Мэри Брендан - Аметистовое ожерелье

Между тем Джози стала осторожно подниматься по истертым каменным ступеням, тянувшимся между двумя порталами, испещренными глубокими трещинами.

– Подожди меня здесь, Джози, – проговорила Элизабет, – я хочу посмотреть на море.

Она пошла по давно не кошенной жухлой траве через одичавший яблоневый сад и, отыскав едва заметную тропинку и подобрав юбки, упорно двинулась вперед.

Шум прибоя нарастал. Пройдя еще несколько шагов, Элизабет остановилась. Внизу, ослепительно сверкая на солнце, бежали волны, лаская серебряный песок небольшого, красиво очерченного залива.

Внезапно она почувствовала присутствие Росса и обернулась.

– Море ближе, чем я думала… Совсем близко…

– Отойдите от края. Известняк может осыпаться. Видите ли, дом поставлен с таким расчетом, что до пляжа всего несколько минут ходьбы.

Элизабет осторожно отошла на два шага назад и обернулась. В темном фраке, с темными, растрепавшимися от ветра волосами Росс был почти неразличим на фоне одичавшего яблоневого сада… Она впервые видела настоящего корнуолльского контрабандиста.

– Я должен перед вами извиниться за беспорядок в доме. Если бы я знал, что вы сегодня приедете, я велел бы прибраться. Вы приехали быстрее, чем я думал.

Это было сказано торжественным тоном. Элизабет почувствовала смутную тревогу, но гордо вскинула голову, подставляя разгоряченное лицо свежему соленому ветру.

– А вниз есть ступеньки?

– Да. Но сегодня мы туда не пойдем.

Он не собирался ей потакать и ждал ее приезда, чтобы показать свое главенство.

– Разумеется, не сейчас, – пробормотала она и пошла мимо него прямо к мрачному дому.

Росс сказал, что единственная комната, где можно разместить гостей, – это красная гостиная. Значит, она – гостья? Ей не хватило смелости спросить об этом вслух.

Красная гостиная оказалась грязной, пыльной комнатой с красивым видом из окна.

Мод, пожилая служанка, увела Джози на кухню.

Вскоре она вернулась, неся поднос с чаем и печеньем. Сделав маленький глоток, Элизабет вскочила со стула и прошлась по комнате.

– Мне кажется, фортепиано должно стоять вот здесь… – Ее замечание сопровождалось едва сдерживаемым смехом и громким стуком стекла о дерево. Это Росс поставил стакан с бренди на стол.

Молчание затягивалось. Элизабет нервно покусывала нижнюю губу и с мольбой всматривалась в непроницаемое лицо, стараясь увидеть хотя бы малейшие признаки намерения простить ее. Ее грустный, смущенный вид вызвал у Росса лишь едва заметное подрагивание губ. Очевидно, ему уже расхотелось быть женихом…

– А знаете, нас навестили ваша мама, Ребекка с вашими племянниками и жены ваших друзей с детьми. От них-то я и узнала, что вы здесь.

– Когда мы в последний раз говорили, у меня сложилось впечатление, что вам абсолютно все равно, где я.

Элизабет нахмурилась и покраснела.

– А Эдвина все-таки узнала, что миссис Силби и Джек живут у нее в доме. Она поклялась, что убьет вас за то, что вы помогли мне спасти их. Но потом смилостивилась и разрешила им пожить до тех пор, пока я… пока я не вернусь домой, – чуть замявшись, проговорила Элизабет.

– Крыша у них над головой будет столько времени, сколько вы пробудете в моей компании? – догадался Росс. – Так вы приехали сюда из-за вашей благотворительной деятельности?

Элизабет гордо вскинула подбородок.

– Я бы все равно приехала, независимо от того, разрешила бы им бабушка остаться или нет!

– Надолго ли? И все-таки, что привело дочь маркиза в логово корнуолльского контрабандиста? – спросил Росс насмешливо.

– Я… я должна извиниться перед вами. Я поняла, как вы были правы, говоря о женской злобности… и к чему это приводит…

– А, так вы приехали извиняться! – воскликнул Росс.

Он наклонился, достал из ящика стола ожерелье и положил его около стакана с бренди.

– Я же говорил, что вы захотите вернуть ожерелье! А вы помните, что я еще сказал?

Их взгляды встретились. Она едва заметно кивнула.

– Хорошо. Тогда возьмите свою драгоценность.

Элизабет нерешительно направилась к Россу и опустилась на обитый гобеленом табурет напротив его кресла.

Он слегка подался вперед, упираясь локтями в колени.

– А теперь назовите мне хотя бы один случай, когда я вел себя не как неотесанный дикарь, каким вы меня всегда представляете, – попросил он и положил ожерелье ей на колени.

– Когда говорили, что любите меня, – ответила она просто, любуясь блеском драгоценных камней, на которые падал свет от горящего камина.

– Вы тоже говорили, что любите меня, – напомнил он.

– Да, говорила, – подтвердила Элизабет.

– Докажите.

Послышался бой маленьких часов на каминной полке. Пора! Переложив ожерелье с колен на табурет, Элизабет встала, одернула шелковые юбки и сделала один нерешительный шаг к креслу. Пригладив еще раз юбки дрожащими руками, она села Россу на колени, обняв его за шею точно так же, как тогда, в своей спальне, и стала покрывать его лицо поцелуями, постепенно подбираясь к его губам.

Он ответил ей довольно сдержанно, едва коснувшись ее губ. Она с завидной одержимостью старалась доставить ему удовольствие, с трудом сдерживая слезы, и зябко поежилась, когда он, оголив ей плечи, стал целовать их. Когда он обнажил ей грудь, спустив скромный корсаж, она прижалась к нему, застеснявшись своей наготы. Он взял ее упругие груди в ладони и стал страстно целовать их.

Она ерошила ему волосы, извиваясь от непереносимо острого удовольствия, не в силах сдержать рвущийся из груди глухой протяжный стон. Она не пошевелилась, боясь помешать ему, даже когда он задрал юбки обнаглевшей рукой и стал гладить атласную, нежную кожу ее бедер.

– Вы хотите вернуться домой? Только скажите, и я отправлю вас назад.

– Нет!

Он запустил руку в ее густые шелковистые волосы и, заставив ее откинуть назад голову, пристально посмотрел в заплаканное лицо.

– Нет? Вы хотите остаться у меня? Но вы как-то странно доказываете свою любовь – плачете, стоит мне прикоснуться к вам!

– А еще говорили, что любите меня! – задыхаясь от обиды, воскликнула Элизабет. – Вы доказываете это холодностью и насмешками?

– Вы не любите меня, Элизабет…

Она почувствовала горечь в его словах и, поняв, что одержала победу, еще крепче обняла его.

– Простите меня… Этот случай многому меня научил… Я полюбила вас таким, какой вы есть…

В ответ она услышала хриплый смех. Росс нежно обнял ее и прижал к себе, и она доверчиво положила ему голову на плечо, прижавшись обнаженной грудью к тонкой шерстяной ткани его фрака.

– Рандольф Хэверинг был уверен, что грабители убьют его… – вдруг вырвалось у нее, и она замолчала, не понимая, почему сказала это. Она смутилась и заглянула Россу в лицо. Он обнял ее, и ей стало спокойно и уютно в объятиях сильных смуглых рук. – Я тоже так подумала. Я крикнула ему, чтобы он бежал… но я не думала, что он бросит меня на произвол судьбы. Я была уверена, что он вернется… Как оказалось, у грабителей не было оружия. Они просто хотели воспользоваться его каретой, чтобы скрыться от драгун, которые гнались за ними по пятам. Все это случилось недалеко от трактира «Кабанья голова». Грабители решили в случае чего использовать меня как заложницу. Главарь пошел искать чего-нибудь съестного, приказав своему дружку сторожить меня. Тогда тот снял с меня платье и начал меня бить, но я дала ему сдачи, и мы бы никогда не перестали драться, если бы… не появилась его жена и не начала колотить его лопатой. Я думала, она забила его до смерти, так как он упал без сознания. Женщина дала мне в дорогу немного еды и все время повторяла, что ее муж известный бабник. Папа нашел меня на второй день. Я умирала от голода и холода и осталась в одном белье. Я ему честно все рассказала. Он никогда не осуждал меня, но с тех пор стал очень грустным, обвиняя во всем обстоятельства, Рандольфа и себя самого. Бабушка по отцу все время твердила, что моя репутация загублена и, что я запятнала благородное имя Торникрофтов. Она считала, что лучше бы меня убили. Она ненавидела меня, я платила ей тем же. Наверное, я очень похожа на нее – такая же высокомерная и гордая. Из-за разразившегося скандала многие из тех, кого отец считал своими лучшими друзьями, перестали с ним знаться. Он замкнулся и стал очень грустным и задумчивым. Даже рождение долгожданного сына – наследника имения – не радовало его. Папа умер, когда Тому было всего три года, и тогда моя мачеха тоже возненавидела меня. Она говорила, что это из-за меня ее муж сошел так рано в могилу, а бабушка – что я лишила ее единственного сына. Как они ненавидели меня! – Элизабет вздохнула, дрожа всем телом. – И они правы. Я знаю, что заслужила это…

– Вы не виноваты в его смерти, Элизабет…

– Хотелось бы верить… – прошептала она.

– Вы смелая и самоотверженная, вы просто удивительная, – прошептал Росс, гладя ее по спине, чтобы успокоить. – Эдвина мне говорила, что у вашего отца было очень слабое сердце. Ваш папа мог умереть в любую минуту.

– Но это я разбила ему сердце… Я уверена, что я… – прошептала она едва слышно и уткнулась лицом ему в грудь, словно ее собственное сердце разбилось на тысячи мелких осколков.

Элизабет проснулась, но двигаться не хотелось. Она подняла глаза и увидела на подбородке Росса едва заметный шрам. Элизабет хотела спросить о нем у Росса, но его ритмичное дыхание убаюкало ее, и она снова закрыла глаза.

Он не заметил, как она проснулась, – он пребывал в глубокой задумчивости, устремив свой взгляд куда-то вдаль, забыв о сигаре, которая едва тлела в его руке. Элизабет тайком внимательно рассматривала его лицо: резко очерченный рот, губы, способные и кривиться в гневе, и расплываться в ослепительной улыбке, и выпускать кольца дыма в потолок. Окончательно проснувшись, она поняла, что, пока она спала, он одел ее: поднял корсаж и одернул юбки.

Она была так довольна своей судьбой, что ей не хотелось ни говорить, ни двигаться. В этой мрачной на вид комнате она вдруг нашла покой и дом. Отныне это был ее собственный дом – не усадьба в Торникрофте и не бабушкин дом в Лондоне. Эта обдуваемая морскими ветрами полуразрушенная усадьба теперь ее жилище и пристанище.

– Скажи, что ты любишь меня, – проговорил Росс, продолжая глядеть куда-то вдаль.

– Я люблю тебя.

– Знаю, – сказал он и улыбнулся своей подкупающей улыбкой.

Элизабет приподнялась и поцеловала его в щеку.

– Ты хотел тайно сбежать со мной, так как понял, что Кэдмор непременно сжульничает? Ты подозревал, что он может убить тебя и я снова окажусь в его власти? Ты хотел защитить меня от его посягательств, сделав меня своей вдовой?

– Что-то в этом роде… – хитро улыбаясь, проговорил он.

– Почему ты не сказал мне о дуэли?

– Потому что ты не пустила бы меня на Уимблдонский луг!

– Ты не будешь искать Рандольфа Хэверинга?

– Нет, не буду. Я презираю его и восхищаюсь им одновременно: он не смог воспользоваться представившейся ему возможностью, но, будучи простым армейским офицером, не побоялся познакомиться с дочерью маркиза… А я спасовал перед первым же препятствием…

– Ты?! Да ты даже не знал тогда о моем существовании! – воскликнула пораженная Элизабет.

– Разумеется, знал… Я всегда знал, где ты… И наблюдал за тобой издалека… Но я не мог заставить себя подойти и познакомиться, так как боялся, что ты – дочь маркиза – отвергнешь меня… Вот видишь, какой я робкий…

– Неправда, ты самый смелый человек на свете! – сказала она и погладила его по смуглой щеке.

– Нет, я самый самовлюбленный человек на свете! – возразил Росс.

– Нет, ты рисковал своей жизнью… и все ради меня… – прошептала Элизабет.

– Только теперь я понял, что тогда – десять лет назад – ты бы меня не отвергла… – с сожалением проговорил он.

– Ты мне тогда очень нравился, Росс… – застенчиво проговорила она.

– Так-так, Элизабет! А что бы сказал твой папа, если бы ты призналась ему, что влюбилась в сына корнуолльского контрабандиста?

– Мой папа прекрасно разбирался в людях… Он бы сказал мне: молодец, Элизабет!

Росс отбросил прутик, которым рисовал на песке, и снова посмотрел на Элизабет. На горизонте еще пламенел закат.

Росс приподнялся на локте на огромном гладком плоском камне у подножия скалы, наблюдая, как Элизабет ходит по кромке воды и собирает раковины, принесенные прибоем. Она похожа на русалку, подумал он с улыбкой, глядя, как она села и вытянула ноги, прикрытые пышными юбками. Внезапно она вскочила, взметнувшиеся юбки обнажили стройные голени и тонкие щиколотки, как и положено русалке. Она посмотрела в его сторону, и он поманил ее рукой.

Она с радостью повиновалась. Пройдет немного времени, и к ней вернется ее обычная гордость и независимость, так что ему надо набраться терпения. Несколько минут назад он признался ей, что сам хотел поехать в Лондон и добиться примирения, но она его опередила.