Джек отложил в сторону бумаги. Все это очень любопытно, но он еще не придумал, кого пригласить, чтобы разделить с ним ужин.

Лишь одна персона внесла какую-то живую нотку в минувший день. Мисс Брукси Гудман едва ли была красавицей – маленькая, пухленькая, с простоватой внешностью, несмотря на свою дорогую французскую одежду. Однако она умела говорить, черт возьми, у нее были собственные оригинальные мысли, а Джек нуждался в развлечении. Ему понравились идеи Брукси Гудман о том, что им нужно для парижского предприятия. К тому же он помнил предложение о введении в дело нового материала. Нечто вроде ультразамши.

Джек посмотрел в темное окно и пригладил волосы, украдкой поглядывая на свое отражение. Черт, он ведет себя так, будто не может найти партнершу на ужин! Он по-прежнему подтянут, серый фланелевый костюм от Армани сидит на нем отлично. Французский парикмахер промыл его волосы жидкостью, которая подчеркивала их платиновый оттенок, выгодно контрастирующий со знаменитыми голубыми глазами Джексона Сторма, острый взгляд которых способствовал заключению тысячи сделок.

Они сыграли не последнюю роль и в многочисленных любовных победах.

Где-то, думал Джек, есть женщина. Стройная, красивая, спокойная и уравновешенная, как Жаклин Смит в ее лучшую пору. Или как Марианна, его жена, когда она была ведущей нью-йоркской моделью. Марианна была самой красивой женщиной, которую запечатлевала фотокамера, везде и во все времена.

Джек повернулся обратно к столу и потянулся к телефону. После секундного размышления он набрал международный код Соединенных Штатов. Затем – номер домашнего телефона в Уилтоне, Коннектикут.

В Париже было шесть часов, значит, в Уилтоне – около полудня. Он изумился, не застав дома никого, кроме экономки, миссис Анзель.

Его дочери, как терпеливо объяснила ему миссис Анзель, на занятиях в местной дневной школе Хадгкинс и появятся дома только в половине шестого или даже позже. Миссис Сторм отправилась на скачки в Фэрфилд.

Разочарованный Джек похвалил миссис Анзель за усердную работу и повесил трубку. Именно когда ты нуждаешься в жене и семье, их нет поблизости. Он не понимал, отчего испытывает раздражение. Он даже не вполне представлял себе, почему вдруг решил позвонить домой. Джек не разговаривал с Марианной уже несколько дней. Боже, Джейк, напомнил ему внутренний голос, речь идет не о днях. Прошли недели с момента его последней беседы с женой.

Джеку трудно было поверить в это. Вместо него обычно звонила секретарша, чтобы осведомиться, как обстоят дела дома и не нужно ли что-нибудь его семье.

Желание Джека разделить с кем-нибудь ужин стало особенно острым. Неужели в ординарной трапезе в ресторане есть что-то особенное?

Джек уставился на бумаги, лежавшие перед ним на столе. Нельзя, чтобы в Париже увидели, что он ужинает в одиночестве. Это даст повод для разговоров. Он мог бы отправиться в «Плаза Атеней» и заказать ужин себе в номер, развлекаясь передачами французского телевидения. Именно это он и проделал прошлым вечером.

Джек осмотрел свой офис, где на следующее утро должны были появиться штукатуры. Он устал работать в хаосе. Это парижское дело выводило его из равновесия.

Надевая пальто, он подумал о Николасе Паллиадисе и прекрасной рыжеволосой модели. Быть может, через несколько недель все утрясется. Тогда он сможет переговорить с Элис по поводу запуска рекламной кампании, где можно использовать девушку для демонстрации «Сторм-Кинг» здесь, во Франции. А возможно, и по всей Европе.

Да, черт возьми, и в Соединенных Штатах.

А быть может, думал Джексон Сторм, застегивая пальто с отделкой из лисьего меха, – по всему миру.


Уход Жиля Васса оказался столь незаметным, что никто у Мортесьера не додумался сделать ему подарок или хотя бы устроить небольшую прощальную вечеринку. Его последний разговор с Элис оставил у девушки тяжелое впечатление и никак не выходил из головы.

– Жиль, я не могу оставить Мортесьера, – сказала она ему. – Здесь у меня надежная работа.

Он отмахнулся от нее.

– Именно я нанял тебя. Руди не хотел принимать тебя на работу. Без меня ты бы не стала моделью! – Жиль сделал мелодраматический жест рукой, в которой держал мотоциклетный шлем. – Без тебя я не могу прийти в Дом моды Лувель. Думал, что ты понимаешь это. И что же теперь мне делать?

Элис совсем не хотелось прощаться с Жилем на такой ноте, но ничего утешительного она не могла ему сказать. Он бросился вниз по черной лестнице Дома Мортесьера.

Почти все сотрудники собрались внизу, окружив Жиля, многие швеи были искренне огорчены его уходом. В конце концов, с горечью подумала Элис, получилось чисто французское расставание, когда все обливаются слезами. Даже суровая ассистентка приложила к глазам платок.

Элис медленно спускалась по ступенькам, на ходу застегивая куртку. Ей хотелось бы присоединиться к женщинам, прощавшимся с Жилем. Но он был страшно рассержен после их разговора, и ей не хотелось вызывать в нем новый приступ гнева.

На улице было почти темно. По-зимнему голые ветви платанов на парковой аллее мерцали маленькими золотыми праздничными огоньками, но снег за последние несколько дней сначала растаял, потом снова подморозило, и земля покрылась наледью. Элис робко ступила в сумерки, пряди волос упали ей на лицо. Неожиданно она заметила скользнувшую рядом чью-то тень. Элис рванулась в сторону, но кто-то крепко схватил ее за руку.

– Садись в машину, – приказал мужской голос. – Мне надо поговорить с тобой.

Она слишком испугалась, чтобы кричать. Огромный блестящий «Даймлер» Николаса Паллиадиса был припаркован у обочины тротуара. Рядом с открытой дверцей машины маячил шофер в униформе.

Элис так набросилась на Паллиадиса, что тот даже покачнулся.

– Оставь меня в покое! – закричала она.

– Что ты делаешь? С ума сошла? Я не причиню тебе вреда. – Паллиадис притянул ее к себе.

– Отпусти, – Элис задыхалась от возмущения. Этот человек думал, что может купить абсолютно все. – Ты напал на меня! Я позову полицию!

Николас приблизил к ней свое лицо.

– Ты ведешь себя нелепо. Я просто хочу поговорить с тобой. Вот, – произнес он, пока она пыталась ударить его ногой. – Мне хочется подарить тебе это. – Он потряс перед носом Элис какими-то сверкающими предметами. – Я вставил сюда аметисты. Я был прав – так лучше. Этот цвет идет к твоим глазам.

Элис не знала, кричать ей или смеяться: те же серьги, с помещенными теперь в середине фиолетовыми камнями квадратной формы.

– Ты сумасшедший! Мне не нужны от тебя никакие подарки. Я хочу только, чтобы ты отпустил меня!

Он не торопился убирать от ее лица побрякушки.

– Ты не этого хотела? Тебе нужны деньги? – Его лицо окаменело. – Я дам тебе денег. Я заплачу тебе, но не раньше, чем узнаю: беременна ты или нет. И мне нужны имена людей, которые наняли тебя, чтобы ты это сделала.

Элис удалось вырваться. Некоторое время от возмущения она не могла вымолвить ни слова. Он действительно безумец!

– Мне придется избавиться от тебя, – воскликнула Элис. – Не знаю, каким образом, но я обязательно это сделаю!

Затем она повернулась и стремглав бросилась прочь.

– Вернись! – гремел ей вслед голос Паллиадиса.

Элис рывком распахнула дверь черного хода в Доме моды Мортесьера и почти упала на мощную грудь Жиля Васса, затянутую в кожаную мотоциклетную куртку.

Элис обеими руками вцепилась в куртку Жиля и разрыдалась:

– Если ты не передумал, я ухожу с тобой! Я больше не могу оставаться у Мортесьера.

8

Лестница конца XIX века из белого мрамора была одним из главных украшений Дома моды Лувель, старинного особняка, не имеющего ничего общего с тенденциозным городским строением из стекла и хрома, принадлежавшим Руди Мортесьеру на авеню Монтень. Она начиналась в холле и поднималась на пять ярусов под крышу здания. На каждой площадке, перегнувшись через перила, можно было любоваться концентрическими окружностями балюстрад из шлифованного мрамора, что тянулись вниз до основания особняка. Лестница завершалась на пятом этаже у подножия небольших железных ступенек, ведущих в кладовую, а оттуда на крышу.

Последние столетия мраморной лестницей пользовались слуги, поддерживавшие порядок в старом особняке, который был возведен, как гласит история, по приказу короля-Солнца, Людовика XIV, для одной из его фавориток. В нынешние времена маленький старомодный лифт, отделанный желтой медью, обеспечивал основную перевозку с этажа на этаж, и круглый лестничный колодец играл роль резонатора, многократно усиливавшего звуки жизни, кипящей в Доме высокой моды, начиная с трели звонка при входе и заканчивая хлопком железной двери кладовой наверху, которые разносились по особняку, будто пропущенные через гигантский громкоговоритель.

Каждое утро тунисец Абдул, привратник Дома моды Лувель, подметал лестницу, потом подключал пылесос и проходился с ним по ковру в холле. Таким образом, именно Абдул встретил Элис у дверей нижнего этажа в восемь часов утра.

– Судя по всему, ты новая модель, – произнес африканец, впуская ее внутрь особняка. – Рановато ты объявилась. – Его лицо выражало едва заметное недовольство. – Не сказал бы, что тебе найдется здесь что делать. Молодой мсье Жиль все еще обустраивает рабочую комнату. Пройдут месяцы, прежде чем появится одежда, которую тебе надо будет носить.

Несмотря на ворчание, Абдул принес ей кофе, заваренный кипятком из электрического чайника, который он держал в нижней подсобке под лестницей, и несколько хрустящих ломтиков французского багета с маслом и джемом. Элис предположила, что сердитый на вид, но в действительности добродушный араб знает, что манекенщицы вечно голодны.

Несколько минут спустя Элис услышала громкие голоса – появились рабочие. А в полдесятого появился сам Джексон Сторм со своей нью-йоркской командой, которые пришли с ежедневного собрания во время завтрака, проводившегося в закусочной по соседству.

Затем начались бесконечные телефонные переговоры. Дом моды Лувель связывался с нью-йоркскими штаб-квартирами и такими местами, как Гонконг и Мехико-Сити, где располагались швейные фабрики «Сторм-Кинг». Питер Фрэнк ведал международными делами, закупками всего необходимого для ателье, снабжением тканями и наймом персонала. Всем остальным, особенно вопросами рекламы и связью с прессой, занималась Кэнденс Добс и ее помощники.

Элис принесли множество коробок, заполненных катушками с нитками, и поручили сортировать их по цвету. В первые недели для модели не нашлось иного занятия. Принявшись за работу, она вскоре обнаружила, что, сидя за столом в ателье на третьем этаже, ей не составляет труда следить практически за всем, что происходит в здании. Конечно, это было сродни подслушиванию, но Элис забавляло раскладывать катушки и одновременно вникать во все дела, творящиеся вокруг. Старый особняк жил в каком-то особом ритме, и это нравилось Элис. Кроме того, она, будучи в центре происходящего, в то же время сохраняла уединение. А она сейчас так нуждалась в нем! Последние дни в Доме Мортесьера потребовали от нее больших душевных затрат. Не так-то просто было объявить Руди, что она уходит вслед за Жилем.

– Иди, иди! – закричал Руди. – Ты нужна Жилю для его новой коллекции. Я не настолько глуп, чтобы не понимать этого. Он собирается стать сверхзнаменитым. И только ты умеешь показать его модели, – добавил он с горечью в голосе. – Отчего я должен стоять на его пути?

Элис слышала, как гремит огромная связка ключей Абдула, относившего наверх утреннюю почту. Затем до нее донеслись голоса штукатуров и маляров, удалявшихся на перерыв.

Жиль, просунув голову в комнату, посмотрел на Элис.

– Ты не обязана это делать. – Он бросил хмурый взгляд на ряды коробок с нитками. – Я могу найти для тебя работу поинтереснее.

Элис покачала головой.

– Жиль, меня вполне устраивает эта работа!

Однако, даже не выслушав ее, Жиль исчез, озабоченный новой проблемой.

Элис со вздохом отложила в сторону отсортированные катушки и отправилась на поиски раковины, чтобы вымыть испачканные руки. Третий этаж старого особняка представлял собой настоящий лабиринт. Комнаты восемнадцатого века с низкими потолками и старинными деревянными полами на разных уровнях переходили одна в другую без какого-либо подобия коридоров. В одной из таких комнат от пола до потолка были сложены рулоны самых разнообразных тканей.

Элис с трудом нашла дорогу назад, умудрившись не поднять за собой облака пыли. Как все это было непохоже на рабочие комнаты Руди, заполненные флуоресцентным светом, с ярко раскрашенными простенками и вечно шумной суетящейся толпой персонала!

За исключением короткого успешного периода в 1950-х годах, Дом моды Лувель неумолимо клонился к упадку, начиная с самого момента своего образования. Тогда, в 1910-х годах, незадолго до начала Первой мировой войны, мадам Лувель, основательнице ателье, удалось добиться определенного признания. Затем, перед самой оккупацией Парижа немцами во время Второй мировой, ателье перешло ее племяннице, мадемуазель Клод. Дела ее шли хорошо, Клод, подруга Коко Шанель, приобрела некоторую известность и даже славу, однако смерть помешала в полной мере воплотиться всем ее замыслам. Старое ателье таинственным образом продолжало существовать вплоть до начала 1980-х годов, практически преданное забвению современным миром моды.