И все-таки, спустя минут десять, я заставил себя открыть рот:

- Бабочка, тебе стоит перейти в свою комнату, - не то, чтоб с восторгом, но все же напомнил.

Она фыркнула и только удобней устроилась в моих руках. При этом Бабочка умудрилась так скривить на лице недовольную гримасу, что я ту кожей груди почувствовал. Потому как Света прижалась щекой как раз к моей татуировке, словно слушала: правильно ли стучит у меня сердце.

- Света, - я обнял ладонью ее щеку и заставил глянуть на меня. – В доме полно охраны, Николай… - думаю, пауза была достаточно выразительной. – Ты все еще моя племянница для всех.

Бабочка поджала губы на это напоминание и прищурилась:

- Ты же сидел со мной все время, пока я болела? И это было нормально. Вот и я буду с тобой.

- Но я же не болен, - улыбнулся. Не смог сдержаться, глядя на эту упрямую и своевольную гримасу.

- Это еще серьезней. И, вообще, у тебя правая рука ранена! – возмутилась Света, - тебе помощь на каждом шагу нужна. Ты же сам стакан воды не выпьешь, ты же правша!

Теперь я смотрел на нее оторопело.

- Вообще-то, я не так уж безнадежен, и неплохо управляюсь и левой рукой, - намекнул я своей чрезмерно заботливой Бабочке.

Она улыбнулась. Лукаво и весело:

- Я даже не сомневаюсь. Но для остальных должно подойти, я думаю. Правда, маскировка, наверное, не будет лишней, тут ты прав.

И ничего не объясняя, она выпрямилась. Я ей не мешал. А зря. Просто сначала не понял, что она затеяла. И перехватил плечо Светы своей рукой, когда она уже подняла свободную подушку:

- Ох…

Бабочка пораженно и испуганно уставилась на пистолет.

Я ругнулся в уме, пересел, ощущая себя все же достаточно неловким из-за повязки, и взяв ствол, без объяснений спрятал в тумбочку.

Света перевела на меня напряженный взгляд:

- Ты всегда спишь с пистолетом? – тихо спросила она, какого-то лешего прижав к себе подушку так, словно это был ее ненаглядный плюшевый заяц-пенсионер.

- Раньше, - не очень многословно ответил я, не отводя глаз. – Сейчас, по обстоятельствам.

- И какие у нас обстоятельства? – все так же напряженно глядя на меня, тихо уточнила Света.

«У нас»…

- Терпимые.

Я откинулся назад, не зная, радоваться или огорчаться, что она ухватила ту подушку, а не эту, под которой весь месяц лежала комком ее майка. Та, что Света забыла, уезжая. А я так и не смог оставить в ее комнате этот клочок ткани. По поводу же обстоятельств не собирался распространяться. И Бабочка, видимо, это поняла.

Не знаю, похоже, я ждал от нее какой-то реакции: страха, сомнения, неуверенности. Всего того, чего ожидал от нее и после похищения. Но Света вместо этого шумно выдохнула и поднялась с кровати. Очень аккуратно устроила «отвоеванную» подушку на кресле. Добавила туда же плед, за которым все-таки соизволила сходить в свою комнату. В общем, делала все то же, что делал когда-то я, «маскируясь».

Я наблюдал, не комментируя. И хоть хотелось расспросить о каких-то мелочах, обо всем том, что происходило с ней у бабушки (и о чем не всегда упомнишь при телефонном разговоре), что-то мешало. Из-за этого дурацкого пистолета Света ходила вся напряженная, так сильно, что я буквально видел, как она вздрагивает от малейшего скрипа досок пола или матраса при моем неловком движении. И вся атмосфера в комнате стала такой, как и настроение моей Бабочки. А между нами словно что-то пролегло, что не давало откровенно поговорить, сказать все, что на уме, как это обычно бывало.

Естественно, я еще раз намекнул, что у нее имеется своя комната. Мало ли, может, перепугал Свету пушкой, или оживил неприятные воспоминания?

За это напоминание был удостоен очередного фырканья и стремительных объятий, когда Бабочка буквально рухнул на меня, заставив сдавленно ухнуть от боли. Тут же извинившись, Света на минуту прижалась ко мне всем телом, а потом пошла в ванну.

Так поняв, что не особо ее испугал или отвернул от себя, я немного расслабился и вырубился, все-таки поддавшись усталости и лекарству.

Окончательно проснулся я часов в шесть утра. И до этого несколько раз вскидывался: когда Бабочка умостилась рядом, и когда она, совсем по-детски, как всю жизнь это делала во сне, раскинула руки-ноги «звездой», заняв большую часть кровати, так что я обнаружил себя на самом краю матраса. Посмеялся в уме. И уснул опять.

А сейчас – сон ушел моментально. Все. Выспался. И не потому, что раненая рука болела капитально. Хотя и это тоже было. Просто проснулся.

В комнате еще было темно. В конце декабря светает поздно. Но я видел свою Бабочку: она спала, устроившись на моей вытянутой руке, а свою руку подсунула под щеку. Я смотрел на нее, и насмотреться не мог, ощущая внутри тепло и покой, которого не было все эти недели.

Эта девушка давным-давно стала частью меня самого. Моего сознания, души. Меня, как человека. И глупо было это отрицать, причиняя боль обоим.

Словно почувствовав мое внимание, Бабочка неохотно и медленно приоткрыла глаза. Моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд. И зевнула:

- Что? – невнятно пробормотала она, пытаясь сделать два дела одновременно.

- Ничего, - усмехнулся я, стараясь пошевелить онемевшими пальцами руки, на которой она так уютно устроилась, оставив меня без обеих функционирующих верхних конечностей. – Спи дальше.

- А почему ты не спишь? – так же невнятно уточнила Света, но глаза послушно закрыла.

Я улыбнулся еще шире. Просто на душе, реально, было так спокойно и здорово, несмотря ни на что.

- Знаешь, сколько раз ты вот так спала у меня на руках, когда малая была и еще только по стенке ходила? – поделился с ней своими мыслями. – Чуть ли не каждую ночь, пока вы в свою квартиру не перебрались. И потом еще месяца два меня твой отец просил приезжать вечерами, потому что ты без меня укладываться не желала. Истерики им устраивала.

- Я не помню, - почему-то опечалилась Бабочка.

- Ясное дело, тебе еще двух не было, - подвинувшись чуть ближе, я легко прикоснулся губами к ее лбу.

Света нахмурилась и опять открыла глаза:

- Сережа, я уже не маленькая девочка…

- Я, вроде как, заметил, - хмыкнул я, прерывая ее настороженное замечание.

- Я серьезно, - не сдавалась она.

- Да понял я, что ты серьезно, Бабочка, понял уже, - рассмеялся я, продолжая целовать ее лицо. Легко и нежно, без чего-то такого.

Она прищурилась, видимо, пытаясь понять, чего еще я удумал. А у меня никаких задних мыслей не имелось. И, несмотря на боль, все казалось правильным, чего давно не было.

- Так что ты на Новый год хочешь, драгоценная моя? – пройдясь по ее нахмуренным бровям, поинтересовался я, не давая Бабочке слишком уж погружаться в анализ моих поступков. – Так и не призналась еще.

Света отвлеклась. Даже улыбнулась. Опять зажмурилась и подтянулась ближе к моему боку:

- Да, в принципе, сейчас неважно. - Она обняла меня обеими руками.

- Как это неважно? – не согласился я. – Давай, признавайся.

- Да, ничего, - она сморщила нос. - Хотела попросить, чтобы мы Новый год на даче встретили. Вдвоем. Ты не подумай, без чего-то там, - Света, кажется, даже покраснела. - Просто, знаешь, чтобы спокойно, тихо. С елкой. Вместе. И без всех этих глупых ссор и моих психов. Я так тебя люблю, Сережа. И мне так противно внутри стало, что мы не можем до конца все обсудить, поговорить, как всегда только мы с тобой и могли. Вот и хотела – заключить перемирие. – Она уткнулась мне в бок носом. – Но сейчас, вроде, мы и так помирились окончательно? Да и ты ранен, куда тут ехать? И опасно, наверное?

Бабочка запрокинула голову и неуверенно глянула снизу вверх.

Я обнял ее крепче здоровой рукой:

- Разберемся, Бабочка, - прикинув, что с Малым должны все утрясти сегодня-завтра, пообещал я. – Хочешь на даче, постараемся.

Света обещанию явно обрадовалась и, видимо успокоившись, снова задремала.

Света

В следующий раз я проснулась минут через сорок от приглушенного чертыхания Сергея. Подскочила, запутавшись в одеяле, еще не до конца определившись со своим местом в пространстве, и отчаянно заморгала, стараясь стряхнуть остатки сна.

Сергей стоял у шкафа и пытался натянуть рубашку. Однако, со всей очевидностью, было заметно, что одной рукой ему не так и просто управиться с этой задачей. Все-таки отбросив одеяло, которое мне так мешало, я соскочила с кровати и подошла к нему:

- Давай помогу, - подавив зевок, я сама взялась за полы его рубашки.

Сергей усмехнулся:

- Ничего, справлюсь. Ты на ходу еще спишь.

Я иронично хмыкнула, несмотря на то, что и правда зевала не переставая:

- Вижу, как ты справляешься, на второй же пуговице съехал и застегнул не на ту, хоть и проснулся.

Сергей, очевидно, не замечавший до этого своей оплошности, с тяжким вздохом ругнулся, правда, неразборчиво и совсем тихо. Потянулся все переделать, но я, опередив Сережу, уже расстегнула пуговицы и начала застегивать по-новой. На второй пуговице в голове появилась забавная мысль, что он наверняка меня часто одевал или, как минимум, помогал родителям в этом, а вот я еще ни разу для него такого не делала. Подняла лицо, собираясь поделиться с любимым этими мыслями. И обо всем забыла, даже о несчастных пуговицах. Сергей так на меня смотрел, что горло сжалось и в голове зашумело.

Я моментально вспомнила вчерашний вечер: как он обнял меня, прижал к себе. С такой жаждой, с таким чувством, что я ничего сказать не смогла, если честно, не ожидая подобного приема. И поцелуй вспомнила. Такой мучительно-пронзительный, выматывающий и одновременно – заставивший меня ощутить себя самой счастливой на свете. Поцелуй, после которого уже и говорить ничего не надо было, потому что никакие слова в мире не выразили бы его чувства, его радость, его обожание и любовь ко мне более откровенно и понятно.

Вот и сейчас любимый так смотрел на меня, что ничего больше не было нужно: ни слова, ни поступки, ни любые жесты не были настолько «красноречивы» как разноцветные глаза Сергея. И это ощущалось настоящим счастьем – полная уверенность в том, что ты обожаема и любима.

Не задумываясь, так ничего и не сказав, я приподнялась на носочки и легко коснулась губ Сергея, чуть суховатых и жестких. Вцепилась пальцами в рубашку, так и оставшуюся расстегнутой. И почувствовала, как он обхватил меня левой рукой, поддерживая. А я сама не знала, чего хочу. Всего, наверное: и показать ему, что люблю не меньше, что дышать им готова. И в то же время – так хотелось обнять Сергея, стать его частью. Не физически даже. Точнее, и физически тоже. Просто не в желании было дело. Не в страсти. Я уже была его составляющей. И мне просто казалось необходимым оказаться как можно ближе. Оторвавшись от губ любимого, позволявшего мне делать, что заблагорассудиться, я так же легко коснулась ямочки на его подбородке, целуя. Чувствуя, как все внутри замирает от непривычного, такого острого и одновременно сладкого ощущения колючей щетины, пробившейся за ночь на его коже. Совсем разошлась и поцеловала шею Сергея, скользнула губами по выступу кадыка, ощущая, как он дернулся, когда любимый резко выдохнул. Его пальцы напряглись, сжимаясь на моей коже, и я сама начала задыхаться. А остановиться уже не могла, да и не хотела: так же легко и невесомо целовала ключицы, плечи, шею Сергея. Но делала это суматошно, лихорадочно, не в силах притормозить, хоть и понимала – не место сейчас, да и не время.

И Сережа, как и обычно, взял это на себя, обняв меня еще крепче, так, что я оказалась прижата к его телу и при этом лишилась свободы передвижения.

- Ты что-то, тоже не ахти как с застегиванием пуговиц справляешься, - хрипло заметил он с усмешкой. – Так мне по делам придется раздетым ехать.

Я рассмеялась. Эта подначка сняла то напряжение чувств, которое, в какой-то момент, мне, в принципе не особо опытной в отношениях, показалось просто непереносимым. Сумев полноценно вдохнуть, я прижалась лбом к плечу любимого:

- Ты сегодня еще работать собираешься? – тихо уточнила, не особо одобряя такие планы.

Мое недовольство не осталось незамеченным и рассмешило уже Сергея:

- В общем-то, да, Бабочка, такие задумки имеются. И нечего хмуриться. Дела…

Я недовольно фыркнула, прервав его вечные рассуждения о делах:

- Вон, до чего твои дела довели, - заметила ворчливо и осторожно провела ладонью по повязке.

Потому что, как Сергей ни старался скрыть, замечала, что он несколько раз кривился и старался уберечь раненое плечо:

- И, вообще, ты у врача хоть был? Ведь это не шутки, и лечиться надо, - со всей серьезностью и суровостью, на которую была только способна, я посмотрела на Сережу.

- Ну, кто бы мог подумать, что ты окажешься такой суровой и вредной, - искренне рассмеялся Сергей, погладив мою щеку теплой ладонью.

- Ничего я не вредная, - я даже губу закусила, так меня это задело. – И, между прочим, я как раз примерно лечилась, когда болела, и все назначения врача выполняла, - все это я бурчала так и продолжая прижиматься лицом к коже Сергея.