– Какие, какие. Обыкновенные, – раздраженно произнесла Татьяна Павловна и надолго замолчала, поглядывая на невесткину косу с каким-то странным интересом. – Твои, конечно же, не мои. Ты ведь у нее на дороге встала, не я.

И свекровь рассказала Асе историю о старухе, которая жила в деревне, где прошло ее детство. Об этой пожилой женщине в деревне ходили самые ужасные слухи. Якобы была она ворожеей, в своей избушке на окраине творила заговоры, читая молитвы задом наперед, жгла воск, наводила порчу на скотину, домашнюю птицу, а иногда и на односельчан. Ее боялись, как огня, с ней старались не заговаривать, если случайно встречали на улице, дом ее обходили стороной, но это не всегда помогало. Избежать конфликтов с соседями трудно, и кто даст гарантию, что соседка, обозленная тем, что ей не дали три рубля взаймы, не пойдет к деревенской ведьме и не попросит ее наслать на обидчицу порчу? Некоторые бабы, по слухам, действительно бегали к колдунье под покровом темноты. И когда от сердечного приступа умерла совсем еще молодая женщина, тридцатисемилетняя вдова Антонина, веселая, здоровая, сильная баба, которая могла одной рукой поднять в воздух пятимесячного теленка и к которой тайком похаживали некоторые семейные мужики, люди зашептались, что это, дескать, колдуньиных рук дело. Разве ж хоть что-нибудь в деревне может оставаться тайным! Вот чья-то ревнивая жена, прознав, отправилась к старой ведьме и с ее недоброй помощью извела веселую вдову.

Потом колдунья умерла, но слухи о ней еще долго муссировались среди деревенских жителей. Сама Татьяна ее не помнила, она еще маленькая тогда была, но когда ей было лет десять – двенадцать, с удовольствием слушала легенды, от которых на голове поднимались волосы. Тогда она очень интересовалась всем, что было связано с оккультным искусством. И все ее подружки тоже интересовались. Кто-то из старших девчонок, еще помнящих старую ведьму, рассказывал, что та делала из свечного воска куколок – двойников людей, на которых требовалось навести порчу. В воск обязательно прятался упавший с головы жертвы волос или украденный у нее состриженный ноготь. Потом в сердце «двойника» втыкалась большая цыганская игла, и вскоре тот, на кого навели порчу, начинал чахнуть, хиреть, а потом и вовсе отдавал Богу душу. Обычно от инфаркта. Но мог, например, утонуть, замерзнуть или сгореть в пьяном угаре. Это потом Татьяна, уехавшая в город учиться в ПТУ, догадалась, что необразованный деревенский люд пытался сваливать на колдунью абсолютно все свои несчастья. Коза сдохла? Старая ведьма виновата! Курицу лисица унесла? Тоже ворожея постаралась. Муж спился? Наколдовала, злодейка проклятая! Дочка по кривой дорожке пошла? Опять же колдунья всему виной! Такого мнения придерживались в основном женщины, мужчины же чаще всего смеялись над бабьим недомыслием.

Девочка Таня тоже верила в силу колдовских чар. Наслушавшись рассказов старших подружек, по ночам она тряслась под одеялом, а днем со страхом проходила мимо заброшенного дома колдуньи – старой почерневшей избы с провалившейся крышей и выбитыми стеклами. Этот дом пугал ее и в то же время манил, и она, дрожа от ужаса, замедляла шаг и смотрела на него не отрываясь. Подружки уверяли, что когда ворожея умерла, из ее трубы вырвался и устремился вверх столб черного дыма, хотя случилось это летом, когда печей никто не топил. И Тане, проходившей мимо ведьминой хибары, все казалось, что из полуразвалившейся трубы тянется серый дымок, а в темном окне мелькает лицо хозяйки – темное, сморщенное, и на нем сверкают горящие адским огнем глаза. Спустя год изба сгорела, но память о ведьме еще долго будоражила умы обитателей деревни.

– И что ж теперь делать? – Ася испуганно посмотрела на свекровь, когда та закончила свой рассказ. – Вы думаете, что это мой «двойник»?

– Да не пугайся ты так, – усмехнулась Татьяна Павловна. – Светка – просто глупая девчонка! Слепила из пластилина человечка, пришлепнула к нему косу, навтыкала иголок и думает, что это подействует. Хотя все равно это плохо. – Тут же и засомневалась она, и окинула фигуру снохи беспокойным взглядом. – Вот хотя бы обычная иголка! Воткнул ее, заговоренные слова произнес – и готово! Правда, нужно еще правильные слова знать, не думаю, что это дуреха что-то знала, куда ей! А можно еще вот в обувь или под кровать горстку земли насыпать или соли, веревку с узелками подбросить, но все с заговором. Без правильного заговора – пустое! – Свекровь на мгновение задумалась, а потом снова оживилась: – Ага, понятно, когда она успела. Она как раз за кофтой пришла, мы с ней в прихожей разговаривали, а потом я на минутку отлучилась – телефон зазвонил, а она, значит, прошмыгнула в вашу комнату. Ишь, змея глупая! А я ничего не заметила, когда вернулась, она уже в прихожей стояла, кофту свою напяливала, пуговки застегивала. Да ты чего, Насть! Побледнела аж. Ты не волнуйся, ничего не случится. Не думаю, что она знала правильные, заветные слова. Истинные заговоры передаются из поколения в поколение, от одной колдуньи к другой. Это ж не что-нибудь типа: «Чтоб ты сдохла!». Если б это могло иметь воздействие, на земле давно б людей не осталось.

И свекровь, довольная такой мыслью, захихикала.

Вынув из куколки с нитяной косицей иголки, Ася сложила их в старый полиэтиленовый пакет, бросила туда же жалкую скомканную фигурку и отправилась на помойку выбрасывать заговоренный пластилин. Она, конечно же, свекрови поверила: действительно, в заговоре главное – правильные слова, а откуда их знать Светочке, которая и воска-то настоящего раздобыть не догадалась. Однако на душе все равно было тревожно и мерзко.

Рассказывать о происшествии Олегу она не стала. Зачем? И так ясно, что муж поднимет ее на смех. Не удержалась свекровь, язык у нее чесался. Ася узнала об этом лишь в понедельник утром, после того как Океанов отбыл на свой завод. За завтраком Татьяна Павловна сказала ей с наигранной веселостью:

– Знаешь, Настасья, Олежек долго смеялся, когда я ему выложила про Светлану и пластилинового уродца с иголками. А отсмеявшись, заявил, что непременно поговорит со Светой. В самое ближайшее время.

– Может, не надо с ней говорить? – отчего-то расстроилась Ася.

– Нет, Настасья, надо. Я бы и сама ее выругала, если б она мне на глаза попалась. Нужно вправить девчонке мозги. Ишь, ученица дьявола нашлась! Колдунья недоученная! Нечего честных людей с толку сбивать, дрянь всякую подбрасывать. Я ее вообще в свой дом больше не пущу. А то опять какую-нибудь гадость принесет.

В тот же день Ася отрезала косу. Взяла ножницы и отхватила свое годами лелеемое богатство. Татьяна Петровна, увидев, ахнула, а потом усадила неразумную невестку на табуретку, обмотала ее простыней и долго подравнивала состриженные как попало волосы огромными ножницами. Лезвия ножниц громко лязгали то над одним, то над другим Асиным ухом, заставляя девушку вздрагивать и втягивать голову в плечи.

– Сиди смирно, не дергай головой, а то ухо отхвачу, – ворчала свекровь. – Ну и глупая же ты, Настя. Надо было в парикмахерскую пойти, если так вдруг захотелось прическу сменить. Это надо же, будто топором срубила – чисто штакетник.

У Татьяны Павловны, как видно, был талант к парикмахерскому искусству: через полчаса на Асю из зеркала смотрела слегка испуганная девчонка с короткими волосами, обрамлявшими лицо нежным пушистым венчиком. Косу свекровь посоветовала уложить в целлофановый пакет и сохранить.

– Вдруг захочешь шиньон себе сделать.

Олег одобрил новую прическу жены, а бабушка Зоя огорчилась:

– Зря ты, Настенька! Столько лет растила. И зачем? С косой тебе было лучше.

– Надоела, – только и ответила Ася, не желавшая посвящать бабушку в историю с Олеговой бывшей подружкой, слетевшей с катушек из-за несчастной любви.

Осенью Алешу отдали в детский сад: Ася, невзирая на протесты Зои Ивановны, перевелась на заочное отделение и устроилась на работу в школу. Надо сказать, что не без бабушкиной помощи – в отделе образования у той были какие-то давние связи. Молодой учительнице дали совсем немного часов немецкого языка в пятых классах, правда, пообещали, что в следующем году непременно добавят.

С этого времени жизнь стала разлаживаться, причем такими быстрыми темпами, что Ася не раз ловила себя на мысли: так же, как и те необразованные крестьянки из Татьяниной деревни, винившие во всех бедах старую колдунью, она то и дело недобрым словом поминала Свету и ее пластилиновую куклу, утыканную швейными иголками.

Светлана в их доме больше не появлялась. Во всяком случае, Асе очень хотелось на это надеяться. Наверное, так и было, иначе свекровь непременно бы проболталась. Ни швейных иголок, ни веревок с узелками под кроватью, ни земли в обуви молодая женщина не находила. Впрочем, Татьяна Павловна, ревностная поборница чистоты и порядка, один раз в неделю перетряхивала в доме все, что можно было перетряхнуть, и изгоняла прочь каждую мало-мальски заметную мусоринку, будь то парашютик тополиного пуха, залетевший через балкон, хвойная иголка или микроскопическая колючка, принесенная Олегом или Алешей на брюках. Но разве это могло остановить беды, которые вдруг посыпались на их головы?

Глава 9

Осенью деда сразил сильнейший сердечный приступ. Это случилось вскоре после знаменитой денежной реформы, превратившей в пыль накопления миллионов ни в чем не повинных граждан бывшей советской страны. Врачи вынесли суровый вердикт: инфаркт миокарда, нельзя волноваться, иначе – конец. Но как не волноваться, когда вокруг такое творится!

Бабушка Зоя отнеслась к известию о гибели сбережений стоически, а вот дед сильно разволновался и в результате попал в госпиталь. Он пролежал там больше месяца, и Зоя Ивановна с Асей, сменяя друг друга, мотались туда до и после работы. Потом деда отправили-таки на пенсию, и он совсем сник. Хотя жалеть об окончании трудовой деятельности смысла не было, о чем Зоя Ивановна ему не раз напоминала:

– Встретила сегодня этого вашего Митрофанова…

– Ты, наверное, хотела сказать Митрохина, Зоинька, – мягко поправлял дед.

– Вот-вот, его. Сказал, третий месяц уже зарплату задерживают. Собирается уходить в какой-то кооператив.

Завод потихоньку разваливался, помаленьку растаскивался и распродавался, но дед никак не хотел верить в бесповоротность этого процесса:

– Все наладится, Зоинька, уж ты мне поверь. Не может быть, чтобы там, наверху, все спустили на тормозах. Не дураки же там сидят, в конце-то концов!

Зарплату задерживали не только на заводе. В Асиной школе и в бабушкином институте ситуация сложилась схожая. Обещали пятнадцатого, потом двадцатого, потом двадцать восьмого, затем сроки вновь отодвинулись… Пенсии худо-бедно еще выплачивались, правда, тоже с опозданием. Подспорьем была дача, когда-то презираемая Олегом, а теперь ставшая одним из основных источников пропитания двух семейств. Даже «слабая здоровьем» Татьяна Павловна там иногда появлялась, когда нужно было, например, собрать урожай ягод и продать их на базаре. С базара свекровь приносила немного денег и слухи, совершенно нелепые и невероятные. Рассказывала о том, что Сибирь скоро сдадут в аренду китайцам, а Курильские острова продадут японцам, обещавшим за это каждому работающему жителю страны по пять тысяч баксов на нос. Младенцам и пенсионерам – по три, что совершенно несправедливо по отношению к пенсионерам. Они – и Татьяна Павловна в их числе – заслуживают лучшей доли, не зря ведь столько лет работали. Еще ходили слухи, что в премьер-министры вот-вот назначат американского миллионера, то ли Сороса, то ли еще кого-то, фамилию свекровь запамятовала, трудная такая фамилия, совершенно непроизносимая. Ася с Олегом от души потешались, Татьяна Павловна обижалась, но на следующий день огорошивала их свеженьким слухом, еще более нелепым и невероятным.

Океанов, вероятно, тоже верил, что все наладится и что наверху сидят не одни только дураки. Каждое утро он отправлялся на свой завод, «протирать штаны», как говорила свекровь. А вечером заявлял, что безумно устал, и часами лежал на диване, уткнувшись в газету или в телевизор, который перетащил из кухни и пристроил на подоконнике.

Асю постепенно охватывала паника. Что будет завтра? Где взять денег, чтобы купить зимние сапоги себе и новое пальто Алеше – он давно вырос из старой шубки, а морозы вот-вот ударят. Она несколько раз заводила разговор о том, что нужно искать другую работу, и Олег, с неохотой оторвавшись от газеты, неизменно отвечал, пристально на нее глядя:

– Ищи, Настена, кто ж тебе мешает? Уж точно не я. Только приветствую. Давно пора бросить дурацкие дифтонги-трифтонги и заняться нормальным делом. Ах, ты и меня имеешь в виду? Что ж, мне на стройку идти кирпичи таскать, что ли? Или в рыночные грузчики податься, по-твоему? Ты же знаешь, у меня поясница слабая. Нет, я, конечно же, с радостью уйду со своего завода, он мне и самому осточертел, если ты найдешь мне что-нибудь приличное… не пыльное и чтоб платили нормально.

Ася ломала голову, что предпринять, и тут совершенно неожиданно ей встретилась Инна Степановна.