Эльвира Барякина - Белый Шанхай

– Martha, open the door![4] – крикнул Клим.

У стены – ржавый велосипед без колес, над головой – чьи-то подштанники на веревке. Сейчас Ада войдет в бордель.

В смотровом окошке в двери появился голубой глаз.

– Кто?

– Марта, не узнаешь?

– Ах, боже мой!

Дверь распахнулась, и к Климу бросилась маленькая плотная женщина с папильотками в волосах. Какой у нее был халат! Ада в жизни не видала таких халатов: на спине драконы, рукава и подол на меху. Туфли без задников, все в бисере.

Клим и Марта обнялись, расцеловались. Он держал ее за руки.

– Ну, красотка! Дай-ка я посмотрю на тебя!

И все по новой: восклицания и объятия.

Никакой красоткой Марта не была: дебелое сорокалетнее лицо, нос – грушкой, губы – плюшкой.

– Идемте – тут холодно! – сказала Марта.

Ада вошла вслед за Климом в дом. Батюшки-светы… Лестница была застлана коврами. На стене – обои, картины в рамах. Люстра с висюльками!

Наверху было еще наряднее, даже граммофон имелся. Марта показала на бархатные кресла:

– Садитесь. Откуда ты явился, мистер Рогов? Из тюрьмы?

– С войны.

– Много наград принес?

– А то! Орден Подвязки на голову, орден Почетного легиона беженцев и Пурпурное разбитое сердце.

– Ты что, с русскими приехал?

Клим рассказывал о себе, о войне, спрашивал Марту о каких-то людях. Ада сидела в обнимку с саквояжем и книгами.

Вот они какие, бордели. Один рояль зеленый, наверное, тысячу долларов стоит. На столе – апельсины, печенье… Вдруг поесть предложат?

– Я не знаю, куда катится этот мир, – распалялась Марта. – Раньше белую девочку за хорошую цену можно было продать. А сейчас подходи к русскому консульству – выбирай любую. Они там сотнями толкутся.

Клим усмехнулся:

– Тебе русские все дело загубили?

– У меня клиентов вдвое меньше обычного. Последний кассир из универмага чувствует себя Рокфеллером: притащит перепуганную цыпочку в кафе, закажет ей кусок пирога, а она от счастья млеет: «Мой принц, мой принц…»

– Мне бы работу найти, – произнес Клим. – Денег нет ни гроша.

Марта покачала головой:

– С работой трудно. Китайцы готовы на все ради десяти центов в день. А тут еще ваши русские… Легко устроиться только девочкой в заведение. – Она перевела взгляд на Аду: – А это кто с тобой?

– Понятия не имею. Зовут Ада. Ей идти некуда.

Марта внимательно посмотрела на нее:

– Сколько тебе лет?

– Пятнадцать.

– На что ты собираешься жить?

– Я могу давать уроки английского и французского.

– Дай-ка я на тебя посмотрю. – Она протянула руку, чтобы расстегнуть пуговицу на Адином пальто.

– Не трогайте меня!

Марта засмеялась:

– Уроки она будет давать! Кому?

– Может, устроишь ее такси-гёрл в «Гавану»? – спросил Клим. – Она умеет танцевать, я видел.

Ада побледнела:

– Что такое «такси-гёрл»?

– Платная партнерша для танцев, – объяснил Клим. – В Шанхае мужчин гораздо больше, чем женщин, и холостяки все вечера болтаются по ресторанам. Своих девушек у них нет, поэтому они танцуют с такси-гёрл. Это приличная работа – ничего общего с проституцией. – Клим скинул куртку и размотал шарф. – Снимай пальто. Покажем, на что ты способна.

При виде Адиного платья – линялого, два раза перешитого – Марта прыснула. Ада уже ненавидела ее.

– Иди сюда! – приказал Клим и, отодвинув в сторону стол и стулья, встал посреди комнаты. Трепеща, Ада приблизилась к нему. Марта поставила пластинку.

– Давай-ка танго.

Клим взял Аду за руку, обнял за талию и прижал к себе.

Ненормальная близость взрослого мужчины. Дыхание слишком горячее, взгляд – как будто Клим взял и влюбился в нее: вот только что, минуту назад. Заразительное волшебство…

Марта захлопала в ладоши:

– О, девочка, браво, браво!

– Бери ее на работу и придумай что-нибудь с платьем, – сказал Клим, выпустив Аду из объятий. – Она из своего выросла года три назад.

Марта убежала в другую комнату.

– Ну что, Ада, пойдешь в танцовщицы? – спросил Клим. Голос его был ровен, глаза поскучнели.

А она все еще прерывисто дышала.

– Я не знаю.

– Будь я женщиной, я бы пошел. В танце ты можешь быть кем хочешь. Музыка кончится, все вернется на круги своя. Но у тебя есть несколько минут, понимаешь?

Марта принесла два платья на вешалках:

– Мерить не дам – ты ванну лет сто не принимала. Приложи к себе. Так, это пойдет, это тоже пойдет… Туфель у тебя нет?

Ада покачала головой.

– Покажи ногу.

Марта принесла пару дорогих, но слегка поношенных туфель.

– Будешь хорошо выступать – будешь получать деньги. Будешь сидеть по углам – выкину в два счета. За платья и туфли вычту из заработка. Даю полтора доллара в день, и то по знакомству. Идет?

Ада кивнула.

– Если надумаешь перейти сюда, в верхние комнаты, – это за ради бога. А с тебя, Клим, я три шкуры спущу, если она удерет с платьями.

– Куда она удерет? Назад к большевикам?

– Ты ее привел – ты за нее отвечаешь. Где вы остановились?

– Нигде.

– Попроситесь к Чэню – он сдает комнаты и говорит по-английски. – Марта написала на бумажке, как найти этого Чэня. – Все, идите отсюда – мне надо выспаться. Вечером, в семь часов, чтоб девка была в «Гаване».

Клим поцеловал ее и пошел к лестнице.

Апельсинов не дали. На прощание Марта успела шепнуть Аде:

– Если ты девственница, я тебя умоляю: не спи ни с кем без моего ведома! Я тебе такого клиента на первую ночь подберу – пальчики оближешь!

Двухэтажное здание буквой «П» – помесь европейской архитектуры и китайской нищеты. Вход с улицы прегражден железными воротами. Над ними вывеска – по-китайски и по-английски: «Дом надежды и зарождающейся карьеры».

– Представляю, каких успехов мы тут достигнем, – хмыкнул Клим.

Ада вошла вслед за ним во внутренний дворик. Серые стены, в окнах – клетки с птицами. Прямоугольник неба, бельевые веревки и, как везде, штаны, штаны, штаны на ветру.

Клим оставил Аду сторожить самовар и вещмешок, а сам отправился договариваться с Чэнем.

Шесть дверей друг напротив друга. Из одной вышла простоволосая женщина с тазом. Маленькая, смуглая, но вроде не китаянка. Посмотрела на Аду, сказала что-то и принялась снимать белье.

Только бы удалось найти комнату! Работа и жилье в один день – необыкновенное везение. Жить придется с Климом и кормить его за свой счет – у него денег нет и не предвидится. Но это ладно. Главное – не остаться одной.

Интересно, откуда Клим знает Марту? Неужели таскался к ее девкам, когда жил здесь?

Ада вспомнила, как он танцевал танго, – мурашки побежали по спине. А вдруг он будет приставать?

Клим появился из дверей:

– Пошли. Вроде договорились: с нас восемь долларов в месяц, с хозяев – ключ от комнаты и кипяток в общей кухне. А там, глядишь, либо тебя в звании повысят, либо я приработок найду. Соседи у нас не буйные – филиппинцы из оркестра в «Гаване»: ночью играют, днем отсыпаются. Так что жить можно. Да, я сказал хозяину, что ты моя наложница, иначе бы нас не поселили вдвоем. У китайцев с моралью строго.

Ада медленно кивнула. Клим рассмеялся:

– Не беспокойся – проверять никто не будет. Здесь все выдают себя не за того, кем являются.

Чэнь – сутулый китаец в синем халате и черной шапочке – повел их по рассохшимся ступеням наверх, но не в квартиру на втором этаже, а еще выше.

– Он сдал нам что-то вроде голубятни, – объяснил Клим.

Чэнь приставил лестницу к люку в потолке.

– Прошу, прошу… – показал рукой.

Клим помог Аде втянуть вещи наверх. Крохотная нетопленая комнатка – чуть больше железнодорожного купе. Запах отсыревшего дерева. В одном углу печка – здоровая жестянка с надписью «Kerosine», в другом – занавеска в цветочек.

– Это что? – спросила Ада, заглядывая за нее. Там стоял бочонок с крышкой.

– Отхожее место, – пояснил Клим. – В китайских домах нет канализации, поэтому все пользуются такими горшками.

Ада попыталась взять себя в руки. Это ничего.

– Ванной комнаты тоже нет?

– Хочешь – таскай воду сюда, грей и мойся. Хочешь – в реке полощись. Но я не советую – там холера.

– А вы будете таскать воду?

– Я в баню пойду.

Клим взял у Ады еще несколько центов и отправился за едой. Вернулся с кульком вареного риса и шестью палочками: на них было нанизано что-то коричневое.

– Держи! Это лягушачий мозг – местный деликатес. – И тут же слопал один. – Да ладно, шучу. Я сам не знаю, что это.

Китайская еда Аде не понравилась: жирно, несолено. Клим смотрел, как она кривится.

– Обживемся. Купим угля, протопим здесь все. Я когда первый раз в Китай приехал, снял комнату на фанзе. А там клопы – звери. Пошел ночевать в сарай, всю ночь проспал на каком-то сундуке. Утром хозяин прибежал. «Ты нечестивец! – кричит. – Это гроб моей бабушки!»

Ада улыбнулась. За один день устроилась в ресторан при публичном доме, записалась в наложницы и съела «лягушачий мозг». Рассказать девчонкам из Ижевска – ни за что б не поверили.

Клим отвел трепещущую Аду к гримерке, а сам вернулся в залу. Народу уже было полно: шум, дым, хохот. «Гавана» ничуть не изменилась: все те же стены с остатками фресок, официанты в белых передниках, филиппинский оркестр. Вечная попойка и карнавал.

По дороге Клим объяснил Аде правила. Такси-гёрл сидят за особыми столиками, мужчины покупают в кассе билеты (каждый по пятьдесят центов) и выбирают девушку. Но прямо к даме никто не подходит. Надо сказать управляющему, он скажет такси-гёрл, а та решит, хочет она танцевать или нет. Но будешь особо придираться – ничего не заработаешь.

– После танца подсаживайся к клиенту за столик и проси, чтоб он купил вина и закуски. Пусть тратит больше – тебе за это идет процент. Потом зови еще танцевать.

– А если предложат выпить? – спросила Ада.

– Ну глотни чуть-чуть. Только старайся особо не напиваться. Если совсем будет невмоготу – сними туфли. Это знак, что ты устала.

– Откуда вы все знаете?

– У меня подруга работала такси-гёрл.

– А где она сейчас?

– Вышла в люди… То есть замуж.

Джя-Джя приехала в Шанхай из Кантона[5] – на юге Китая девочкам не бинтовали ноги, и она могла танцевать. Клим встретил ее здесь же, в «Гаване». Влюблен был по уши: все деньги спускал на танцевальные билеты, дрался из-за нее с матросней. Вон за тем столиком она сидела: серьги до плеч, в волосах – алая лента. Странно, что уже не вспомнить ее лица.

Хозяин чайной компании, где служил Клим, узнал, что тот собрался жениться на цветной. Шанхайские джентльмены скидывались деньгами, чтобы отправлять домой паршивых овец – джентльменов, забывших о чести белой расы. Клима скрутили и отвезли в порт. Но русский пароход уже ушел, и ренегата посадили на судно, следовавшее в Аргентину.

Клим пытался отобрать у капитана револьвер – чтобы поубивать всех и самому застрелиться. Две недели просидел под арестом – остужал нервы. В Буэнос-Айресе работал как проклятый: сначала в типографии, потом в газете, – лишь бы скопить денег на обратный билет. Писал Джя-Джя страстные письма, обещал вернуться и увезти в Россию. А потом от Марты пришла телеграмма: Джя-Джя уехала домой, в Кантон, с каким-то купцом.

Клим думал, что никогда ее не забудет. А вот поди ж ты, познакомился с Ниной, и опять все по новой: огонь в глазах, в голове – сладкая неразбериха. Дела не было до войн и революций… Лишь бы каждый день встречать ее, взволнованную, ждущую, целовать в губы и с восторгом думать: «Родная моя…»

Все проходит. И это тоже пройдет.

Из задних комнат вышли такси-гёрл и чинно направились к своим столикам. Публика засвистела, захлопала. Ада шла последней: брови намазанные, в волосах роза – уже нарядили, дурочку. Толстяк в полосатых штанах кинулся к ней, сунул билетик. Ада близоруко сощурилась, оглядывая залу: искала Клима. Он отвел взгляд.

– Ну и девка! – захохотала Марта, подсаживаясь к нему. – Стреляет глазами, да не попадает.

– Будь с ней помягче, – сказал Клим. – Ей трудно – в целом свете никого.

– А ты? Она сказала, что вы вместе живете.

Клим не ответил.

Светало. Над крышами поднимались дымы, кричали петухи. Ада брела, опираясь на руку Клима: новые туфли в кровь стерли ноги. Голова была пьяной – как откажешь, если клиент сует тебе бутылку?

– Есть заведения высокого класса: туда надо приходить со своей дамой, – бормотала Ада. – Есть заведения низкого класса: там можно взять барышню в прокат. А есть заведения бесклассовые: там все женщины общие… Так что я не совсем опустилась.

Веки закрывались, перед глазами крутились танцующие пары. Почему ей казалось, что в «Гаване» должно повториться волшебство – как тогда, с Климом? Нет никакого волшебства. Нет и не будет.