Анна Голон - Анжелика. Путь в Версаль

От Филиппа не последовало никаких возражений, он держался с подчеркнуто скучающим видом.

— Отлично, Молин, — заявил он, с трудом сдерживая зевоту. — Постарайтесь как можно скорее уладить эту досадную историю.

Управляющий кашлянул и в некотором смущении потер ладони.

— Существует еще одно условие, господин маркиз, которое присутствующая здесь госпожа Моренс попросила меня внести в договор. А именно: все финансовые договоренности будут соблюдены лишь в случае консумации брака.

Филиппу понадобилось несколько секунд для того, чтобы осознать услышанное. Затем лицо его побагровело.

— Что?! Неслыханно! — воскликнул он. — Нет! Это невероятно!..

Казалось, тут словарный запас Филиппа иссяк, и, глядя на него, Анжелика испытала странную смесь жалости и умиления, которые порой ей внушал кузен.

— Ну это уж чересчур! — наконец смог выкрикнуть маркиз. — Бесстыдство, помноженное на наглость!

Теперь он побелел от бешенства.

— А можете ли вы мне сказать, Молин, какие доказательства я буду обязан представить в том, что удостоил эту особу своим вниманием и разделил с ней ложе? Что нарушил девственность этой шлюхи? Да у нее уже двое детей, она побывала в постелях всех мушкетеров и финансистов королевства!.. Или мне, как идиоту Ланжи, придется перед судом доказывать свою способность к деторождению в присутствии десяти человек[52]? Госпожа Моренс уже пригласила свидетелей, которые будут присутствовать на церемонии?

Молин воздел руки в успокаивающем жесте.

— Я не понимаю, господин маркиз, почему данное условие привело вас в такое негодование. На самом деле… Позволите мне высказать свое мнение? Я полагаю, что это условие выгодно для вас в той же мере, что и для вашей невесты. Представьте, если под влиянием дурного настроения или из-за вполне понятной обиды вы станете пренебрегать своими супружескими обязанностями, то по истечении нескольких месяцев госпожа Моренс будет вправе требовать расторжения брака, что втянет вас в дорогостоящий и достаточно нелепый процесс. Я протестант, но мне известно, что католическая церковь признает отсутствие консумации причиной развода. Не так ли, господин капеллан?

— Все верно, месье Молин, у христианского католического брака лишь одна цель: продолжение рода.

— Вот видите! — тихо сказал управляющий, и только Анжелика, хорошо его знавшая, смогла уловить иронию в словах старого лиса. — Что же касается доказательств вашей доброй воли, — лицо Молина стало лукавым, — то лучшим, на мой взгляд, стало бы скорое рождение наследника.

Филипп повернулся к Анжелике, которая в течение всего разговора пыталась оставаться бесстрастной. Но под его взглядом она не смогла удержаться и подняла глаза. Свирепое выражение на красивом лице маркиза вызвало у молодой женщины непроизвольную дрожь, которая отнюдь не была дрожью сладострастия.

— Ну что же, договорились, — очень медленно произнес Филипп, и на его губах заиграла жестокая улыбка. — Я постараюсь, Молин, постараюсь…

— ВЫ заставили меня сыграть еще более гнусную роль, чем я могла предположить, — сказала Анжелика Молину.

— Если вы уже выбрали для себя гнусную роль, мадам, то степень гнусности не столь важна. Важно лишь укрепить свои позиции.

Управляющий проводил молодую женщину до самой кареты. В своей черной шапочке и темном костюме, чуть сгорбленный и то и дело вкрадчивым жестом потирающий сухие ладони, он напоминал тень, явившуюся из прошлого.

«Я возвращаюсь к своим», — подумала Анжелика, и переполняющая ее сердце радость исцелила душевные раны, нанесенные презрением Филиппа.

Она снова встанет на ноги, вернется в привычный мир. Пока карета госпожи Моренс заворачивала во двор, чтобы остановиться у подъезда, управляющий, застыв на пороге дома, казалось, внимательно рассматривал звездное небо.

— Порой я спрашиваю себя, — произнес он, хмуря брови, — как мог умереть такой человек.

— Какой человек, Молин?

— Господин граф де Пейрак…

Анжелика вздрогнула, как от удара. В последнее время отчаяние, которое она всякий раз испытывала, вспоминая о Жоффрее, отяготилось жесточайшими угрызениями совести. Непроизвольно она тоже посмотрела на ночное небо.

— Вы думаете… он рассердился бы на меня за то, что… я выхожу за Филиппа? — спросила она.

Казалось, пожилой управляющий не слышит ее.

— Просто в голове не укладывается, что такой человек мог умереть, — продолжил он, качая головой. — Возможно, король это вовремя понял…

Анжелика порывисто схватила собеседника за руку.

— Молин… вы что-то знаете?

— Я слышал, что король помиловал его… в последний момент.

— Увы! Я собственными глазами видела, как его сожгли на костре.

— Тогда давайте предоставим мертвецам хоронить своих мертвецов, — произнес Молин, сопроводив свои слова пасторским жестом, который ему так шел и которым при случае он пользовался, чтобы ввести в заблуждение окружающих. — И пусть жизнь продолжается!

В карете по дороге домой Анжелика прижала к груди руки, унизанные кольцами.

— Жоффрей, где ты? Огонь костра уже давно погас, так зачем вновь и вновь вспыхивает эта искра надежды… Если ты еще ходишь по земле, вернись ко мне!

Молодая женщина замолчала, испугавшись тех слов, что только что прошептала. Экипаж ритмично покачивался, и уличные фонари, установленные по приказу Ла Рейни[53], бросали отсветы на ее платье. Полиция старалась рассеять мрак, в котором Анжелика так хотела бы сейчас раствориться полностью и без остатка.

Она боялась. Боялась Филиппа, но еще сильнее — того, чей призрак возникал у нее перед глазами, как будто для того, чтобы запретить ей следовать выбранной дорогой. Но она больше не могла гадать, были ее видения безумием или же нет. Она достигла своей цели. Другой цели у нее не было.

В отеле Ботрейи навстречу матери вышли Флоримон и Кантор. Оба мальчика были в нарядных костюмах из розового атласа с огромными кружевными воротниками. По бокам у них красовались маленькие шпаги, а шляпы украшали розовые перья.

Они оба держались за шею огромного рыжего дога, который был почти одного роста с Кантором.

С бьющимся сердцем Анжелика остановилась, восхищенная красотой дорогих ей созданий. До чего же они серьезны и насколько прониклись чувством собственной значимости! А как медленно они ступают, стараясь не помять свои великолепные наряды!

Сильные в своей слабости, они оттеснили в сознании матери и образ Филиппа, и призрак Жоффрея. «Пусть жизнь продолжается», — сказал ей старый гугенот-управляющий. А жизнь — это они. Именно ради них она должна следовать избранным путем, пусть медленно, но уверенно.

Детей нарядили в их праздничные костюмы, чтобы поприветствовать мадам де Севинье, которая уже больше часа ожидала Анжелику в большой гостиной.

К великому возмущению лакеев, Анжелика встала на колени, широко раскрыла объятия и прижала к сердцу обоих малышей и их дога.

* * *

Шоколадница госпожа Моренс — урожденная де Сансе?.. Несколько веков эта семья жила в безвестности, но она была кровно связана с такими прославленными фамилиями, как Монморанси и де Гизы. К тому же некоторые молодые представители семьи недавно вновь обратили на себя внимание двора. Сама умирающая Анна Австрийская потребовала, чтобы у ее изголовья дежурил иезуит с пылающим взором, некий Раймон де Сансе. Теперь все знатные дамы двора стремились получить его благословление. Неужели госпожа Моренс, чей экстравагантный образ жизни и внезапное восхождение стали предметом небольшого скандала, была родной сестрой этого проницательного и сдержанного аббата, слывшего образцом добродетели?.. Многие сомневались в этом. Но на приеме, который давала мадам д'Альбре, присутствующие могли наблюдать, как иезуит нежно расцеловал будущую маркизу дю Плесси-Бельер, подчеркнуто обращался к ней на «ты» и долго по-дружески беседовал с ней братским тоном.

Впрочем, именно к Раймону отправилась Анжелика на следующий день после встречи с Молином.

Она знала, что найдет в нем верного союзника, который как бы невзначай, но самым надежным образом поспособствует восстановлению ее репутации в свете. Именно так и случилось.

Не прошло и недели, как рухнули все барьеры высокомерия, выстроенные между молодой женщиной якобы из простого сословия и благородными дамами квартала Маре. Анжелику расспрашивали о ее юной сестре, прелестной Мари-Аньес де Сансе, чья красота целых два сезона очаровывала королевский двор. Ее обращение к Богу временно, не правда ли? Но как бы то ни было, отныне двор будет гордиться присутствием другой Сансе, чья красота ничуть не уступает красоте младшей сестры, а деловой ум уже прославился повсюду.

Братья Анжелики — Дени и служивший пажом у мадам де Рошан Альбер пришли повидаться с ней и после долгих и вполне искренних излияний чувств попросили у сестры денег.

О другом брате, художнике, никто не упоминал, да никто о нем и не знал. Изредка вспоминали старшего брата, юного сумасброда, некогда уплывшего в Америку. Казалось, все забыли о первом браке Анжелики и о причинах, которые могли толкнуть наследницу древнейшего дворянского рода заняться производством шоколада. Легкомысленные придворные и знатные дамы, тайком сообщив друг другу те или иные доверительные сведения, прекрасно умели все забывать, когда это было в их собственных интересах.

Все бывшие фавориты короля, за исключением де Гиша, опасаясь монаршей немилости, научились быть сдержаннее. После дела маленького торговца вафлями Бард, уличенный в заговоре с «испанским письмом», томился в тюрьме. Гиш удалился в изгнание.

Несмотря на известную всем любовь к сплетням, Великая Мадемуазель по своей искренней доброте тоже молчала. Она лишь нежно обняла Анжелику и сказала, растроганно смахнув слезинки:

— Моя дорогая, будьте счастливы, очень счастливы!

Разумеется, странные подробности из жизни некой Анжелики де Сансе могла припомнить мадам де Монтеспан, но, увлеченная собственными интригами, она даже не удосужилась о них подумать. Атенаис искренне радовалась, что скоро Анжелика будет представлена ко двору. Присутствие нежной Луизы де Лавальер и хмурой, плаксивой королевы превращало королевский дворец в весьма унылое место. Двору не хватало задора. А серьезный и несколько чопорный король стремился к радостям и безумствам, которых был лишен в ранней юности. Жизнерадостный характер Анжелики отлично подходил для того, чтобы оттенить яркий блеск Атенаис. Они составят отличную пару: две веселые красавицы, умеющие вовремя подать друг другу нужную реплику. Разве в модных салонах их появление не считалось залогом успешного вечера?

Атенаис де Монтеспан примчалась к подруге с кучей советов по поводу туалетов и драгоценностей, необходимых для первого появления в Версале.

А в порядочности госпожи Скаррон можно было не сомневаться. Рассудительная вдова искренне заботилась о том, чтобы настоящее, прошлое или будущее людей, которых она любила, не стало достоянием досужих сплетен, и потому никогда не опускалась до опрометчивой болтовни.

Так, окруженное всеобщим молчаливым согласием, недавнее прошлое Анжелики будто по мановению волшебной палочки провалилось в никуда. Как-то вечером, взглянув на кинжал Родогона-Египтянина, молодая женщина подумала, что все, случившееся с ней, было всего лишь кошмарным сном, о котором не стоит больше вспоминать. Ее жизнь идет по давно задуманному плану, — жизнь Анжелики де Сансе де Монтелу, благородной девицы из Пуату, которая, как ей теперь казалось, еще с юности была обещана Филиппу дю Плесси-Бельеру.

Впрочем, исчезновение целой полосы прошлого не могло пройти без маленьких недоразумений.

Как-то утром, когда Анжелика занималась своим туалетом, ей сообщили, что ее просит об аудиенции дворецкий графа де Суассона, некий Одиже. Вместо того чтобы надеть платье и выйти в приемную, Анжелика сочла подобающим остаться в будуаре у туалетного столика. Знатная дама может себе позволить принимать представителя более низкого сословия в пеньюаре.

Когда Одиже вошел в комнату, она даже не повернула к нему головы, продолжая припудривать пышной пуховкой шею и грудь. В большом овальном зеркале Анжелика увидела, как в будуар вошел по-мещански скромно одетый посетитель. Строгое выражение лица, которое было ей хорошо знакомо, когда-то предшествовало так называемым «супружеским сценам».

— Входите, входите, Одиже, — самым сердечным тоном обратилась к нему Анжелика, — садитесь сюда, на табурет, рядом со мной. Мы давно не виделись, но ведь в этом не было необходимости. Со славным Маршандо наши дела идут просто великолепно!