Уинстон Грэм - Белла

— Он был на берегу?

— Да.

— Мать честная! Рыскал там, ясное дело. А Селина на третьем месяце!

Росс сел на кровать и стал развязывать шейный платок.

— Белла благополучно уснула?

— Поднялась к себе сразу после твоего ухода. Росс, она решила, что ты ушел, потому что она брала слишком высокие ноты.

— Этого я и боялся. Придется сказать ей, что это не так. Ты знаешь, как я люблю эти долгие прогулки.

— То есть, это и впрямь не из-за Беллы?

Он рассмеялся.

— Белла знает, что я не в восторге от ее пения. По правде говоря, я не очень люблю, когда женщины поют. Кроме тебя, но твой голос нежный, и тебя так легко слушать! Говорят, у нее хороший голос...

— Намного, намного лучше, чем у меня!

— Уж громче точно!

— Это очень ценится, Росс! В Труро нас очень благосклонно приняли!

— Разумеется. Когда приходит Кристофер, он всегда ее хвалит.

— Не знаю, заметил ли ты, но они влюблены.

Росс погладил ее по руке.

— Сарказм тебе не идет. Однако да, влюбленный всегда рад приукрасить таланты любимого человека.

— Не припомню, когда это я приукрашивала твои таланты, Росс.

Он снова рассмеялся.

— Бывали времена, но сейчас не об этом. На самом деле, тут можно толковать двояко... Я хочу сказать... Хотя...

— Так скажи!

— Белле не следовало начинать петь в девять вечера. Она разбудит Гарри.

— Когда Гарри спит, его даже удар грома не разбудит. И кстати, он восхищается сестрой!

— Восхищается? Так и я тоже! Еще как! Да она... она самая очаровательная из наших детей. Больше всех похожа на тебя, разве что мягкости ей не хватает!

Он подошел к столу, открыл оловянную коробочку, засунул туда указательный палец и принялся тереть зубы любимым красным корнем. Затем плеснул в кружку воды из кувшина и сполоснул рот.

— К слову о наших девочках, — снова начал Росс, — мы не получили письма от Клоуэнс. Надеюсь, у нее все хорошо.

— Если не будет новостей на этой неделе, то отправлюсь туда сама. В прошлый раз все было в порядке, но она еще увлечена своими кораблями. Или, может, лучше съездить тебе, Росс, для разнообразия?

— Если бы я мог убедить ее все продать и вернуться сюда, то попытался бы!

— Она кажется такой... как я и сказала, увлеченной.

— Но в прошлом году ее торговля оказалась убыточной.

— Главным образом из-за непогоды.

— Хм.

Росс надел короткую ночную сорочку, приготовленную для него Демельзой, и улегся в постель рядом с ней. Демельза задула две свечи и положила книгу на пол у кровати.

— Сегодня я слышала первого сверчка, — сказала она.

— Правда? Да, думаю, их время уже настало.

— Хочешь поболтать? — спросила Демельза.

— Как пожелаешь.

— Тогда я, пожалуй, посплю.

Росс поцеловал ее и погасил последнюю свечу. За исключением случаев, когда между ними возникали временные разногласия (а с прошлого раза прошло уже много лет), последний поцелуй никогда не был формальным — он был гарантом их союза, подтверждением любовной привязанности. Росс откинулся на подушку и вздохнул глубоко и с удовлетворением. Несмотря на все трагедии и травмы, и самая страшная из них — гибель старшего сына в битве при Ватерлоо, он чувствовал, что ему следует быть благодарным жизни. Он, конечно, по природе был человеком непоседливым, но частенько, когда на Росса накатывала «эта напасть», как называла это состояние Демельза, ее прогоняла долгая прогулка по берегу во время отлива и предпочтительно в одиночестве.

И хотя бы временно, но сегодня вечером ее удалось прогнать. Росс заложил руки за голову и сосредоточился на шахтах, поместье, доходах от акций в корабельной верфи, прокатных предприятиях и банке. Он становился зажиточным человеком, хотя только Уил-Лежер грела душу. Уил-Грейс продолжала работать больше ради общественного блага, а доли в других предприятиях имели второстепенное значение. С задернутыми шторами в комнате стояла кромешная тьма, но постепенно глаза привыкли и стали кое-что различать. Занавески чуть колыхались у приоткрытого окна, и сквозь щель в комнату проникал тусклый свет. Оконная створка покачивалась от ветерка. Уже давным-давно окно вот так подрагивало, а Россу всегда нравилось на это смотреть. Пожалуй, если окно перестанет покачиваться, обоим будет этого не хватать. Этот звук стал неотъемлемой частью их снов.

— Карла Мэй, — проговорила Демельза.

— Что?

— Карла Мэй!

— И что с ней? Я думал, ты спишь!

— Не знаю никого по имени Мэй в наших краях, а ты, Росс?

— Если подумать, то нет. Я знавал одного капитана Мэя в Америке, но он вроде с юго-запада, из Девоншира.

Наступила тишина. Росс решил, что стоит заняться оконной створкой. Завтра утром надо сказать Гимлетту. Росс тронул Демельзу за плечо.

— Почему ты вдруг решила об этом спросить на ночь глядя? Что у тебя на уме?

— Я просто подумала, Росс, зачем Валентину добровольно называть имя служанки, которую он посещал в Мингузе?

— Может, хотел добавить чуточку правдоподобия?

— Слово какое-то смешное, но так и есть...

— И что?

— Ты думаешь, если бы у Валентина было свидание со служанкой в доме Тренеглосов, он бы потрудился назвать тебе ее имя? Да он бы его и сам не знал! По-моему, это не добавляет этой истории правдопод... — как там ты сказал? Неужели непонятно, что он сочинил имя, чтобы убедить тебя в существовании этой служанки?

— Не знаю... я понял, о чем ты, но по какой еще причине Валентин полезет в соседский дом? Это же Валентин! Не станет же он воровать столовое серебро.

— Я подумала, просто предположила, что он навещал кого-то и назвал выдуманное имя, чтобы ты от него отвязался.

— Навещал? С той же целью?

— Вполне возможно.

Росс быстро перебрал в уме всех обитателей Мингуза и прикинул, кто мог оказаться лакомым кусочком для Валентина.

— Среди Тренеглосов я не вижу ни одной кандидатки...

— Есть Агнета.

— Что? Агнета? Да ни за что! Зачем ему... да как бы он сумел? Она же со странностями, мягко говоря!

— Не такая уж она и странная. Он положил на нее глаз на летних скачках. Я сама видела.

— У нее случаются припадки!

— Дуайт говорит, что они прекратились.

— Да все едино, она не такая, как все. Рут одно время очень волновалась за нее. Если бы ты назвала Давиду...

— Знаю. Но все мы присутствовали на свадьбе Давиды, и она благополучно живет в Окхемптоне. А Эммелин недавно примкнула к методистам.

Росса одолевали сомнения. Иногда Демельзе случалось (и он думал об этом с нарастающим недовольством), воткнуть в него маленький шип тревоги, как раз когда Росс готовился ко сну. И то, что он сам виноват, не сдержав данное Валентину слово, никак не смягчало досаду.

— Ты всегда думаешь про Валентина только плохое?

— Не думаю, но опасаюсь.

— Боже, если он заделает ей ребенка, ему не поздоровится!

— Рут мне кое о чем рассказывала, и это наводит на мысль, что такое вряд ли возможно... Но я могу ошибаться — в смысле, насчет Валентина и Агнеты. Наверное, стоило попридержать свои домыслы.

— Согласен.

Росс редко видел Агнету Тренеглос, но помнил, что из всей семьи она была единственной брюнеткой: высокая и худая, с ладной фигурой, но рассеянным взглядом, а губы словно намекали, что она всегда готова показать зубы. Теперь Росс злился не на Демельзу, а на Валентина, как и полагается. Черт бы побрал мальчишку. Да какой там мальчишка, ему уже двадцать четыре.

Если неугомонный Валентин продолжит баламутить всю округу, за ним потянется шлейф дурной славы. Росс с беспокойством вспомнил родного отца, который обладал похожими чертами. Он не замечал такой необузданности у семьи Уорлегганов, к которой Валентин формально принадлежал. И Селина через шесть месяцев произведет на свет дитя, спустя три года их совместной жизни... Ходили слухи, хотя Дуайт отказывался их подтверждать, что из-за интрижки супруга она пыталась вскрыть себе вены.

Росс хотел сказать об этом Демельзе, но она уже заснула. Слышалось ее размеренное дыхание. Так и подмывало сварливо ткнуть ее в бок и потребовать ответа. Но он не решился.

По правде говоря, у Клоуэнс не было причин не писать, но всю неделю она была занята, а в субботу, когда обычно писала, Харриет Уорлегган настояла на том, чтобы отправиться в Кардью на «маленькую вечеринку». После смерти Стивена и горького разочарования в нём, ставшего частью её скорби, Клоуэнс вложила все силы в то, чтобы поддерживать на плаву — в буквальном смысле — свое маленькое судоходное предприятие.

Тим Ходж, толстый и смуглый моряк средних лет, ставший правой рукой Стивена во время последней его авантюры, теперь управлял той частью дела, которая мало подходила для женщины, и кроме того, был капитаном «Адольфуса». Сид Бант по-прежнему водил «Леди Клоуэнс» и вполне справлялся с мелкими береговыми перевозками. А сын Стивена Джейсон в минувшем мае вернулся в Бристоль.

С получением доли от удачного приватирства Стивена и части наследства от Клоуэнс у Джейсона образовался небольшой капитал, и он подумывал о партнёрстве с товарищами в Бристоле. Клоуэнс по нему скучала, но в глубине души радовалась его отъезду. Некоторые его повадки слишком напоминали ей Стивена, и каждый раз в присутствии Джейсона она вспоминала, что по закону не была женой Стивену, поскольку в то время была ещё жива его первая жена. Хотя горечь обнаружившегося двоежёнства Стивена и вкус предательства с течением времени ослабевали, но не отпускали Клоуэнс.

Но она тосковала по Стивену. Несмотря на все недостатки, он был яркой и сильной личностью, временами обворожительно искренним и отчаянно любящим. Теперь, когда Джейсон уехал из Пенрина, Клоуэнс легче могла забыть о вине Стивена и думать о нём с любовью и горем. Она осталась в коттедже, где они провели большую часть совместной жизни. Большой дом, затеянный Стивеном, на момент несчастного случая ещё не достроили. Этот памятник непредсказуемости человеческой жизни так и не завершили, и теперь он ждал, что его кто-нибудь купит. После смерти Стивена Клоуэнс виделась только с некоторыми членами своей семьи и друзьями, а в последнее время — в основном с женой Джорджа Уорлеггана.

Клоуэнс не сомневалась, что именно под влиянием Харриет сэр Джордж заключил с Ходжем контракт на регулярные перевозки на «Адольфусе» цемента из карьеров Уорлеггана в Пенрине. Тот контракт, который так стремился заполучить Стивен, но так не добился. Регулярные заказы — огромное подспорье для такой крошечной судоходной компании. И потому дождливым сентябрьским вечером Клоуэнс отправилась на вечеринку. Она вполне предсказуемо обнаружила, что «маленьким» прием был лишь с точки зрения Харриет — гостей собралось около тридцати. Свои званые вечера Харриет собирала после сезона охоты, и Клоуэнс удивил не совсем обычный подбор игроков. Там имелся стол с рулеткой и стол для триктрака, но три меньших предназначались для виста, и по меньшей мере половину гостей Клоуэнс никогда не встречала.

Наибольшее впечатление на неё произвёл мистер Придо, блондин лет под тридцать, безупречно одетый, высокий и худощавый, державшийся очень прямо. Во время игры в карты он то и дело снимал и надевал маленькие очки. В беседе за ранними закусками Клоуэнс узнала, что он служил в Вест-Индии, его отправили на родину из-за болезни. Когда игроки разместились за столами, мистер Филип Придо оказался её партнёром по висту. Их противниками стали мистер Майкл Смит и миссис Полли Кодрингтон, за которой когда-то ухаживал Валентин. Какое-то время игра шла спокойно. Потом, после очередной раздачи, мистер Придо взглянул на партнёршу поверх очков и произнёс:

— Если бы вы сейчас пошли в масть...

— У меня больше не было треф, — ответила Клоуэнс.

— Но вы отыграли... — Он не договорил.

— Всего один раз. Я сдала бубну, понадеявшись, что у вас туз.

— У меня был король, который взял тузом мистер Смит.

— Это поддержало мою даму.

— Но вы ей так и не воспользовались.

— Да. Так уж вышло. У них оказались слишком сильные козыри. А у меня — сверкающая россыпь бесполезных бубен.

— Вот бы мне сверкающую россыпь, дорогая, — вставила Полли Кодрингтон, глядя на лишённые колец пальцы, и рассмеялась.

Филип Придо бросил на неё неприязненный взгляд, должно быть, шутка показалась ему грубоватой. Потом сказал Клоуэнс:

— У вас не было двойки треф?

— Нет.

Игра продолжилась. Спустя некоторое время компании за столами распались и перестроились. Вечер стоял душный, и когда дождь прекратился, открыли окна, чтобы впустить свежий воздух.