Вдруг Улита решила, что старику не нужно возвращаться к себе. Не Казиев, нет! Вообще… И она предложила ему остаться. Он с благодарностью посмотрел на нее.

— Ты — добрая девочка, но, думаю, мне еще можно пожить там.

19.

Наталья перестала ждать домой своего сошедшего с ума сына. По-настоящему ли, на время?.. Кто знает. Позвонил племянник Миша и секретно сообщил, что Макс — один! — на время уехал. Пусть! Значит, так ему надо, тем более что Наталья знала — Улита в Москве.

И Наталья Ашотовна бросилась спасать издательство, которое она едва не загубила! Спокойно поразмышляв обо всем, чего почти никогда не делала все последние годы, она поняла, что рекламное дело, впрочем, и семейное, кое-как держалось на ее безудержной энергии и тяжком, часто неоправданно тяжком, труде ее подопечных. Быстренькая мысль, даже не мысль, а ее четверть — так, мыслишка, и вот она предстает с очередной новой свежей идеей… Так же и с сыном. Разве она хоть раз пришла к нему после долгих и серьезных размышлений? Нет. Она неслась к Максу после истерики, переходящей в истерию, и других эмоциональных взбрыков! И каждый раз они разлетались в разные стороны, гордо не уступив друг другу ни пяди. Что же творила она везде последнее время?! И как это выглядело со стороны?..

Ну влюбился ее сын в не очень молодую знаменитую актрису, ну и пусть! Пусть хоть женится на ней. Какое-то время будет счастлив, возможно, а потом все пройдет. Само. Не надо гнать картину, как говорили в ее юности. А она гнала, и гнала бешено. Пыталась устроить покупку актрисы! Не вышло. Дама оказалась высокого полета, хотя явно не богачка! С чего все пошло? Да с того, что однажды сюда, в ее кабинет, вошла тетя Паша и наговорила ей черт-те чего, а она тут же впала в транс и стала творить незнамо что! И тети Паши нет. То есть она существует, но Наталья ее прогнала, обвинив во всем.

С сегодняшнего дня все пойдет по-другому! И в семье. И в агентстве. Так, сразу измениться, конечно, трудно, но привыкай, милая, к жизни нормального человека, отвыкай от истеричной сумасбродности богачки! От денег это, от безнаказанности!

Вполне возможно, что «НАТТА» доживает последний год… И тогда? Ну с голоду они не перемрут, у них уже запас «прочности» есть, и связи, и деловая хватка, но стыдно! Нет, надо на уши встать, но быть на плаву! А Макс пусть делает, что ему заблагорассудится. Наталье показалось, что она стала чистой как агнец. И такое же появилось у нее выражение на лице, когда она заговорила за завтраком со своим мужем. Тот был потрясен — его жена обратила на него свое внимание!

Слушал и молчал, куски еле проглатывал, глядя на свою новую — новейшую супругу, тихую, как голубка, и мудрую, аки змий, но змий добрый. В конце ее выступления согласился с ней, сказав, что она во всем права. И она начала действовать, запретив себе спешить, что было ее основной чертой. В агентство вошла быстро, но не бешено. Все подняли головы.

Она улыбнулась, но не своей быстрой хищной улыбкой, а мягко и спокойно, и так же мягко произнесла:

— Всем доброе утро…

Медленно пройдя мимо Леночки, которая уже тихо тряслась, попросила:

— Леночка, когда освободишься, зайди ко мне.

Как только Наталья исчезла за дверьми своего кабинета, самый их смелый и язвительный отрок захихикал:

— Как моя бабушка говаривала: новый танец — поп с гармошкой.

То ли напряжение последних недель, то ли очень смешно сказал парнишка, но вся комната зашлась в тихом безумном хохоте…


Макс и Ангел, просидев до тьмы на пригорке, замерзли, и Ангел сказала, что тут недалеко есть сторожка. Макс возразил ей, что они могут доехать до какого-нибудь центра и снять номер… О Москве никто из них не сказал ни слова. Как будто не было такого города на свете. Ангел настояла на сторожке, потому что считала, что номер — это пошлятина, а уж номер в районке! Туалет на улице или в конце длиннющего коридора, и прочее соответственно. А сторожка — хотя бы романтика…

Макс согласился с ее доводами, но вдруг предложил съездить за бутылочкой? У Ангела нехорошо ворохнулось сердце, — значит, чтобы провести с ней остаток ночи под крышей, надо выпить?.. Она посмотрела на Макса, но никакой грустной задумчивости в его лице не заметила и обругала себя: «Да захотелось ему со мной выпить! Что страшного-то?..»

Они взгромоздились на «Харли» и с ветерком помчались в ночи. «Харли» рычал, как тигр, и они хохотали. Было хорошо и весело. Ангел скрестила руки на груди Макса и в один момент вдруг не сдержалась и как-то сильнее прижала руки, на что он, повернув к ней голову, крикнул: «Эй, Ангел, мне дышать нечем! Расслабься!» — И ткнул подбородком в ее скрещенные руки.

Она вздрогнула. Ей захотелось тут же убрать руки вообще, но этого в движении делать нельзя, и она просто почти перестала держаться за него. Тогда он снова полуобернулся и, смеясь, крикнул:

— Ну а это слишком! Анж, слишком!

«Анжем» он часто называл ее в Москве… Она оставалась для него парнем. Только иногда пробивается в нем отношение к ней, как к девушке… Вот вечером, когда он стал расстегивать пуговицы ее майки… Дура она, дура и есть. Надо было отдаться ему и плевать на то, что могло быть после! А вдруг бы все изменилось, и он влюбился бы в нее?! Ах, как же ей нужен сейчас незабвенный учитель, который все знает и понимает!

Они купили в ларьке по дороге бутылку какого-то вина и помчались назад. Ангел быстро разыскала сторожку, и они напросились к старику, который неизвестно, что здесь сторожил. Он отдал им свою комнату, а сам пошел на сеновал, хотя они сами туда хотели, но дед был неумолим и пришлось подчиниться, а то как бы не выгнал.

Когда они устроились на огромной постели старика, спинами прижавшись к теплой стенке печи, за занавеской, им стало уютно, но очень жарко.

Макс снял куртку, рубашку и сказал ей:

— Давай… — И споткнулся.

За эти два-три часа он ни разу не вспомнил, что она все-таки Ангелина, а не Ангел. Они глотнули из бутылки вина, оказалось не такого уж плохого, и Макс спросил:

— Ты обиделась?

Ей показалось, что он хотел сказать: обиделся… Но теперь ей всегда так будет казаться, пока… Пока что?

— И тогда на «Харли» тоже?

Чуткий, заметил. А вот что сказать — «да» или «нет», — она не знала и безумно боялась ошибиться, чтобы не потерять его, так неожиданно, волшебно найденного!

— Немного… — ответила она безлико.

— Не надо, — попросил он, глядя на нее потемневшими глазами, — я долго еще буду ошибаться… — И легонько коснулся губами кончика ее носа.

Это и обрадовало ее — «долго буду», значит… А вот этот легкий поцелуй, какой-то даже неприятный, — так, наверное, целуют стародавних возлюбленных, которые стали более подружками, чем любовницами… Сейчас она знала одно: если он дотронется до ее пуговиц на майке, она сама ему поможет. Глупость какая! Как она могла тогда так сказать! Да она хочет, чтобы именно он сделал ее женщиной! Разве не об этом она мечтала? А тут — загордилась, думала, он станет добиваться… Он — не стал.

За оставшиеся часы ночи он так ни разу и не прикоснулся к этим несчастным пуговицам, не сделал ни единого движения, которое можно было бы расценить, как… И она, конечно, тоже.

Так они сидели рядом на широченной дедовой постели, пили из горла не совсем гнусный портвейн и болтали обо всем, что не касалось их самих. Ангел рассказала про Казиева, про Леонид Матвеича… Ее подмывало спросить, любит ли он ее хоть немного или она все еще для него Ангел, тот, который был в Москве?.. Но не спросила, а он ничего не говорил. Только один вопрос задала она ему, хлесткий, который заставил его вздрогнуть:

— У тебя было что-то с Улитой?

— Если то, о чем ты подумала, то — никогда, — ответил он, не глядя на Ангела и будто рассердясь.

Но Ангелу показалось, что прошла какая-то секундная заминка, перед тем как он ответил. Может быть, что-то было?.. Один раз?

Они заснули, как сидели, на огромной кровати сторожа. Голова Макса упала на плечо Ангела, а она, скорчившись, упиралась затылком в стену. Открыв глаза, они вообще ничего не поняли, но скоро — разобрались, а Макс сказал:

— Если я сейчас не пробегусь, то лишусь ног и головы. Пойдешь со мной?

Не так он спросил, как бы ей хотелось, но отказываться она не стала, и вскоре они бежали ровным спортивным шагом по проселочной дороге. Ангел чуть отставала, но не потому что не могла его догнать, а потому что не хотела.

Не стоит описывать весь их день, который ничем особым не был замечателен. Ездили обедать в кафешку ближайшего городка, ходили с дедом по грибы, Ангел их жарила. К вечеру Ангел приметила, что Макс нервничает, но тщательно скрывает это.

«Наступает ночь, — подумала она. — Та вроде была первой в новой нашей обстановке и я, дура, не позволила ему… А сегодня? Хочет ли он этого так уж сильно, — подумала она, глянув на него искоса. Они сидели на бревнышке недалеко от сторожки, и закатное солнце изо всех последних сил освещало их. Макс жевал травинку, о чем-то глубоко задумавшись. Ангел, чтобы не мешать ему своим присутствием, прилегла в траву, куда сразу же он подкинул куртку. «Внимательный, вежливый… — со злостью подумала она, — ничего он от меня не хочет…»

А Макс думал, что никак не складывается в нем во что-то одно, определенное, эти два образа: Ангел, парнишка, который вызывал дружескую симпатию, и девушка Ангелина, сначала показавшаяся спасением, но когда отказала ему, — и правильно! — оказалась как бы не очень-то и нужной.

Не девица, но и не тот парнишка… Симпатия осталась, но она пока — может, только пока? — не переродилась в чувство иного рода. Он так надеется, что это случится нежданно, как с Улитой… Удар с небес! Но что-то подсказывало ему, что так не произойдет.

И вообще, наверное, второго «удара» не бывает. Впереди следующая их совместная ночь, и какой она будет, — он не знал. Если бы он очень захотел Ангелину, то не было бы никаких вопросов, он взял бы ее, что бы там она ни говорила… Но он не хотел, чтобы это произошло, как со всеми раньше — хочется, значит, можно. Он к ней относится по-особому, и вот это внушало ему надежду.

И тут вдруг она сама подсказала решение, ответ, открытие сокрытого в глубине желания.

— Макс, — окликнула она его, как бы только что проснувшись, — а что мы будем делать с дедом? Ему заплатить за проживание, или что?.. Мы же уедем от него?..

«Куда уедем, — подумала она, — к нам, в Славинск? Это — невозможно. В гостиницу? Еще хуже. У старика больше нельзя».

Макс повернулся к ней, своими опять потемневшими за эти дни глазами внимательно посмотрел на нее и медленно произнес.

— А не проехаться ли нам в Москву?

— И что? — вся напряглась она. Вот значит, как он решил!

— Да ничего, — пожал он плечами, — просто я подумал, что так будет лучше… Для нас.

— Почему? — продолжала допрашивать она его.

— Чтобы нам привыкнуть… — Он усмехнулся вроде бы весело, — встречаться… Видеться чаще и… привыкнуть.

— Мне что, снова явиться к Алене? — спросила она, чувствуя, что слезы, которые раньше так редко выливались из ее глаз, теперь очень близко подступили.

Ах, вот как!..

— Хочешь, поедем ко мне, я снимаю квартиру… — сказал он совершенно спокойно, но ощущая уже какую-то зависимость от нее.

Теперь ему надо решать, как и что… А почему, собственно? А потому что он приехал к ней! Но ведь он приехал не к ней, а к нему и не виноват, что оказалось вот так и никак по-другому…

— Нет, — ответила она тоже спокойно, далось ей это спокойствие. — Я не поеду. Я вернусь в Славинск, поживу там, поработаю… А потом, ближе к Новому году, возьму и появлюсь.

— Или появлюсь я, и раньше! — воскликнул он, и в голосе его проявилась радость, и ушла какая-то спокойная опустошенность.

Он еще подумал, что зря так сказал, не надо никогда давать надежду, когда сам не знаешь, как все будет. Но сказано! И ему все еще кажется, что она — его спасение! Просто вот так дурацки все получилось!

— Ну вот и решили, — засмеялась она, вставая и отряхивая джинсы.

И мимолетно пожалела, что не надела своего единственного платья, которое подарила ей Алена — синее, с белым воротником и мелкими цветочками, оно ей так идет, и босоножки, плетеные, на высоком каблуке. Тогда, возможно, не возникал бы у него в голове этот несносный Ангел!

— Поедем?

— Сейчас, — вскочил он с бревнышка, — только дам что-нибудь старику. Он славный, и нам было здесь хорошо… — вдруг сказал он с какой-то едва заметной грустью.

«А может быть, все-таки у нас получится?» — подумала она с опять вспыхнувшей — неярким, правда, светом — надеждой.

Через короткое время Ангел входила в свою квартиру. Но пошла не к себе, а к Леониду Матвеичу, хотя время было не для «них», Нюра еще не спала. Домой она идти не может и видеть своих не должна. Придется ей, пожалуй, ехать завтра в Москву и снова проситься к Алене, пусть что хотят, то и думают! Не выгонят же ее?.. У нее пятьдесят долларов, и ладно. Макс предлагал ей деньги, но она отказалась.