитаешь черный? — спросила она и смутилась, сообразив, что вопрос прозвучал чересчур интимно.

— Да, конечно! Спасибо! — поблагодарил Алекс.

Голос его совершенно не изменился, он остался таким же, каким звучал в ее снах. И его рука, протянутая за чашкой, выглядела как и раньше. Он по-прежнему волновал ее своими длинными, красивыми пальцами, даже не прикасаясь к ней.

Пряча глаза, Мелисанда налила себе в чашку кофе и стала тщательно размешивать сахар, надеясь выиграть время.

— У тебя чудесная квартира, Мелисанда! — нарушил молчание Алекс. — Такая же светлая, уютная и гостеприимная, как ты сама!

Мелисанда почувствовала, что чаша ее терпения переполнена. Гостеприимная! Да кто его звал! И как он смеет вести себя так, словно бы между ними ничего не случилось! Она почувствовала, что готова закричать: «Зачем ты пришел? Как посмел так обидеть меня тогда? И почему до сих пор еще не обнял и не поцеловал, чтобы я поскорее забыла горечь нашей разлуки! Разве ты не знаешь, что я тебя люблю?»

Но вместо всего этого она тихо сказала:

— Спасибо.

Прятать глаза после этого стало неприлично. Нарочито спокойно Мелисанда подняла голову и взглянула на Алекса. В комнате повисла напряженная тишина, настолько гнетущая, что у Мелисанды по спине побежали мурашки. Возможно, ее огорчило и выражение темных глаз Алекса: они смотрели на нее неуверенно и затравленно. Он действительно сильно осунулся, вокруг глаз обозначились темные круги и глубокие морщины. Несомненно, он тоже, как и она, страдал в эти ужасные месяцы, пока они не виделись. Мелисанда не могла больше молчать.

— Ах, Алекс, что ты с нами обоими сделал? — спросила она чуть слышно.

Он долго не отвечал, и только дрожащие ноздри говорили ей, каких усилий стоит ему внешнее спокойствие. Наконец он привстал, чтобы поставить чашку на поднос. Пальцы его дрожали, и чашка тихонько позвякивала о блюдце.

Затем Алекс резко поднялся с кресла, повернулся и стал мерить комнату нервными шагами, отчаянно взъерошивая свои густые черные волосы рукой. Таким Мелисанда видела его впервые. И наблюдая за его странным поведением, она вдруг подумала, что вся эта история может обрести счастливое завершение. Но она тотчас же прогнала эту мысль прочь: довольно с нее мучительных разочарований! Она устала и не хочет больше страдать.