Сьюзен Андерсон - Бэби, я твой

Сэм дернулся внутри нее.

– О Боже! – Он потянулся к ее грудям. Приподняв бедра, она подалась ему навстречу, не сбиваясь с ритма. Он коснулся ее соска и стиснул зубы, почувствовав, что ему пора кончать. – Тебе на самом деле нравится быть наверху, а?

– Сэм? – Голова ее откинулась назад, и она приподнялась на всю высоту его плоти немного быстрее и сразу опустилась. Потом откинулась назад и уперлась руками ему в ноги. – О Боже, Сэм… Я сейчас… О Боже, я хочу…

– Давай, кончай! – прорычал он и надавил большим пальцем на влажный треугольник кудряшек.

Нащупав волшебный бугорок, он нажал как следует, и чувственная улыбка расплылась на его лице, когда он услышал ее вопль.

– Вот так, дорогая. Кричи. Мне нравится тебя слушать. Я хочу видеть, как ты кончаешь благодаря мне.

Сэм смотрел на ее лицо не отрываясь. Конвульсивная волна сменяла другую, в экстазе Рыжая откинула голову и громко стонала.

Слушая ее голос, чувствуя, как ее плоть сжимается вокруг его плоти, Сэм потерял разум. Он хотел убрать большой палец, но Кэтрин вцепилась в его руку и удержала.

Он почти не дышал.

– Ax! – И, схватив ее за ягодицы, оторвал свои бедра от матраса и пронзил раз, другой, третий, потом на последнем ударе насадил ее на себя и смотрел на раскрасневшиеся щеки, зеленые глаза, на растрепанные рыжие волосы, словно в забытьи. Оргазм потряс его, удовлетворение пронизало до костей. Не открывая рта, сквозь стиснутые зубы, Сэм прорычал:

– Кэтрин!

Он рухнул на матрас, обнял девушку и крепко прижал к себе, а она, обмякнув, повалилась на него. Он терся подбородком о ее волосы и смотрел в потолок.

Смущение боролось с ощущением счастья, но все же, смущение победило. Как он ни старался уверить себя в обратном, сейчас Сэм точно знал, кто в его объятиях. И больше не сомневался.

Девушка из бара с татуировкой на заду могла задурить ему голову, но все рассыпалось в прах после того, что произошло. Как она краснела, какое у нее свежее, непотасканное тело, какая искренность и удивление на лице! Да, это Кэтрин Макферсон – уважаемая учительница глухих детей. Не важно, почему у нее такая же татуировка на попке, как и у сестры-близняшки. Но Сэм Мак-Кэйд уверен – это Кэтрин. А когда он брал это сладкое тело, то не думал, что имеет дело с ней.

Он взял не ту, черт побери, сестру.

Полулежа на постели, Бобби наблюдал, как Кейли расхаживает по комнате. Когда молчание стало невыносимым, он жалобно спросил:

– Ты никогда больше не будешь со мной разговаривать?

Кейли бросила на него язвительный взгляд, а он в шестой или седьмой раз повторил:

– Бэби, мне очень жаль, что я тогда тебя не узнал, но это ведь продолжалось недолго. Ты все быстро расставила по местам. Я же не думал, что потеряю память и мне разобьют башку.

Она по-прежнему не обращала на него внимания, расхаживая по комнате и останавливаясь лишь ради того, чтобы побарабанить пальцами по подоконнику, посмотреть, надув пухлые губки, на утренний дождь, пройти в угол к креслу, потом к ванной и обратно. Бобби наблюдал за ней, чувствуя, как его напряжение растет. Он чувствовал себя слабым, что смущало его, но все же хотел ее. Хуже того, он жаждал ее одобрения, а это раздражало Бобби больше всего. Да к черту все желания! Он слишком хорошо понимал: ничего он не получит от нее, стоит лишь поглядеть на рыжие волосы, вставшие дыбом от злости.

Ей плевать на его извинения, и Бобби тоже начал заводиться.

– Да черт побери, Кейли! – взорвался он наконец, когда она завершила очередной круг. – У меня было сотрясение мозга. Я ведь не тебя одну забыл, я все забыл!

На этот раз она хотя бы обратила внимание на Бобби. Сверкнув глазами и сжав губы, Кейли повернулась к нему лицом.

– Нет! – резко бросила она. Он ошарашенно заморгал.

– Чего нет?

– Никакого сотрясения мозга у тебя нет.

– Ну да?

Кейли говорила воинственным тоном, и Бобби вряд ли стоило пререкаться со своей подругой.

– Да откуда ты, черт побери, можешь знать? У меня жутко болит голова.

– А помнишь, что сказал доктор в клинике? Он объяснил, за чем мне надо следить. Все симптомы исчезли в середине ночи.

Если что-то Бобби и помнил, так это смертельный холод, а после него – что-то раскаленное, но не угли в аду, а горячий бетон, на который его положили на спину. Но вот его рука… Сердце Бобби зашлось – она по запястье пряталась между самыми шикарными сиськами, которые он когда-либо видел в жизни. Рука устроилась между ними не сама собой, ее засунула туда шикарная рыжеволосая девица, заботливо склонившаяся над ним.

Еще Бобби очень хорошо помнит, как она отбросила его руку, когда он спросил, знает ли он ее.

Дорогу в клинику он не помнил. Ему казалось, они потом еще куда-то ехали, но детали стерлись. Бобби знал, что рыжеволосая то и дело будила его, толкала, и было очень поздно, когда она наконец оставила его в покое.

Утром Бобби проснулся и обнаружил, что память к нему вернулась, более того, он лежал, в объятиях Кейли. Но когда он улыбнулся и произнес обычное «Привет, бэби», она вскочила с кровати, как ошпаренная кошка, и с тех пор молча бурлила от злости. Бобби пытался пошевелить извилинами и понять причину, отыскать свою вину, но ничего не мог вспомнить.

– Посмотри сюда. – Она вдруг сунула ему под нос пальцы с ярко накрашенными ногтями. – Возьми.

Бобби послушно протянул руку, и три таблетки аспирина упали на ладонь.

– Сейчас принесу воды, – сказала она холодно и, повернувшись, вышла из комнаты.

Кейли открыла воду, оперлась руками о стойку раковины и тупо уставилась на свое отражение в зеркале, пытаясь взять себя в руки. Бобби прав. Его надо расшевелить.

Но Боже, как трудно. Трудно совладать с чувствами, которые так скверно ведут себя уже больше суток. Никогда в жизни она ни за кого не переживала. За себя боялась довольно часто, но никогда не испытывала страха, переворачивающего нутро, за, жизнь другого человека.

Вчера Бобби пришел в сознание тогда, когда она поняла, насколько серьезны ее чувства к нему. Кейли испугалась, обнаружив, что впервые в жизни она влюбилась, а он, черт побери, даже не узнал ее.

Кейли отвезла его в клинику. Это был кошмар. Доктору и медсестре понадобилась вечность, чтобы измерить температуру и определить, что нет никакой опасности, и отпустить их с миром. Но они дали ей список, длиннющий, где излагалось, как обращаться с пострадавшим и какими лекарствами ставить на ноги. Кейли никогда не имела дела с подобной ответственностью за себя и уж тем более за кого-то еще.

Страх пронизывал ее до костей, всю ночь она не спала, боясь что-то напутать. А вдруг из-за нее Бобби снова провалится в кому и больше не выберется? Когда утром он наконец проснулся как ни в чем не бывало, страх Кейли превратился в гнев.

Ей, конечно, хотелось излить всю злость на него, но она понимала: нельзя взваливать на парня вину за случившееся. У него на затылке до сих пор красовалась отвратительная шишка.

Но Кейли никак не могла справиться с собой. Она налила воды в стакан и отнесла Бобби.

– Ну и что ты помнишь о вчерашнем?

Бобби нахмурился.

– Я узнал тебя, как только утром открыл глаза. А от остального у меня в голове какие-то осколки, вспышки, и я на них смотрю будто через кусок марли.

– Можешь сказать мне, что именно ты помнишь?

Он свел брови на переносице.

– О’кей. Я вошел в кафе, чтобы подготовить встречу с твоей сестрой… – Голубые глаза сверкнули и встретились с ее взглядом. – Ах, черт, детка! С твоей сестрой. Не могу поверить, что совсем про нее забыл. Я, выходит, разрешил ее увезти. Так, да? – Он резко привстал на локте, и Кейли увидела, что краска мгновенно сошла с его лица. – Чейнз! Я подавал сигналы, как ты меня учила, когда неожиданно появился Чейнз. – Бобби заковыристо выругался и потер лоб. – Сукин сын. Это же он меня ударил! Но Джимми не добрался до нее? А? Ах, черт, детка. Твоя сестра. Не могу поверить, что забыл про нее, – снова повторил он.

Кейли обхватила себя руками.

– Я не знаю. Никакой суматохи не было, никто не говорил о пропаже женщины, пока я искала тебя в Арабеске. Может, в последние сутки что-то и случилось. Тогда… – Она беспомощно пожала плечами. Потом с деланным пренебрежением добавила:

– Я думаю, он ее принял за меня, да? – Ей отчаянно хотелось услышать отрицательный ответ.

– Да. – В голове у Бобби понемногу прояснялось. – Детка, он тут по приказу Санчеса.

Кейли застонала, до нее наконец дошло, какую кашу она заварила. Но когда Бобби попытался сесть, она уперлась руками ему в грудь и не позволила.

– Ты что собираешься делать?

– Ну как же, вернуть твою сестру.

– Ох, Боже мой, не будь ослом. Ну, понимаешь, доктор велел тебе полежать пару дней. Он сказал, что это абсолютно… как же он сказал? Ах да: категорически!

Бобби увернулся от ее рук и лег на другой край кровати.

– К черту доктора!

Кейли провела ужасную ночь, но у нее хватило сил уложить здоровенного парня, а это означает, что он сильно ослаб.

– К черту их, да? К черту? – Она забралась на него верхом и посмотрела ему в лицо. – Это и ко мне относится, да? – Упершись руками ему в плечи, Кейли изо всех сил придавила его к постели. – Да ты хоть чуточку представляешь, как я испугалась? Ты замерз почти до смерти. Доктор говорил, что нам лучше успеть в город, до которого полторы сотни миль. Я затащила тебя в машину и погнала, как сумасшедшая. Доктор не велел давать тебе спать больше чем полчаса за раз. И мне все время приходилось тебя расталкивать и проверять реакцию зрачков. А ты каждый раз улыбался своей милой глупой улыбкой и спрашивал, кто я такая. А еще ты дал мне понять, как тебе нравятся мои… сиськи… – Она впилась ему в плечи и хотела встряхнуть как следует, но не могла, потому что придавила его собой к кровати.

– Хорошо, дай-ка я тебе кое-что объясню, дружок. Я сыта по горло. Я больше не собираюсь слушать твои глупости. Я никогда не имела понятия, как позаботиться о себе, тем не менее сумела справиться с тобой. И будь я проклята, если позволю тебе тут бегать и изображать героя, чтобы ты пустил коту под хвост все мои старания. Пока я могу дышать, советую тебе смириться с этим, мужик. И к черту твое самолюбие, к черту!

Кейли не осознавала, что, произнося свою тираду, плакала. Она догадалась об этом, только когда Бобби стал осторожно вытирать рукой слезы с ее щек. Потом он подтолкнул ее локтем, и она от неожиданности упала на него. Бобби крепко обнял ее.

– Тише, тише, – успокаивал он Кейли, пристраивая ее голову в изгибе своей шеи, и, упершись подбородком ей в темечко, не давал дергаться. Она обвила его руками, а он гладил ее везде, куда только мог дотянуться. – Тише, тише. Ну теперь успокойся, теперь все в порядке, я сделаю все, что ты скажешь.

– Я так испугалась, Бобби.

– Знаю, детка, знаю. – Он еще ниже опустил подбородок. – Но ты справилась, сделала все как надо. Ничуть не хуже сестры.

Кейли подняла голову.

– Я все плохо сделала. Я должна была найти Кэт и выручить ее.

– А ты звонила Скотту?

– Нет! Нет, я забыла про него. – Кейли высвободилась из его объятий. – Сейчас позвоню. Минут через пятнадцать Кейли повесила трубку. – Их пересадили на другой автобус. Но Скотт не считает, что из-за Кэт. В компьютере есть запись, будто «Грэйхаунд» оплатил счет не только за переоформление их билетов, но и за то, чтобы следующий автобус заехал за ними в Ларами в пять часов вечера. – Она начала перебирать новую одежду, которую купила и не успела упаковать в чемодан.

Бобби с трудом привстал на локте.

– Что ты делаешь?

– Я собираюсь встречать автобус.

– И тебе для этого нужен чемодан? – Ему не понравилось тревожное чувство, возникшее в глубине души. Кейли остановилась и посмотрела на приятеля.

– Если я не смогу ее спасти от процентщика, то сама откроюсь ему.

– Нет!

– А что еще я могу сделать, Бобби? Позволить убить Кэтрин вместо меня?

– Да!

– Нет! Если мы не придумаем в ближайшие два часа ничего нового, я так и поступлю. Мне надо ехать, чтобы успеть в Ларами.

– Черт побери, а сейчас мы где?

– В Шайенне.

Бобби провел руками по лицу, потом посмотрел на Кейли.

– Нет, надо придумать что-то еще, детка.

– Я тебя слушаю. У меня лично в голове пусто. Мне страшно до смерти. – Она провела пальцами по волосам и шумно вздохнула. Встретившись глазами с Бобби, Кейли попыталась объяснить:

– Всю жизнь Кэт взваливала на себя чужие заботы. И я принимала это как должное. Ну что ж, в прошлую ночь я на себе испытала, каково оказаться на ее месте. Ни у кого из детей никогда не было такой ответственности. И ни отец, ни мать не пытались освободить ее или помочь.

С трудом усевшись на край постели, Бобби сказал: