Александра Торн - Бесстрашная

Шарлотта представила подробный отчет о покупках, сделанных ею для меблировки нового крыла, особенно много она рассказывала об убранстве спальни, будто хотела, чтобы Улисс вселился туда, как только она будет обставлена.

Патрик делился с ним планами покупки и доставки Набоба. Во время путешествия морем из Лондона в Нью-Йорк его должен сопровождать специалист-скотовод из Гленхэйвена, чтобы приглядывать за животным во время карантина. Прибытие Набоба ожидалось в середине августа.

Беседа тянулась и тянулась, пока золотистый день не начал медленно тонуть в вечерних сумерках. Шарлотта и Алиция наконец извинились и ушли спать.

– Я тоже пойду, – сказал Патрик, поднимаясь на ноги и потягиваясь. – Без бригадира мне приходится работать за двоих.

– Я останавливался по дороге домой поговорить с Велвет, – сказал Улисс.

– Она отважная женщина. Ты выразил ей свои соболезнования?

– Да, но я выразил и кое-что еще. Задержись ненадолго, я хочу поговорить с тобой.

Патрик вернулся на софу:

– Твои слова звучат мрачно. У тебя неприятности? Райна говорила Алиции, что тебе угрожали.

Так, значит, Райна прочла его письмо!

– У меня действительно неприятности, но совсем не такие, как ты думаешь. Я влюблен.

– Действительно неприятно. Когда ты собираешься сделать предложение Алиции?

– Никогда. Я вообще не собираюсь делать ей предложения. Я влюблен в Райну.

Боже, каким облегчением было говорить правду! Улисс надеялся, что не слишком разочаровал отца. Морщинка прорезала лоб Патрика.

– А я-то думал, ты влюблен в Алицию.

– Это ты вообразил, что я влюблен в Алицию, а я не мог заставить себя сказать правду.

– Я очень привязался к Алиции. Но еще больше я привязан к Райне. Было время, когда Рио, Велвет, твоя мать и я надеялись, что вы поженитесь.

– Я не знал об этом.

– Мы впервые заговорили об этом, когда родилась Райна. И надеялись, что когда-нибудь это произойдет. Так ты уже поговорил с Велвет?

Несколько минут ушло у Улисса на то, чтобы подробно рассказать о своей встрече с Велвет, потом он перешел к описанию сцены на балу.

– Поэтому, – заключил свой рассказ Улисс, – что бы я ни сказал и ни сделал, это не произведет впечатления на Райну.

– Было время, когда я думал то же самое о твоей матери. Она отказывалась меня слушать.

– Как же тебе удалось переубедить ее?

– Помнишь о моей перестрелке с Детвейлерами? Я напал на них из-за того, что они причинили горе твоей матери. После того как я получил пулю, она наконец поверила, что я и вправду люблю ее. – Патрик улыбнулся. – А потом я ее соблазнил.

– Так ты хочешь сказать, что мне следует соблазнить Райну?

Патрик понизил голос:

– Большинство мужчин могут сказать своим телом больше, чем словами. Черт возьми, я предоставляю тебе самому разработать операцию. Запомни одно: в любви и на войне любые средства хороши.

Улисс готов был отдать все, чем обладал, доброе имя и земное достояние, чтобы последовать совету отца. Но он опасался, что Райна и близко его к себе не подпустит.

– Я прожил все эти годы в уверенности, что я лучше Райны. Я не хотел ее любить. Зная о прошлом Велвет, я считал, что Райна не достойна быть женой политика. Я убеждал себя, что ее манера одеваться и вести себя – большое препятствие. Когда она явилась в Остин с сундуком, полным модных тряпок, и мои друзья приняли ее, я тоже принял ее.

– Эх, сынок, большинство мужчин уверяют себя в том, что они лучше своих женщин – умнее, сильнее, способнее. Это гораздо легче, чем признать правду.

– А в чем правда?

– Правда в том, что именно женщины облагораживают нас, прививают нам хорошие манеры и в мелочах, и в серьезных делах. Именно женщины открывают нам значение таких слов, как красота, нежность и верность. Конечно, они лучше нас, – сказал Патрик с чувством. Потом хмыкнул: – Хочу дать тебе последний совет. Если ты исчерпаешь все средства и ничего не добьешься от Райны, можешь попытаться упасть к ее ногам. Нет более убедительного зрелища, чем мужчина, стоящий на коленях перед женщиной.

– Итак, ты советуешь мне попробовать оба эти средства – соблазнить и проявлять смирение? Именно в таком порядке?

Патрик подмигнул сыну:

– Я знаю, какое средство ты бы предпочел. И все же думаю, что в случае с Райной смирение даст лучшие результаты. Кстати, будет лучше, если я скажу Шарлотте, как обстоят дела в действительности.

– Я был бы тебе очень признателен. Я знаю, ты хочешь, чтобы она снова вошла в нашу семью.

– Сынок, – сказал Патрик, хлопая Улисса по спине с нежностью, способной убить медведя, – а ты не думаешь, что есть несколько способов добиться цели?

Улиссу потребовалась целая минута, чтобы понять загадочное замечание отца.

– Ты намерен сделать предложение Шарлотте?

У Патрика был вид провинившегося школьника, пойманного за слизыванием крема с торта.

– Как ты, черт возьми, узнал?

– Это просто удачная догадка.

Стальные глаза Патрика смотрели на Улисса так, будто хотели пробуравить его насквозь.

– А ты против? Ведь прошло всего шесть месяцев, как умерла твоя мать. Я люблю ее и всегда буду любить, но не хочу провести остаток жизни, питаясь одними воспоминаниями.

Несколько месяцев назад признание Патрика привело бы Улисса в ярость. Теперь же он знал, что мужчина не всегда волен управлять своим сердцем. Велвет не единственный романтик на свете, думал он, пожимая руку отца.

– Если тебе нужно мое благословение, то я его даю. Мама тоже одобрила бы тебя. А тебе не кажется, что она подготавливала эту ситуацию, когда настойчиво приглашала Шарлотту приехать в гости?

Патрик все еще не отпускал руку Улисса.

– Не говори пока ей о моем решении. В первый раз мы поженились в спешке. Я не хочу повторить эту ошибку.

Шарлотта часто убаюкивала себя книгой. Однако сегодня слова казались ей лишенными смысла. Перечитав один и тот же абзац в третий раз, она отметила место, где остановилась, и закрыла книгу. Роман Генри Джеймса повествовал об общественном и сексуальном брожении под внешне спокойной поверхностью лондонского общества. Шарлотта была уверена, что могла бы кое в чем исправить автора или дать ему пару полезных советов. Она как раз собиралась погасить свет, когда в дверь ее спальни постучали.

«Кто бы это мог быть?» – недоумевала она, поднимаясь с постели.

Если Алиция прощалась на ночь, то обычно до утра не появлялась.

– Кто там? – спросила Шарлотта.

– Это я, Патрик. Хочу поговорить с тобой несколько минут, если ты еще не спишь.

Сердце Шарлотты затрепетало, потом тяжело забилось, как кузнечный молот. О чем это ему понадобилось с ней говорить, если они провели вместе весь день?

А может быть, он пришел к ней совсем не ради разговора? Она выпрыгнула из постели, разгладила простыни, потом надела свой лучший халат, отороченный перьями марабу. Минуту она провела перед зеркалом, взбивая волосы и пощипывая щеки, чтобы вызвать румянец.

– Не хотел тебя тревожить, – сказал Патрик, входя.

– Ты вовсе не тревожишь меня. – Она указала на пару стульев у окна. Хотя внутри у Шарлотты все сжималось от ужаса, она умела скрывать свои чувства – брак с Найджелом научил ее многому. – Что ты хочешь обсудить? – спросила она, усаживаясь на один из стульев.

Патрик сел напротив, скрестив длинные ноги, и взял ее руку в свои. Он не стал бы к ней прикасаться, если бы был рассержен, подумала она.

– Нам надо поговорить о наших детях, – сказал он.

Она с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться, ощутив, как ее беспокойство сменилось надеждой. Поднимаясь в свою комнату, она слышала, как Патрик разговаривал с Улиссом. Должно быть, Улисс сказал Патрику насчет Алиции.

– Ничего не может быть для меня приятнее. Выражение лица Патрика изменилось – он посуровел.

– Надеюсь, ты будешь чувствовать себя не хуже, когда я закончу. Улисс просил у Велвет разрешения официально ухаживать за Райной. Я знаю, или, вернее, я думал, что ты лелеяла надежды насчет моего сына и твоей дочери. Но я хочу, чтобы ты услышала правду от меня.

Шарлотта почувствовала, как кровь отлила от ее лица. У нее вдруг возникло ощущение, что она перестала ясно видеть. «Не смей падать в обморок», – приказала она себе, силой воли стараясь отогнать надвигающуюся черноту.

– Я очень рада, что ты сказал мне, – ответила она со всем достоинством, на которое была способна. – Я желаю им обоим счастья.

– Ты не огорчена?

Огорчена? Нет, нисколько. Она почти лишилась разума от отчаяния. Теперь ей и ее дочери было негде преклонить голову – у них нет ни дома, ни денег, ни будущего.

– Конечно, я нисколько не огорчена. Это правда, я надеялась, что Улисс и Алиция привяжутся друг к другу. Но мне было бы ужасно тяжело оставить дочь в Техасе и вернуться в Англию без нее.

Шарлотте удалось пробормотать еще несколько ничего не значащих слов, и она почувствовала громадное облегчение, когда Патрик ушел. Как только дверь за ним закрылась, Шарлотта упала на постель, стараясь заглушить рыдания.

Она сама посеяла ложь и теперь пожинала горькие плоды.

Алиция ехала верхом по аллее от дома Прайдов к их почтовому ящику, благодарная случаю, позволившему на время вырваться из угнетавшей ее атмосферы дома, ставшей непереносимой с той минуты, как Улисс объявил о своем намерении ухаживать за Райной.

Вместо того чтобы вызвать радость, это сообщение повлекло весьма неприятные последствия: в доме теперь чувствовалась какая-то обреченность. Почему ее мать ходила повсюду с выражением печали и ужаса на лице и каждый раз, когда ей казалось, что ее никто не видит, заливалась слезами? И почему всякий раз, когда Патрик воображал, что Шарлотта на него не смотрит, на лице его появлялось выражение горькой печали?

Но больше всего поражало поведение Улисса, что, несомненно, было следствием его неурядиц с Райной. Когда Улисс участвовал в семейных трапезах, вид у него был рассеянный и не было ни малейшей возможности вступить с ним в беседу.

Но Алиция сама не имела причин веселиться. Даже с Терриллом она разговаривала резко, когда он в последний раз приезжал. Она не могла рассказать ему о причине своего плохого настроения, как не могла рассказать никому другому.

Тыльной стороной руки Алиция отерла влажный лоб. Предполагается, что дамы должны сиять, а не потеть, но июньская жара действовала на Алицию почти так же, как на ее кобылу: обе казались взмыленными. Или причиной было ее нервное состояние?

Прошло уже два месяца с тех пор, как она отправила свою рукопись в Нью-Йорк, и сердце ее было исполнено надежды. Теперь же надежда эта почти угасла. С каждым днем ей было все труднее казаться беззаботной.

Неужели издателю требовалось так много времени, чтобы прочесть рукопись? Неужели не было специального человека, который бы занимался тем, что отвечал на поступающие письма? Чувство собственного достоинства не позволяло ей отправить рукопись какому-нибудь другому издателю до тех пор, пока она не получит ответа от господина Бидла или от одного из его помощников.

Фантазия Алиции немедленно нарисовала некую каморку, наполненную мрачными тенями. Редактор сидел за столом, заваленным рукописями. На самом верху этой горы лежала ее книга.

С губы редактора свешивалась сигарета. Черты его лица выражали все большую скуку, он методично складывал из каждой страницы ее романа бумажного голубя и отправлял его в полет в раскрытое окно.

Вот подонок, подумала она, адресуя эпитет воображаемому издателю и иже с ним и мысленно обрекая их всех на вечные муки в аду.

Она подъехала к почтовому ящику и с такой силой дернула дверцу, что содержимое высыпалось на землю.

«Прекрасно, просто чудно», – пробормотала она, видя, как письма плавно опустились в лужу, образовавшуюся после ночного дождя.

Поездка в дамском седле обладала одним неудобством – было трудно спешиться без посторонней помощи. Когда Алиция попыталась изящно соскользнуть с седла на землю, ее юбка зацепилась за стремя. Тут ее кобыла, решив порезвиться, сделала шаг в сторону, и Алиция полетела в жидкую грязь.

– Черт возьми! – выругалась она, с наслаждением ощущая, как брань слетает с ее губ. Она уже собиралась встать, когда вид конверта с нью-йоркской маркой и с названием издательства Бидла привлек ее внимание.

«Не слишком-то радуйся!» – посоветовала она себе, чувствуя, что у нее захватило дух. Возможно, это был ответ с отказом принять ее рукопись.

Она подняла конверт вместе с остальной почтой и встала. Почему этот конверт был таким толстым? Неужели требовалось несколько страниц, чтобы сказать «нет»?

Кобыла стояла в нескольких футах от нее и мирно жевала траву.

– Тысяча благодарностей. Ты оказала мне огромную помощь, – сказала Алиция лошади и сунула почту в один из седельных мешков.