— Малышка, сладкая моя, родная… — шептал я, продвигаясь к шее, подбородку, губам, завладев последними в страстном поцелуе, испивая ее, снова и снова пробуя на вкус, и давая ей возможность насладиться мною.

Пальчики любимой все так же блуждали по моему телу и, склонившись, я, не спеша, с особой осторожностью, начал медленно стягивать трусики, освобождая нежную плоть от лишней одежды. Спустив кружева по сексуальным ножками, сам стянул свои боксеры и расположился у влажного горячего лона. Взял лицо Любы в руки и, словно пытаясь что-то разглядеть в темноте, уставился приблизительно в ее глаза. Я чувствовал, как от глубокого дыхания ее соски царапают мою грудь, и это было так здорово и вызывающе.

Рукой нащупал ее руку и, приблизив к губам, поцеловал тонкие, дрожащие пальчики и начал медленно входить в податливое тело.

— Ох, — простонала она и немного сжалась.

— Расслабься, девочка моя, расслабься, — и она послушалась моего совета, полностью отдавшись мне во власть.

Я почти полностью смог погрузиться в ее тесные глубины, и почувствовал, как стенки влагалища сжались, а тело любимой задрожало. Любаша, какая же она чувственная, мягкая, нежная. Так и хотелось сорваться, поглотить ее, но я не мог себе этого позволить. Не мог спугнуть, и просто продолжал медленно погружаться в нее, просто наслаждаясь нашей близостью.


Свет ночника едва разливался по комнате, но я мог отчетливо видеть, как уже более спокойно поднимается и опускается грудь Любы, небрежно прикрытая простыней. Ее безупречное тело так и манило своей сексуальностью, а то, что оно было прикрыто шелком, вызывало новую волну возбуждения. Прекрасная, волнующая, с изумительными изгибами, и вся моя, без капли сомнения. То, что раньше она боялась меня, не подпускала, на все это есть весомые аргументы, но теперь, когда полностью доверилась мне, я не отпущу ее, и буду делать счастливой.

— Что между нами теперь будет? — тихо спросила девушка и коснулась моей руки, лежащей на ее животике.

— А что будет? — не совсем понял я.

Я лежал на спине, а девушка, устроившись у меня под боком, положила голову на мое плечо, позволив волосам щекотать подбородок.

— Что теперь между нами?

— Теперь ты целиком и полностью моя женщина, это очевидно.

— Я тебе все еще нужна?

— Ты так говоришь, словно я нуждался только в твоем теле…

— Не знаю, просто — для чего я тебе еще нужна?

— Нет, дорогая, ты мне нужна вся, целиком — и душой, и телом, и тебе от меня не отвертеться.

— Зачем тебе моя израненная душа?

— Излечу тебя от всего, чего только смогу.

— Сексом?

На этом вопросе я извернулся и оказался сверху любимой, удерживая свой вес на локтях, и внимательно смотря в омуты ее глаз.

— Скажи, ты этого не хотела? — кивком головы показал вниз, на наши тела, разделенные только простыней.

— Хотела, — тихий ответ.

— Или, быть может, я что-то не так сделал, причинил боль, или что-то, что ты не хотела?

— Нет.

— Тогда в чем проблема, Любаш? Объясни?

— Прости, я, видимо, еще ничего не осознала полностью.

— Глупышка, моя глупышка, — я обнял ее и коснулся губ в легком поцелуе, прошелся рукой по груди к животику через шелковую ткань, и перекатившись набок, прижал любимую спиной к груди и удобно разместил руку на ее талии.

— Спи, я тебя все равно никуда теперь не отпущу.

— Даже если я попрошу? — немного приподняв голову, спросила она.

— Я найду весомые причины тебя переубедить.


— Почему ты сразу отказываешься? Стоит подумать об этом, ведь нельзя так рубить с плеча. Возможно, это твой шаг в будущее, толчок туда, где ты заживешь по-новому, не окунаясь так глубоко в прошлое, и позволишь брать эмоциям верх над тобой. К тому же я считаю, что и Алексей хотел бы, чтобы ты занималась этим, чтобы продолжила то, что он не успел завершить. Я прошу тебя, Любаш, подумай об этом, — мы сидели в гостиной у камина и пили горячий чай, после чего я и начал разговор о так и не открывшемся клубе Любы и Лекса.

Стекла в дверях, ведущих в холл, конечно же, за ночь и не появилось, но друг звонил сообщить, что позаботится о последствиях своего «поведения» лично, и все исправит. А я не был против, потому как не хотел отвлекать свое внимание на такие вещи, ведь рядом со мной наконец-то открытая, раскрепощенная Люба.

— Не все так просто, как говорится, Клим, и ты это понимаешь. Я не смогу смотреть на все то просто, как не в чем ни бывало, слишком дорогие и болезненные, в то же время, воспоминания. А я не мазохистка, чтобы окружать себя стенами, пропитанными счастьем и любовью к человеку, которого уже нет в живых.

— Ты даже не пробуешь посмотреть своему страху в глаза, ты бежишь от него. А что, если не все так страшно, как ты думаешь?

— Что ты имеешь в виду?

— Просто следуй зову своего сердца, а не оглядывайся назад, в прошлое. Я знаю, что ты никогда не забудешь Лешу, и не посмею этого требовать, но у тебя целая жизнь впереди, и я хочу, чтобы ты ее разделила со мной. Хочешь, мы вместе будем руководить клубом?

— Но у тебя салоны.

— И что, там есть заместители, менеджеры. А я нужен тебе больше, чем своим салонам.

Люба оставила свою чашку на столе и, поднявшись с дивана, подошла к окну, открывающему вид на задний двор. За ночь намело много снега, и теперь все было укрыто белым покрывалом, а на пушистых елках и ветках рябины можно было заметить снегирей, что-то выискивающих в пушистых снежинках. Девушка смотрела на беседку задумчивым взглядом, я бы даже сказал — отстраненным, поэтому не торопился подходить к ней, давая возможность разобраться в своих мыслях.

Когда мы проснулись утром, Люба была такой загадочной, волшебной и домашней, что мне даже не хотелось выпускать ее из кровати, но, по инициативе девушки, этого и не пришлось делать, она сама прильнула ко мне с поцелуями и со всем последующим, поэтому мы вышли из спальни только спустя два часа.

— Я хочу быть искрой, — неожиданно громко воскликнула она, разворачиваясь ко мне лицом, а я немедля поднялся с дивана и буквально подбежал к ней, заглядывая в глаза. — Хочу радоваться, как прежде, любым мелочам.

— Ты уверенна в том, что говоришь?

— Да, и ты должен мне помочь. Я не хочу быть той Искрой, которая была с Лешкой, нет, она умерла вместе с ним. Я хочу быть искрой только с тобой, и радоваться тоже только с тобой. А зажигать весь мир я не буду, мне этого не хочется. Только для тебя, потому, что именно ты возвращаешь меня к жизни, — она с таким запалом это говорила, что я понял — именно так и сделаю, верну искру в ее глаза. — Давай хотя бы попробуем.

— А давай, — я бросил взгляд в окно, и снова на Любу, — Прям сейчас.

— Что?

— Беги, теплей одевайся, пойдем в снежки играть.

— Что, правда? — не поверив моим словам, переспросила она, я кивнул и сам побежал в гардеробную, отыскивать теплый свитер.


Через десять минут мы уже обувались в холле и натягивали зимние куртки, с запалом переглядываясь, и кутаясь потеплее, чтобы можно было подольше погулять на улице. Любаша выбежала первая, и когда я прикрывал дверь, мне в плечо прилетел первый снежок, тут же разлетевшийся на несколько частей. Не успел я опомниться, как она сгребала снег с перил, соорудила еще один комок и снова отправила его в мою сторону. Но здесь я успел увернуться, и снежок впечатался точно по центру двери. Тут же я услышал заливистый хохот девушки, и сам широко улыбнулся, ведь такого звонкого смеха из ее уст я еще не слышал ни разу.

— Не зевай, — крикнула она и скрылась углом дома, все так же хохоча.

Я же остался с этой стороны дома и принялся лепить целую кучу «бомбочек», чтобы атаковать без промедления, но периодически поглядывал в сторону малышка. Она обосновалась все в той же беседке, и тоже лепила снежки, которые, к сожалению, я не мог видеть из-за резных перил деревянного сооружения.

Мне в шапку прилетела очередная «бомба», и я улыбнулся. Как Любе удается меня так «разводить»? Похоже, я слишком увлекаюсь мыслями о ней. Больше не медля, я запустил свой снаряд в девушку и, к удивлению, промазал, а вот второй снежок пришелся кстати, и теперь на красной дутой куртке, на спине, с левой стороны, красовался белый след.

— Есть, — крикнул я и сделал жест рукой, обозначавший маленькую победу, за что и поплатился очередным снежком, на сей раз — в лицо.

— Ахахаха, а вот и не надо радоваться раньше времени, — весело прокричала Люба. А я, наклонившись, схватил свой снаряд и пульнул в ответ, после чего услышал не громкое «ой» и замер взглядом на девушке. Она держалась за локоть, согнувшись пополам, весь ее вид показывал, что ей больно, и я тут же рванул к ней, проклиная себя за то, что так неосторожно совершил бросок.

Она стояла неподвижно, все так же наклонившись. Когда же мне оставался буквально метр до нее, я тут же почувствовал, как по моей груди прошлись десятки снежных шаров. По всей видимости, я замер с непониманием на лице, а Любашка расхохоталась и принялась убегать от меня. Я тут же бросился за ней, понимая, что она меня обманула.

Мы практически оббежали вокруг всего дома, и уже у самого крыльца я смог ее поймать.

— Теперь никуда не денешься, — прошептал я, немного задыхаясь. Неплохой кросс, все же, мне не двадцать лет.

— Фуф, а я-то думала, ты меня никогда не поймаешь, — так же запыхавшись, ответила она. — Знаешь, как-то не совсем легко бегать по снегу, особенно, когда нога утопает по щиколотку.

— Бедняжечка, — пожалел я и наклонился, чтобы запечатлеть легкий поцелуй на розовых губках. — Сама же это и спровоцировала. Так тебе не было больно? — поинтересовался я и заглянул в блестящие глаза, которые светились от счастья.

— Нет, конечно, я обманула тебя. Ведь должна же победа принадлежать маленькой беззащитной девочке, — она сказала это так, что мне захотелось тут же ее прижать к себе, что я незамедлительно и сделал.

Она такая прекрасная, в этой дутой красной куртке, из-под которой выглядывал воротник свитера. В черной шапке, ни капельку не прячущей ее длинные волосы, в кремовых брючках и обычных черных сапожка уггах. Простая и прекрасная, не трясущаяся за ногти, или из-за того, что сапоги не в тон куртке, она просто наслаждалась происходящим, и не переживала, что может выглядеть в моих глазах неподобающе. Ее естественность меня и сводила с ума.

— Ты маленькая и прекрасная, но я уберегу тебя ото всех, — произнес я тихим голосом, продолжая смотреть в ее глаза.

— Клим, ты нереальный какой-то. Где таких делают?

— Отец всегда говорит, что я — копия мамы.

Между нами возникло молчание, и я на миг вспомнил свою маму, которая питала к отцу невероятные чувства, и мне…

— Не грусти, — попросила Люба, прервав мои мысли, и ладошкой провела по лбу. — А давай на санках покатаемся, — громко, с округлившимися глазами и наигранным личиком, произнесла малышка. — У тебя есть санки?

— Думаю, есть, в гараже, только что-то мне подсказывает, что кататься будешь только ты, — на мои слова мне лишь невинно похлопали глазками, а я весело засмеялся, обнял левой рукой девушку за талию, и мы отправились исследовать гараж.

Я наконец-то добился счастья в глазах Любы, оно пока мимолетное, возможно, проходящее, но ведь раньше и такого в ней не наблюдалось.

Домой мы зашли только через три часа, потому что после катания на санках нам просто необходимо было слепить снежную бабу, и теперь из окна кухни прекрасно было видно сие чудо, напоминавшее огородное пугало. И, возможно, мы бы еще долго не заходили в дом, если бы организмы срочно не потребовали горячего чая и небольшой передышки для тела.

Глава 24

Люба.

— Клим, тебе нужно ехать в салон, наверняка накопилась куча дел, которые без тебя никак не решатся, — вынесла я вердикт, ведь уже больше получаса мы спорим из-за того, стоит ли нам сегодня ехать в клуб.

Ехать, конечно, стоило, только я находила всяческие причины, чтобы этого не делать, и не потому, что не хотелось, а из-за того, что мне было страшно. Очень. Я просто боялась снова войти в те стены, где на меня с силой давили воспоминания, душили, не давая думать о настоящем или будущем. Там мне становилось тяжело и больно, а я не хочу позволять страхам брать верх надо мной, не сейчас, когда моя душа немного освободилась, а совсем другой, новый мужчина в моей жизни дарит веру в счастливое будущее. Мне страшно, что как только я войду в тот кабинет, то снова окунусь в прошлое, разрешу эмоциям поглотить меня, и снова вернусь в те ужасные часы и дни, где нет улыбок, веселья, прекрасных моментов, где нет Клима. Вот, чего я больше всего боюсь — потерять Клима. Он стал настолько дорог и важен в моей жизни, что еще одной потери я не выдержу.