— Самое нелепое в этой истории — ты совершенно напрасно изводил ее, — деланно вздыхал Даниэль. — Мы с ней не были любовниками. Кстати, как ты представляешь себе вашу встречу? Ты кинешься к ней с криком: «Прости!»? Или, может, встанешь в театральную позу и скажешь: «Выбирай — либо он, либо я!»?

Временами Климу хотелось двинуть ему в ухо, но он не мог позволить себе даже ссору с мистером Бернаром: ему было не спасти Нину в одиночку.

— Она не достанется ни мне, ни тебе, — сказал он Даниэлю. — Ты давно мог отбить ее у меня, да только она тебе не нужна — точно так же, как Эдна и все прочие дамы сердца. Ты думаешь не о Нине, а о победе над соперником.

Даниэль только расхохотался:

— Вот что делает с людьми привычка к славе! Если рядом нет ни одной сумасшедшей радиослушательницы, ты готов видеть поклонника даже во мне. Извини, но я о тебе не думаю. Хотя меня восторгает твое умение испортить жизнь себе и окружающим.

2

В Пекине Даниэль и Клим поселились в «Сентрал-отеле», где можно было снять более-менее приличный номер за девяносто долларов в месяц.

В первый же день Даниэль съездил в Посольский квартал, но ему не удалось встретить никого из русских знакомых. Оказалось, что, пока они с Климом были в пути, солдаты Чжан Цзолиня вломились в советское полпредство — под предлогом того, что там укрывались китайские коммунисты.

Чжан нарушил сам принцип дипломатической неприкосновенности, но это никого не волновало: во время обыска были найдены неоспоримые доказательства того, что СССР ведет подрывную работу на территории Китая.

Советы всегда подчеркивали, что не имеют никакого отношения к «освободительной борьбе» за рубежом (мол, это инициатива местных коммунистов), и вот, пожалуйста: документы о поставке оружия и валюты, инструкции для диверсантов, списки агентуры, шифры и прочее. Агентам прямо предписывалось организовывать провокации, грабежи и убийства — лишь бы это настраивало население против Запада и китайских правителей.

Газеты всего мира публиковали найденные бумаги и возмущались коварством большевиков, но тех невозможно было смутить. Приняв оскорбленный вид, Наркоминдел направил в Пекин ноту протеста и объявил себя жертвой хорошо спланированной акции, направленной против всех трудящихся мира.

Чжан Цзолинь, осатаневший от такой наглости, велел расстрелять китайцев, захваченных на территории полпредства. Советских граждан тронуть не посмели, боясь, что это приведет к военному вмешательству СССР.

— Мистер Рогов, нам крупно не повезло, — сказал Даниэль, вернувшись из очередной поездки в Посольский квартал. — Москва в знак протеста отозвала поверенного в делах и всех его сотрудников. Остались только несколько человек для ведения консульской работы и защиты подсудимых по делу Бородиной.

— Так все-таки Советы вступятся за них? — с надеждой спросил Клим. — Мы можем записаться на прием в полпредстве?

— Смеешься? У русских теперь нет дипломатической неприкосновенности, и они в каждом незнакомце видят либо шпиона, либо убийцу. Мне надо как следует подумать, как найти к ним подход.

3

У врага, у злодея, который хотел убить Нину, не было лица — Чжан Цзолинь наверняка и не подозревал о ее существовании. Ее судьба определялась не доказательствами, а «политической необходимостью». Это была человеческая жертва, которую надо было принести, дабы вымолить удачу у несуществующих богов.

Клим разыскал городскую тюрьму, но ему так и не удалось узнать, там ли содержится Нина или где-нибудь еще.

Пекин — город заборов. Дома, учреждения, театры и целые кварталы — все было окружено непреодолимыми стенами. Бродя по китайской столице, Клим чувствовал себя в лабиринте, состоящем из каменных прямоугольников и квадратов.

Однажды он поднялся на древнюю башню, с которой было видно полгорода. Наверху висел исполинский колокол, который служил пекинцам вместо часов — на нем отбивали время.

— Господин может кинуть в колокол денежку, — намекнул сторож. — А если при этом загадать желание, то оно непременно сбудется.

Клим понимал, что тот надеется поживиться за счет легковерного «белого дьявола», но все равно достал кошелек. К великому разочарованию сторожа подброшенная Климом монета словно испарилась в полумраке под потолком, беззвучно упав в толстый слой пыли на вершине колокола.

— Все, уже поздно, башня закрыта! — рассердился сторож.

С тяжелым сердцем Клим отправился назад в гостиницу. В голову лезли безумные идеи: связать сторожа и азбукой Морзе отбить на колоколе послание для Нины: «Я здесь». Впрочем, она все равно не знала телеграфного языка.

У гостиницы Клим столкнулся с Даниэлем.

— Переодевайся к ужину — велел тот. — Сейчас мы кое-куда поедем. Я придумал, как нам связаться с русскими большевиками.

Через полчаса они вошли в небольшой европейский ресторан в двух шагах от Посольского квартала. За круглыми полированными столами сидели шумные компании иностранцев. Бегали официанты, гремела посуда, а под высокими потолками в сизом сигаретном дыму покачивались флаги Великих Держав.

Клим и Даниэль поднялись на верхний полуэтаж и сели за крошечный столик у перил, откуда было видно, что творится в общей зале.

— Сейчас Китай стал Меккой для социалистов со всего света, — сказал Даниэль, кивая на публику внизу. — Как правило, это богатые романтики, которые могут позволить себе не работать и путешествовать по миру. Они начитались восторженных книжек о большевистском перевороте и рванули сюда — чтобы быть свидетелями новой революции, которой, разумеется, не будет.

— Зачем мы пришли сюда? — не понял Клим.

Даниэль таинственно улыбнулся.

— Эти господа олицетворяют для Москвы «прогрессивную мировую общественность». Половина из них состоит внештатными корреспондентами левацких газетенок с тиражом в пятьсот экземпляров, и когда большевикам надо распространить какую-либо информацию, они посылают сюда своего человека. Видишь курчавого юношу в полосатом галстуке? Это Анатолий Левкин, юрист советского полпредства. Время от времени он запускает тут очередные газетные утки, «прогрессивная общественность» их подхватывает и отправляет депеши в свои редакции. А потом в СССР начинается ликование: «Трудящиеся Запада проявляют солидарность с советским руководством!»

— Этот юрист имеет отношение к делу Бородиной? — нетерпеливо спросил Клим.

— Именно.

Левкин показался Климу похожим на комара: маленький, длинноносый и глазастый, он вместе со своим переводчиком перелетал от стола к столу, суетился и угощал всех папиросами. Даже на балконе было слышно, как он горячо доказывал, что в буржуазной прессе были опубликованы сфабрикованные документы:

— Китайские сатрапы изъяли в нашем полпредстве самые обычные деловые бумаги, а потом приписали нам фальшивки, чтобы скомпрометировать первое в мире социалистическое государство. СССР никогда не покушался на суверенитет других стран.

Оставалось только изумляться: как можно столь бессовестно врать? Но, судя по одобрительным выкрикам, «прогрессивная общественность» верила Левкину.

— Люди всегда готовы обманываться, если ложь соответствует их потаенным желаниям, — сказал Даниэль. — Этим господам хочется, чтобы большевики были Силой Добра, за которой можно следовать без оглядки, и поэтому они заранее отметают факты и здравый смысл.

Левкин расплатился за ужин, отпустил переводчика и направился к выходу.

— Подойди к нему и представься коммунистом из Шанхая, — шепнул Даниэль Климу. — Скажи, что у тебя есть связи в немецком посольстве и тебе намекнули, что в Европе тоже скоро будут налеты на советские полпредства.

Клим в недоумении посмотрел на Даниэля: еще не хватало впутаться в шпионский скандал!

— Что ж ты сам не подойдешь к Левкину?

— Я не знаю русского языка.

Клим не двигался с места, и Даниэль начал злиться.

— Не упускай свой шанс! Сейчас Левкин уйдет, и мы уже не сможем связаться с ним! Если ты намерен отсиживаться в кустах, то какого черта тебя понесло в Пекин?

Проклиная все на свете, Клим встал и быстрым шагом направился к лестнице.

Он нагнал советского юриста, когда тот уже садился в машину, но слова Клима не произвели на Левкина никакого впечатления.

— Извините, мне некогда, — сухо сказал он и велел шоферу заводить мотор.

Когда его автомобиль исчез за поворотом, Даниэль тоже вышел на улицу.

— Дело сделано! — сказал он, хлопнув Клима по плечу. — Оставь бармену свой адрес и жди. Левкин скоро тебя найдет.

У Даниэля был такой вид, будто он сорвал джек-пот.

4

В течение нескольких томительных дней Клим сидел у себя в номере и читал газеты. После разгрома советского полпредства в Пекине началась охота на коммунистов, и вскоре антибольшевистская истерия распространилась на весь Китай, вне зависимости от того, кому принадлежала власть в той или иной провинции. Чан Кайши тоже присоединился к травле бывших союзников — ему надо было доказать, что резня красногвардейцев в Шанхае была жесткой, но необходимой мерой.

Михаил Бородин ничего не мог с этим поделать: социальный эксперимент в Ухани не удался, и у него не осталось ни денег, ни сил, ни союзников, чтобы предотвратить катастрофу.

Русские политические и военные советники спешно эвакуировались из Китая. Консульство СССР в Тяньцзине было разгромлено, в Шанхае — осаждено бывшими белогвардейцами. В провинциальных городах провокаторы могли ткнуть пальцем в человека: «Вот коммунист идет!» — и беднягу убивали на месте. Доходило до того, что девушек с короткими стрижками казнили как большевичек, а потом подкладывали их отрубленные головы в гробы мужчинам: «Вы хотели равноправия? Ну так получите!»

В такой обстановке надеяться на благоприятный исход Нининого дела было бессмысленно.

Прошла неделя, и наконец коридорный принес Климу визитную карточку советского юриста.

— Он ждет вас внизу.

Клим выбежал в вестибюль и чуть не столкнулся с Левкиным.

— Вы не могли бы приехать в наше полпредство? — спросил тот, не поднимая глаз.

Они сели в машину, и всю дорогу Клим изнывал от желания расспросить Левкина о Нине, но пока он не имел права задавать вопросы.

Автомобиль подвез их к высокой крепостной стене, окружавшей Посольский квартал. Часовые проверили пропуск Левкина и открыли тяжелые, обитые металлическими пластинами ворота.

Невероятно: проехать под аркой и тут же из громадного китайского города перенестись в Европу. Вдоль широких улиц, обсаженных деревьями, стояли нарядные особняки; здесь же располагались торговые представительства, банковские и страховые конторы. В фонтанах плескалась вода, в уличных кафе обедали изысканно одетые люди.

Единственный намек на Китай — коляски рикш, поблескивающие черным лаком и медными украшениями. Кули, возившие их, щеголяли в опрятных синих рубахах и штанах и прикрывали головы новенькими соломенными шляпами.

Автомобиль Левкина проехал сквозь решетчатые ворота, охраняемые красноармейцами в богатырках, и остановился возле большого белого дома с пучеглазыми каменными львами у крыльца.

Клим вышел из машины и огляделся кругом. Трава на лужайках была вытоптана, а цветы в позеленевших вазонах засохли.

— Нам тут не до садоводства, — сказал Левкин, заметив недоуменный взгляд Клима. — Мы живем событиями не частного, а мирового масштаба.

Старый китаец в выцветшей гимнастерке впустил их в полутемный вестибюль и вновь принялся смахивать пыль с мраморного бюста Ленина, стоявшего в углу.

Клим направился вслед за Левкиным по коридору. В здании не было ни души; двери в кабинеты были распахнуты, ковры и занавески убраны, и звуки шагов эхом отдавались под потолком.

Левкин впустил Клима в тесную неуютную комнату, провонявшую запахом бумажной гари.

— Я сейчас вернусь.

На письменном столе громоздились пустые скоросшиватели, а в жестяном ведре, заменявшем мусорную корзину, валялись окурки и клочки сожженных документов.

Клим принялся разглядывать развешенные на стене открытки с фотографиями членов Политбюро ВКП(б). Они располагались в виде пирамиды, и выше всех в солнечном квадрате света висел портрет усатого кавказца по фамилии Сталин.

Через минуту Левкин вернулся в сопровождении хмурого высокого мужчины в вышитой рубахе.

— Валдас, — представился тот. — Рад знакомству.

Его круглая голова была обрита наголо, под носом топорщились светлые с проседью усы, а мощная шея алела от солнечного ожога.