– Вирджиния, что бы ни случилось, помни: я люблю тебя, – глядя ей в глаза, произнес Болтон.

Он поцеловал ее снова, но это был не томный поцелуй двоих, распоряжающихся всем временем во Вселенной, а спешный поцелуй изголодавшихся любовников, застигнутых врасплох ураганом.

Вирджиния боролась с желанием прильнуть к нему и не отпускать его, все остальное послав к черту, но она должна была остановиться. Она была матерью, а хорошие матери не пренебрегают своими обязанностями – они не закрывают глаза и не прячутся при первых же проблемах со своими подрастающими чадами.

Обуреваемая беспокойными мыслями, она дошла до дверей дома, и только там обернулась.

Болтон уже припарковал машину и шел по дорожке, огибавшей дом и ведущей к коттеджу. На небе светила полная, невообразимо яркая луна. Она висела так низко, что, казалось, стоит протянуть руку, чтобы дотронуться до нее. В лунном свете Болтон был похож на мечту, внезапно появившуюся в ее жизни и так же внезапно исчезающую.

Вирджинии пришлось прикрыть ладонью рот, чтобы не окликнуть его. Однако связь между ними оказалась столь сильна, что и без слов он смог узнать ее мысли. Он обернулся – ее великолепный воин из племени апачей в серебристом сиянии луны.

– Вирджиния… – позвал он в тишине ночи.

– Нет… – Она подняла ладонь. – Не возвращайся, Болтон, пожалуйста… – взмолилась она.

– Я нужен тебе, – манил он ее.

– Если ты сейчас вернешься, я выкину какую-нибудь глупость – например, ворвусь в дом и объявлю Кэндас, что вольна распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению, – жаловалась Вирджиния.

– Знаешь, это не столь уж плохая мысль. Вы обе взрослые. У нее своя жизнь, у тебя – своя, – соблазнял ее Болтон.

– Нет, Болтон. У нас с Кэндас общая жизнь здесь, в Миссисипи… а у тебя – своя, в Аризоне, – противилась она его зову.

Он удерживал ее одним своим взглядом. Она стояла как завороженная: не в состоянии ни подойти к нему, ни отвернуться и уйти. В лунном свете его глаза сияли голубым блеском, который проникал ей прямо в сердце, обнажая страхи и распознавая ложь. К горлу подступил ком, и ей вдруг показалось, что она сейчас задохнется или утонет и растворится в потоках слез, – она, Вирджиния Хэйвен, женщина средних лет, полностью потерявшая над собой контроль.

Если бы он сейчас подошел к ней, она не смогла бы противиться его желанию, как не смогла бы запретить солнцу вставать на востоке. Но он не двигался, он просто приковал ее к крыльцу взглядом, гораздо более могущественным, чем любые слова. Его вид вызывал в ней трепет… и обещал такое наслаждение, что это трудно было себе представить.

Она приложила трепещущую ладонь к груди и затаила дыхание. Он отвернулся и без слова исчез за поворотом тропинки – ее прекрасный молодой любовник, растворившийся в лунном свете.

Она вошла в дом и стояла, прислонившись к двери, пока не утихла дрожь. Вирджиния никогда не демонстрировала свою слабость, не собиралась она этого делать и теперь. Глубоко вздохнув, она направилась по длинному коридору в комнату Кэндас.

Дверь была заперта.

– Кэндас! – Она постучала, однако ответа не последовало. – Кэндас, впусти меня!

Ни звука, лишь упрямое молчание по ту сторону двери. Вирджиния не стала колотить в дверь – она не собиралась опускаться до уровня дочери.

– Кэндас, я войду, хочешь ты меня видеть или нет. Но для нас обеих будет проще, если ты откроешь дверь, – сдерживая гнев, сказала она.

Прошло несколько минут, и Вирджиния было решила, что Кэндас не уступит. Вирджиния уже развернулась, чтобы отправиться за запасным ключом, когда дверь распахнулась.

Взглянув на Кэндас, она увидела мокрое от слез лицо дочери с черными подтеками туши вокруг глаз. У Вирджинии защемило сердце – мысль о страдании дочери была невыносима, к тому же, она сама стала причиной ее слез.

Она попыталась обнять девушку, но та увернулась и отошла в дальний угол комнаты.

– Я рада, что ты меня впустила, Кэндас, – произнесла Вирджиния.

– Это твой дом, – огрызнулась дочь.

– Нет, Кэндас. Это наш дом. Всегда таким был и всегда будет, – заверила ее мать.

– Избавь меня от этот своего «вдвоем против всего мира», мама. Я больше не ребенок, я – взрослая, – со злостью ответила Кэндас.

Вирджиния смотрела на свою дочь, словно видела ее впервые – упрямо вздернутый подбородок, напряженная спина – и вдруг заметила, что Кэндас столь же решительна и горда, как и она сама. Кэндас так сильно походила на мать, что Вирджиния удивилась, когда поняла, что ее девочка превратилось в юную женщину. Это произошло так неожиданно. Только вчера Кэндас была круглощекой маленькой девчушкой с косичками – и внезапно она стала красивой молодой женщиной, готовой предаться мечтам в ожидании романтической любви.

Вирджиния, способная к сопереживанию, как и все писатели, понимала смятение Кэндас при виде собственной матери, пренебрегающей условностями. Сомнению подвергалось все то, что Кэндас до сих пор считала правильным, все, что она видела в фильмах и читала в романах про знакомство девушек с юношами, про влюбленность, про поиск подходящего отреза китайского шелка на платье для невесты, про свадьбу, про покупку дома и собаки и про воспитание двоих – обязательно сына и дочери – детей. Более того, сомнению подвергались представления Кэндас о том, какой должна быть мать.

Вирджиния растерялась – она почувствовала себя бессильной, она не смела взглянуть дочери в глаза. Подобное ощущение посещало ее столь редко, что она принялась тянуть время, поправляя розы в граненой хрустальной вазе на туалетном столике. Кэндас следила за ней и… молчала.

– Где Мардж? – спросила наконец Вирджиния, все еще пытаясь выиграть время.

– В комнате для гостей. Готовит доклад по литературе – по крайней мере, она так сказала, – сообщила девушка.

– Значит, я увижусь с ней утром, – решила Вирджиния.

– Можешь попросить у нее прощения, – подсказала Кэндас.

– Попросить прощения? – Вирджиния сделал вид, что не поняла намека.

– За то, что она чувствовала себя лишней в любовном треугольнике, – пояснила девушка.

– Она так сказала? – удивилась Вирджиния.

– Она ничего не сказала. Но это очевидно, – заявила Кэндас.

Вирджиния опустилась в обитое голубым шелком кресло, стоявшее у окна. Отсюда была видна крыша гостевого коттеджа, серебристая и таинственная в лунном свете. Чем сейчас занимается Болтон? Думает ли он о ней, как она сейчас думает о нем? Хочет ли он ее, как она хочет его? Будет ли он всегда хотеть ее, как она всегда будет хотеть его?

Кэндас метнулась к кровати и дернула покрывало.

– Ты даже не можешь поговорить со мной, не высматривая его в окне, – со злостью заговорила она.

– Кэндас, я не собираюсь извиняться ни перед Мардж, ни перед тобой. Я не совершила ничего плохого, – тихо произнесла Вирджиния.

– Ничего плохого! Побойся Бога, мама. Только потому, что ты известная писательница, ты считаешь, что можешь нарушать правила? – в сердцах воскликнула девушка.

– Чьи правила, Кэндас? – спросила Вирджиния миролюбивым тоном.

Готовый было сорваться с губ Кэндас резкий ответ так и остался не высказанным. Она была умна и независима. Вирджиния развивала ее ум и поощряла свободу мнений.

– Тише, мама, успокойся, – недовольно заговорила Кэндас.

– Это не игра, Кэндас. Это чрезвычайно важный разговор для нас обеих, – Вирджиния не собиралась сдаваться.

– Нет, это не разговор. Это нотация, ты отчитываешь меня, как маленькую, за плохое поведение, – съязвила девушка.

– Называй, как хочешь. Я собираюсь высказать все, что думаю. – Вирджиния была непреклонна.

– Как я могу тебе запретить – ты всегда высказываешься, – буркнула Кэндас.

– Как и ты… благодарение Богу, – улыбнулась Вирджиния.

На губах Кэндас появилось ответное подобие улыбки. Помимо ума и независимости, Вирджиния ценила в Кэндас чувство юмора и стремление уладить взаимные недопонимания.

– Все в порядке, мама. Я приняла все слишком близко к сердцу. – Скрестив ноги, Кэндас устроилась на своей кровати. – Если ты однажды публично опростоволосилась, то это еще не конец света. Это я переживу. Но я не вынесу, если ты объявишь мне, что любишь его и собираешься за него замуж. – Она изучающе посмотрела на Вирджинию. – Ты ведь не скажешь мне этого, мама?

Неужели все было столь прозрачно? Вирджиния так увлеклась чувствами, которые пробудил в ней Болтон, что совершенно упустила из виду, какой странной парой выглядели они в глазах ее собственной дочери… и всего остального света.

Вирджиния была не из тех женщин, которые делают что-либо наполовину. Раз уж она позволила себе завязать отношения с мужчиной, она ничего не скрывала, давая выход своим эмоциям.

И все же влюбиться – это одно, а выйти замуж – существенно другое. Брак для Вирджинии никогда не являлся венцом любовных отношений.

– Ведь не скажешь? – повторила Кэндас.

– Я не собираюсь тебе лгать, Кэндас. Да, я влюблена в Болтона Грея Вульфа… – призналась Вирджиния, и Кэндас тяжело вздохнула. – Но это все. Может, я и дура, но не окончательная.

– Мама, да он ведь просто охотится за твоими деньгами, – с укоризной проговорила Кэндас.

– Это неправда! Я не хочу, чтобы ты отзывалась так о человеке, которого почти не знаешь, – защищала Болтона Вирджиния.

– А что ты о нем знаешь, мама?… Кроме того, что на поверхности, разумеется, – заметила девушка.

– Конечно, ты уже вполне взрослая, чтобы осознать многие вещи, и часть недопониманий возникла по моей вине, поскольку я побоялась открыто рассказать тебе о моих отношениях с Болтоном. Но, Кэндас, я не должна посвящать тебя в детали. Ты сама подчеркнула, что уже взрослая, поэтому и должна понимать, что мои женские потребности не умерли с появлением первого седого волоса. И с тобой будет так же.

– Мои женские потребности пока не заявили о себе, мама, поэтому я почти не разбираюсь в этих вещах, – ответила Кэндас.

– Поблагодарим за это Господа, – облегченно вздохнула Вирджиния.

В первый раз после инцидента в «Булпене» они улыбнулись друг другу. Взаимная любовь и чувство юмора позволяли им сохранять хорошие отношения, несмотря на всякие жизненные неурядицы.

Кэндас встала с кровати и обняла Вирджинию.

– Извини, мама. Просто ты застала меня врасплох. Двадцать лет я считала тебя своей собственностью, и в голову мне не приходило, что когда-нибудь мне придется делить тебя с кем-то. Может, я эгоистка?

– Нет, ты просто моя любимая девочка. – Вирджиния покрепче прижала к себе дочь. – Тебе не о чем беспокоиться, Кэндас. Эта неделя была прекрасным эпизодом в моей жизни, и я не сожалею ни об одной минуте.

– Даже о сцене в «Булпене»? – недоумевала Кэндас.

– Даже о ней. Она доказала нашу силу. Мы способны открыто проявлять свои эмоции, сохраняя при этом хорошие отношения, – ответила Вирджиния.

– Я не хочу потерять тебя, мама. Ты все, что у меня есть, – Кэндас с любовью глядела на мать.

Об отце Кэндас знала лишь то, что на Рождество он присылает ей дорогие подарки. Вирджиния болезненно относилась к тому, что Роджер игнорирует свою собственную дочь, и иногда ей хотелось слетать в Калифорнию и изо всех сил шлепнуть его по голове увесистым бестселлером.

Достаточно того, что он бросил жену, но он не должен был бросать дочь…

– Не беспокойся, Кэндас. Ты никогда меня не потеряешь… ни за что и ни по какой причине… – заверила дочь Вирджиния.

– Вдвоем против всего мира, мама, да? – спросила Кэндас, заглядывая матери в глаза.

– Вдвоем против всего мира, всегда, – серьезно ответила Вирджиния.


Когда Вирджиния обдумывала что-то важное, она долго не могла заснуть. Если требовалось набросать новую главу очередной книги, или в ее воображении вырисовывался наконец облик главного героя, она могла просто встать с постели, пройти в свой кабинет и включить компьютер. Иногда экран не гас до двух часов ночи, но это не имело значения, поскольку она была единственной, кому в доме не спалось.

На этот раз она не думала о новом романе, и все же ворочалась с боку на бок и металась в постели, так что ноги запутались в простынях. Чувствуя нарастающее раздражение, она поднялась и подошла к окну. В гостевом коттедже горел свет.

«Не слишком ли грубым нарушением приличий будет потревожить Болтона в столь поздний час?» – подумала Вирджиния, вглядываясь в светящиеся окна гостевого домика.

Решив дождаться утра, она снова легла в постель, но через пятнадцать минут поняла, что не выдержит. Она никогда не отличалась терпением и всегда мучилась, ища выход из создавшегося положения.

Набросив на себя розовый халат, она схватила фонарик и на цыпочках спустилась вниз.