Мэгги Дэвис - Атласные мечты

Минди выглядела обескураженной. Ей было важно только то, что Жиль Васс, как заверили ее французские агенты, не имеет письменного контракта со своим нанимателем. Неужели любопытство Джека осложнит все дело?

– Тебе необязательно принимать решение сегодня, – предусмотрительно сказала она. – Послушай, почему бы тебе теперь не побеседовать с репортером из «Форчун»? Мне придется поспешить на «Конкорд»…

– Ты не ответила на мой вопрос.

Она тяжело вздохнула.

– Жиль Васс женат, Джек. У него скоро будет ребенок.

Он фыркнул.

– Это еще ни о чем не говорит! Все стали скрытными, когда узнали о СПИДе. Да у него могло быть хоть десяток жен. – Джек раздраженно пролистал страницы журналов «Эль» и «Вог», отметив, что все работы Жиля Васса демонстрирует одна и та же рыжеволосая манекенщица. – Но девушка мне нравится. – Огненно-рыжие волосы и удивительные глаза, без сомнения, могли способствовать успеху любого дизайнера. – Какую сумму она получает за демонстрацию моделей этого парня?

Минда знала, что Джек никогда не мог устоять перед красивой женщиной. Существовало множество длинноногих красавиц – «открытий „Сторм-Кинга“, большинство из которых благодаря влиянию Джека получили выгодные контракты. Несколько моделей Джексона Сторма сделали очень успешную карьеру в кино и на телевидении. А кроме того, была одна прелестная „джинсовая“ девушка, ставшая лицом их фирмы, производившей одежду в стиле вестерн, Сэм Ларедо. Из-за нее чуть было не развалился брак Джека.

Они подумали об одном и том же, одновременно повернувшись к фотографии в серебряной рамке, стоявшей на столе Джексона Сторма. Снимок был сделан несколько лет назад для популярного иллюстрированного журнала и изображал бывшую модель Марианну Сторм, сидящую в гостиной своего изысканного дома в Коннектикуте с двумя хорошенькими юными дочерьми. Миссис Джексон Сторм и дочери.

Интересно, думала Минди, сколько газетных и телевизионных интервью цитировали слова Джека о том, что он любит свою жену и никогда бы не смог полюбить другую женщину и стать причиной семейной трагедии? И хотя Джек любил продвигать молодые таланты, Марианна всегда давала ему знать, когда очередная протеже начинала переигрывать свою роль.

Пока Минди размышляла о семейных проблемах Стормов, Джек повернулся и вновь обратился к бумагам, разложенным перед ним на столе.

– Так скажи мне, на что будут похожи модели Жиля Васса, если их станет демонстрировать кто-то иной? Эта девушка – часть его программы?

– Джек… – начала было Минди, но в этот момент в дверях вновь появилась Кэнденс.

– Мистер Сторм, – быстро произнесла она. – Жаль беспокоить вас во второй раз, но у нас проблема. Здесь человек, который не…

Дверь распахнулась с такой силой, что ее матовое стекло задребезжало, грозя вот-вот вылететь и разбиться вдребезги.

Возмутитель спокойствия остановился в дверном проеме. Более шести футов роста, худой и гладкий, как пантера, в черном пальто, он имел чрезвычайно надменный вид. Присутствующие в комнате поняли, что это не репортер из «Форчун».

– Я Николас Паллиадис, – возвестил он резким голосом, будто этим было все сказано.

Однако такая манера говорить возымела свое действие.

Джексон Сторм поднялся на ноги. «Грек», – подумал он в первую же минуту. Однако такой визит без всякой предварительной договоренности вряд ли подходил для деловых отношений. Даже в безумном мире высокой моды. Тем не менее Джексон стиснул зубы и напомнил себе, как отчаянно нуждается в поддержке для своего предприятия.

– Замечательно. – Джек осмотрелся в поисках свободного места, но Минди опередила его, направившись в соседнюю комнату, где стояло несколько стульев.

Мужчина в дверях не двинулся с места. Его черные миндалевидные глаза, орлиный нос и плотно сжатый рот придавали ему далеко не дружелюбный вид. Дорогая и элегантная одежда не смягчала впечатления. Николас Паллиадис выглядел скорее как бандит с балканских гор, но не греческий миллионер и аристократ.

Джеку всегда было трудно разбираться в греческих фамилиях. Ниархосисы, Гуландрисы, Онассисы, Эмбирикосисы – их было слишком много. Однако что касается Паллиадисов, их было трудно забыть. Скандальные газеты, такие как «Нэшнл инквуйрер», вели нескончаемую хронику их сенсационной жизни – свадьбы, любовницы, вражда и даже предполагаемые убийства. Глава клана, известный старик Сократес Паллиадис, ныне был прикован к постели – этакая девяностолетняя злобная мумия, чья прошлая карьера имела дурную репутацию даже в кругу греческих судовладельцев.

Этот молодой тигр с суровым лицом, облаченный в черное пальто и шляпу, был внуком Паллиадиса и управляющим корпорации. В другое время Джек не стал бы мараться, общаясь с такими людьми, как Паллиадис. Однако именно теперь он нуждался в греческих деньгах.

– Я побывал на показе зимней коллекции Мортесьера. – Николас Паллиадис сделал паузу, пока Минди возвращалась, таща за собой еще один стул. Он посмотрел на нее с едва заметной вспышкой любопытства. – Днем я видел коллекцию Васса. – Он говорил ровным, лишенным всяких эмоций голосом. – Если вы заполучите его в качестве своего дизайнера, «Паллиадис-Посейдон» определенно проявит заинтересованность.

Джексон Сторм все еще стоял, протягивая руку для рукопожатия, которому, как он слишком поздно осознал, так и не суждено было состояться. «Вот сукин сын, – проговорил он про себя, неприятно пораженный, – а парнишка-то первосортный мерзавец и продолжает совершенствоваться в этом направлении».

– Рад слышать это. – Джек не позаботился скрыть сарказм в своем голосе. – Значит, вы думаете, мне следует нанять Жиля Васса, мистер Паллиадис? – Он улыбнулся, обходя вокруг стола. – А скажите-ка, что, вы думаете, я могу…

Однако Николас Паллиадис обогнул предложенный ему стул и двинулся к двери.

– И девушку, – добавил он на ходу. – Наймите модель по имени Элис. – Его голос уже прозвучал из коридора. – Без нее сделка не состоится.

Дверь кабинета с шумом захлопнулась, и наступила тишина.

Снегопад продолжался: густая пелена обволакивала Город Огней. Из окна своей рабочей комнаты Жиль Васс смотрел на авеню Монтень, с тревогой думая о том, как он доберется домой. В эти дни он ездил на работу на мотоцикле, предоставив старенький «Рено» в распоряжение Лизиан. На покрытой снегом дороге его «Ямаха» превращалась в неуправляемый кусок металла. Особенно если учесть, что Жиль как истинный француз любил проехаться на большой скорости.

Запорошенная снегом авеню Монтень тянулась на несколько кварталов от дорожного кольца Елисейских полей до площади Альма и набережной Сены. Наводненная домами высокой моды, эта артерия города приобретала сходство с Елисейскими полями, некогда считавшимися самой изысканной улицей мира. Фирмы таких ведущих производителей, как Нина Риччи, Диор, Жан-Луи Шеррер, Ги Ларош, Хане Мори и Валентино располагались на авеню Монтень. Здесь же обосновались ювелиры Хэрри Уинстор, Жерар, Булгари и Картье, а также фирмы Порто, поставщика мануфактурных товаров семьям европейским монархов, Луи Виттона, знаменитого мастера по изготовлению кожаных изделий. Бутики демократично соседствовали с резиденциями самых выдающихся фамилий Европы: принцессы Паулины де Крой, графа и графини Тьерри де Геней, мультимиллиардера Аднана Кашогги, ныне отбывавшего тюремное заключение за международные махинации, и балканского принца Александра с супругой.

Для Жиля достаток и аристократизм авеню Монтень были привычным явлением; его интересовал лишь снегопад. Он отметил, что «Кристиан Диор» с характерной сине-белой яркой входной дверью закрылся раньше обычного. Закончил работу и находящийся дальше по улице «Карвен». Голые ветви платанов на парковой линии авеню сверкали тысячами обледеневших крошечных фонариков. Под этим блестящим балдахином ряд «Роллс-Ройсов» и «Мерседесов» с шоферами на передних сиденьях стоял в ожидании запоздавших клиентов «Валентино» и «Мори». Даже в праздничное межсезонье дома моды на авеню Монтень работали над сделанными в последнюю минуту заказами к рождественским балам и знаменитым, пользующимся огромным успехом во всем Париже новогодним празднествам.

По шуму, доносившемуся из коридора, Жиль заключил, что ателье Мортесьера тоже закрывается пораньше. Первая группа швей простучала каблучками вниз по стальным ступенькам черной лестницы. Переговариваясь на парижском жаргоне, они громко сетовали на холод, выбегая через двери для служащих и направляясь к станции метро и дальше, к своим жилищам в бетонных конструкциях рабочих районов восточного Парижа.

«Пора идти», – подумал Жиль, надеясь, что снег не сменится ледяным дождем, как уже часто происходило этой зимой. В любом случае, прежде чем добраться до своей маленькой квартирки в районе Оперы, ему предстоит почти час езды через наводненный транспортом Париж.

Жиль потянулся через чертежный стол, чтобы выключить свет, и в эту минуту ему на глаза попался набросок, над которым он недавно работал. Он застыл, вглядываясь в эскиз, и с изумлением осознал, что там, где обычно чертил лишь пустой овал, нарисовал лицо жены.

Боже милостивый, о чем же он думал? Прелестное личико Лизиан едва заметно улыбалось ему, являя собой неопровержимое доказательство его рассеянности.

«Опять», – подумал он, мрачнея. Жиль вынул кнопки, прикреплявшие лист бумаги к доске. Эти спокойные, проникнутые особой красотой черты лица, несомненно, принадлежали Лизиан, когда-то топ-модели Галаноса и до сих пор, по мнению Жиля, самой прекрасной женщине в Париже. Ныне она удалилась от дел, собираясь вскоре стать матерью.

«Моя жена», – подумал он в неудержимом порыве нежности. Жиль стеснялся своих пылких чувств к Лизиан, которые испытывал спустя три года после женитьбы; это было проявлением мещанства, но он ничего не мог с собой поделать. Столько времени прошло, а он по-прежнему мог часами разглядывать свою чудесную жену. Его глаз художника до сих пор восторгался этой классической французской красотой – будто изваянными чертами смуглого лица, мечтательными темными глазами, излучавшими нежный соблазн. К сожалению, будучи на восьмом месяце беременности, она считала, что выглядит безобразно. «Я ужасна, уродлива и глубоко несчастна!» – отчаянно выкрикнула она Жилю этим утром, когда тот попытался обнять ее. Уходя, он оставил жену, рыдающую в постели.

«Здесь еще дело в возрасте», – подумал расстроенный Жиль. Ему было двадцать четыре. Лизиан – тридцать два. Просто смехотворно придавать значение восьмилетней разнице. Боже, он-то думал, что такие пустяки давно уже не волнуют ее!

Жиль скомкал эскиз и бросил его в мусорную корзину. Нельзя так рассеивать свое внимание, даже несмотря на то, что в последнее время ему все чаще приходилось заниматься рутинной работой: трудиться над дизайном туалетов для арабских и японских нуворишей. Ему не нравилось создавать банальное приданое для пансионных девственниц из старинных аристократических семей Франции, которые «удачно» выскакивали замуж. Ему претило подгонять лучшие вдохновенные творения из коллекции Мортесьера для немолодых бесформенных американок. Мало утешения было и в том, что это отвратительное свадебное платье для датчанки, над которым он трудился, будет приписано таланту Руди, сделавшему себе репутацию именно на таких романтических, устаревших фасонах. Работая над подобными вещами, Жиль был рад сохранить свою анонимность.

Здание покидали секретарша из офиса и одна из консультантов салона. Они громко прощались друг с другом, и их голоса гулким эхом разносились по опустевшему зданию. Дом Мортесьера, хотя и не столь большой, как крупнейшие бизнесцентры Кардена и Сен-Лорана, все же имел один из самых многочисленных штатов сотрудников в Париже.

Жиль бросил взгляд на наручные часы. Почти восемь. Достаточно поздно для усталого француза, который соскучился по своей жене, хорошему ужину и домашнему комфорту. Он выключил свет над чертежным столом и закрыл за собой дверь рабочей комнаты.

Когда он спускался по лестнице, его нагнала манекенщица-эфиопка.

– Ну что, Жиль, скоро ты заделаешься папашей, а? – Айрис выросла в лондонских трущобах и говорила с африканским акцентом на английском кокни. – Скажи-ка мне, дорогуша, ты все еще сидишь на голодном пайке?

На скулах Жиля появились красные пятна. Черт, даже модели в курсе его семейных проблем! Он пробормотал что-то себе под нос и поспешил прочь, а понимающий смешок Айрис летел ему вслед.

Дверь последней примерочной комнаты оказалась открытой. Жиль остановился, пропуская спешащих домой швей и размышляя, стоит ли ему отрывать Руди, чтобы попрощаться. Великий кутюрье в этот миг стоял на коленях напротив зеркальной стены примерочной и подкалывал подол зеленого, расшитого бисером вечернего платья, которое было почему-то надето на Элис. Она обычно не демонстрировала подобные модели. Внезапно Жиль вспомнил зловещего молодого грека, явившегося на дневное шоу.

«Элис идет с ним», – удивленно подумал он. Раньше она всегда избегала свиданий с клиентами и вела себя сдержанно и отстраненно.