Бог знает, кто из нас первый ринулся навстречу другому. Я дернул ее на себя, но и Света давила на мои щеки, сближая наши лица. И по новому ощутив взрыв того самого пламени в своем теле и мозгу, я с силой впился в ее искусанные губы, к сожалению, не имея сил на мягкость и романтику. Хоть и проклинал себя в уме, зная, что для нее это – первый поцелуй. Но после сегодняшнего дня мною руководили лишь потребность и инстинкты.

Света

Я даже не думала, что это будет так. Не красиво, не мило, не как в фильмах – у меня разрывалось сердце, будто его переполняло что-то такое огромное, что все мое тело не в состоянии было вместить. Мне не хватало воздуха. И от ледяного холода вдруг бросило в такой обжигающий жар, что щеки запылали, а на затылке выступили мелкие капельки пота. Но это все я понимала лишь отдаленно.

Думать о том, что происходит, осмысливать то, что я узнала о себе, о Сергее, о родных – времени не было, вообще. Сейчас мои мысли были заполнены совершенно другими эмоциями и впечатлениями.

Я сказала.

Сказала Сергею, что ощущаю.

Решилась, ощущая, как он обнимает меня, как целует так, как еще никогда не касался моей кожи. И как его пальцы цепляются за мои волосы. А голос! Голос Сережи, когда он пытался меня успокоить! Это будто одновременно вели по коже шелком и наждачкой. Было сладко до дрожи, и почти физически ощущалось «царапанье» хрипоты его голоса, который меня обволакивал. И волоски дыбом вставали. А все тело словно наэлектризовалось и вибрировало. По-настоящему вибрировало.

Сергей меня целовал! Целовал!

Боже, это было слаще, чем я могла бы себе представить в любой мечте. Это было настолько мощно, словно в море заходишь во время шторма, и тебя сбивает с ног волной. И тащит в воду, закручивая, сбивая с толку, дезориентируя так, что ты уже не знаешь: где низ, где верх? И молишь Бога только о новом глотке воздуха.

Этим воздухом был для меня Сергей в тот момент. После всего ужаса, после страха и леденящего холода той проклятой квартиры – я словно отогревалась от его жара. Я начала пылать своим собственным жаром, сплавляясь с любимым.

Мне хотелось прижаться к нему еще сильнее, Боже прости, но зубами впиться в губы Сергея, в его плечо. Только бы стать еще ближе к нему. Только бы он меня не отпустил. Конечно, я такого не сделала. Но как же сильно я держалась за его шею! Как обнимала его, позволяя просто поглощать свои губы, свой рот, отдавая всю себя ему.

Он все еще держал меня на весу, одной рукой держа голову, а второй поддерживая под спину. И сейчас, вдруг низко и хрипло застонав, Сережа резко повернулся и в два шага добрался до кровати, в которой я иногда засыпала, скучая по нему.

Хрипло прошептал мне в рот:

- Бабочка! – с таким выражением, которое я смогла только впитать в себя, а не осмыслить.

И, упершись одним коленом в матрас, осторожно и бережно опустил меня на покрывало, продолжая при этом терзать мои губы жадным, поглощающим поцелуем. А у меня голова пылала. И грудь. И каждый палец на руках и ногах. Все во мне горело.

А его тяжесть на мне! Его жар! Это невозможно сказать, описать, выразить! Это было что-то за гранью хорошего или плохого, приятного или неудобного. Это было эйфорией в чистом виде. Чем-то, о чем я даже не подозревала раньше, но уже мечтала никогда не терять.

И даже больно не было, хоть я искусала свои губы, пока сидела в той проклятой квартире. Но и не думая жаловаться, я неумело, наверное, но с таким же диким желанием отвечала на каждое движение губ Сергея, вдруг осознав, что могла лишиться этого всего: и его, своего Сергея, и этого горько-сладкого, обжигающего, надрывного первого поцелуя с любимым человеком. Что меня могли просто растоптать, уничтожить, убить.

Потому, наверное, сейчас я так отчаянно впитывала в себя каждое мгновение.

Тишина в комнате звенела и горела, словно воздух нагревался от наших тел.

Рука Сергея, освобожденная от необходимости меня поддерживать, уже скользила по моим щекам, по шее, по всему телу, словно повторяя изгибы, узнавая, исследуя. Второй ладонью он так и наматывал мои волосы на свои пальцы, будто боялся, что я отстранюсь или опять куда-то пропаду.

А мне так жарко было. И хорошо, и сладко-больно, томяще и тягуче. Куда сильнее, чем когда я просто мечтала о нем. И весь страх, все опасения, что я не успею, не смогу уже рассказать Сергею о том, что чувствую, вдруг выплеснулись, превратившись в такую физическую потребность познания тела этого мужчины, моего любимого, которой я не знала никогда прежде.

И он будто ощущал то же самое.

Его губы отпустили мой рот, и я застонала от недовольства. Но тут же задохнулась, потому что Сергей спустился к моей шее, целуя каждый миллиметр кожи, его пальцы заскользили по передней планке моей кофты, расстегивая маленькие пуговички.

Медленно. Очень. Не было сил терпеть.

Я открыла рот, чтобы сказать – их не обязательно расстегивать, можно стащить кофту через голову. Но у меня не хватило сил – так нежно, так алчно он касался своим ртом моего тела, высвобождаемого из-под этих пуговичек! И вместо слов из моей груди вырвался тихий стон. Я выгнулась, зная, что дрожу. Вцепилась пальцами в затылок Сережи, сильнее прижимая к себе его губы, уже добравшиеся до небольшого кружевного цветка, пришитого к соединению чашечек бюстика. Скрестила свои ноги на его спине, вдавливая все свое тело в Сережу.

И он застонал. Это даже был скорее низкий выдох, когда его рот накрыл мою грудь. Еще осторожно, словно пробуя, но уже сейчас чуть прикусывая, хоть и не пресекая границы ткани бюстгальтера.

А потом Сергей вдруг замер и резко выдохнул, с болью, которую я ощутила физически. Приподнял голову. И я почувствовала, как его пальцы прошлись по моим ребрам. Слева. Там, где должен был находиться порез, о котором я, если честно, забыла в угаре этого бешеного желания.

- Господи, Бабочка. Бабочка моя, прости! – с той же болью и сожалением просипел Сергей, едва ощутимо проводя по самому порезу.

И вдруг резко наклонился, прижавшись к нему губами. Целуя грязную кожу вокруг этого пореза. Так, как я по телеку видела, истово верующие целуют иконы и ларцы с мощами святых. Словно поклоняясь, пытаясь искупить все свои грехи и вину.

Меня затрясло так, как не колотило от слов Малого. Но не от страха, а от такого чувства, такой силы эмоций к этому мужчине, которым я не знала ни названия, ни возможности выхода. Казалось, даже если закричу сейчас во весь голос, как люблю его – не сумею облегчить этого напряжения, разрывающего мою душу.

И тут все внезапно прекратилось, совершенно сбив меня с толку и лишая происходящее всякого смысла. Сергей вдруг уперся локтем в матрас, и хоть продолжал лежать на мне, хоть его пальцы все еще поглаживали мои ребра, и путали волосы – посмотрел на меня иначе. Так, как смотрел семнадцать лет до этого. Еще и с какой-то болью, сожалением. Так, что у меня сердце замерло под его ладонью.

Глава 9

Сергей

От вида этого пореза, покрытого запекшейся кровью, меня словно с головой окунуло в прорубь. Нет, я не стал жаждать Бабочку меньше. Но от накрывшего меня чувства вины и раскаяния, от ужаса перед тем, что с ней сделали, и что могли сделать по моей вине – голова начала пульсировать. В прямом смысле. Так, что казалось, еще мгновение – и череп не выдержит, его просто разорвет. Бог знает, может это и был тот самый удар, который на меня сегодня столько раз пытался «накинуться», может криз или еще чего-то из заморочек врачей. Только я физически ощутил свою низость, стыд и вину перед Светой.

И бабахнуло конкретно по затылку всем этим видом ситуации: я ведь все еще лежал на ней. Так близко, что и дым не просочится между нами. И моя Света, с расстегнутой до пояса кофтой, с волосами, разметавшимися по покрывалу, смотрела на меня снизу вверх затуманившимся, поплывшим взглядом. Ее ноги сжимали мои бедра, обхватывая, а руки скользили по моим плечам, поглаживая.

И этот проклятый порез!

Прямо под левой грудью. Чуть глубже - точно зацепили бы что-то важное.

У меня ломило затылок, словно по нему молотком стучали. И отвращение от того, что я творю, как воспользовался состоянием Бабочки, растекалось от затылка по спине ледяными ручейками, сковывая все тело.

- Сережа?

В ее голосе так отчетливо прозвучало недоумение и потерянность, что я хрустнул суставами пальцев, так и накручивающих ее волосы.

Сомнительно, что я сумею убедить Бабочку, что вот это все ей привиделось. Моя девочка достаточно знала о сексе, в том числе и благодаря нашим разговорам, чтобы не понимать – я хотел ее. И сейчас хочу так, что все из головы выдуло. А как-то надо. Надо убедить, свернуть, пропетлять. И вернуться к прежним отношениям. Это правильно. И для нее лучше всего.

- Что не так?

Бабочка чуть приподнялась, опираясь на мои плечи, и уперлась своими локтями в матрас, отпустив меня. Без ощущения ее рук на моем теле отвращение к себе стало еще сильнее. Я перекатился на бок, освободившись от захвата ее ног, и сел около Бабочки, уставившись на руки, которые сцепил перед лицом. И откашлялся, когда понял, что горло перекрыло напрочь:

- Нам надо вызвать врача, чтобы осмотрел твой порез. Сейчас в ванной отмокнешь, а я пока с чаем решу, и врача вызову, - голос все равно был низким и грубым, как рашпиль. – Они еще… еще что-то с тобой сделали, Бабочка? – выдавил я из себя, подозревая, что Малый мог ее долго бить.

Не поворачивался. Не был уверен, что выдержу, что удержусь, если гляну на нее.

Но вместо ожидаемой реакции дальше начался полный абсурд.

- Сережа, - ага, будто бы моя Бабочка собиралась позволить мне спрыгнуть с темы. Размечтался. Ее руки скользнули по моей спине. И всем телом Света вдруг прильнуло ко мне. Подбородок уперся в мое плечо. – Я не понимаю, - несмотря на настойчивое объятие, растерянность из ее голоса никуда не ушла, стала сильнее. – Тебе неприятно? Ты думаешь, они … думаешь, они меня насиловали? И поэтому… Тебе противно? Что я? Они не трогали, правда, только ударили и…- принялась объяснять Света.

Приехали. Полный аут. Такого развития ее мыслей я не мог предугадать.

- Чего?! – рявкнул я. Мысленно долбанул себя по лбу, и сбавил напор на два оборота. – Бабочка, ты каким местом думаешь?! Ты что говоришь такое? Слушай, большей пурги я от тебя за всю жизнь не слышал!

Не совсем уверенный, что поступаю верно, я все же повернулся к ней и обнял Свету, убеждая самого себя, что не зарывался лицом в ее волосы, не прижимался к ее плечу. Это так вышло просто, она так села, случайно задев меня…

А кожа до сих пор холодная и покрыта пупырышками. Надо быстро согревать. Более традиционными и безопасными методами, чем я использовал пока.

- Я за твое здоровье переживаю, а ты чушь всякую выдумываешь! – Мои руки крепко держали ее за плечи и пояс. – И даже если бы эти уроды… Если бы они… - у меня язык не поворачивался такое произнести. Это было кощунством для меня, что с ней могло б случиться такое. По моей вине. – Ты – всегда будешь неповторимой, идеальной, самой… Самой… - у меня реально не хватало слов выразить это все, объяснить. – Ты – лучшая, Бабочка. И ни один урод тебя пальцем не тронет. И даже если бы такое случилось – ты… - я прижал ее голову к своему плечу рукой и коснулся губами виска. – Ты самая-самая. Никогда не забывай этого и не выдумывай ничего, - раздраженный собственным, неясно откуда вылезшим косноязычием, рыкнул я.

Света приникла ко мне, словно каждой клеточкой пыталась прилипнуть. И глубоко вздохнула:

- Я тебя очень люблю. Очень-очень. Так боялась, что не успею этого сказать уже…

Так, судя по всему, разговора нам с ней не избежать. Да и потом, мы всегда с ней обо всем откровенно говорили. Возможно, и здесь хватит обходиться недомолвками.

- Бабочка, я знаю, что ты меня любишь, - наступив на горло самому себе, откашлялся я, продолжая ее обнимать и гладить по макушке. – Я же твой дядя. И единственный, кто у тебя остался…

Света застыла у меня в руках. Я почти наяву ощутил, как у нее что-то в голове «щелкнуло», и как упрямо дернулись ее плечи:

- Я люблю тебя по-другому. Не как дядю. Да и мы оба знаем, кто ты мне на самом деле, - вздернув подбородок, твердо заявила мне Света. – И я не маленькая, Сергей. Только что мы с тобой не куличи в песочнице лепили.

Несмотря на всю сложность и тягостность ситуации, мне захотелось ухмыльнуться.

Бабочка моя всегда готова была «с места в карьер» рвануть. Казалось бы: после такой ситуации, после такого стресса – другая бы скукожилась в уголке и выла бы в голос. А Бабочка со мной спорит, и соблазнить пытается.

Правда, понимал я, что и тут не обошлось без передоза адреналина. И возмущение, гнев – такой же способ снять этот передоз, как и рев или секс. Вряд ли она осознавала это, но интуитивно нашла способ выплеснуть эмоции. Я не мог и не собирался ей мешать: