— Понимаю.

— Ну если понимаете, так будем считать, что никакой проблемы нет.

Бритт промолчала, отчасти потому, что не была в том уверена. Они прикончили свои соки и воды, и Дженифер была готова к дальнейшему осмотру животных. Следующим пунктом их путешествия была Великая Страна Птиц, состоящая из нагромождения больших и малых клеток, в каждой из которых было столько восхитительных пернатых существ — летающих, сидящих, важно прохаживающихся, что у Дженифер разбежались глаза. Бритт с удовольствием смотрела, как Элиот начал вдруг подкидывать дочку в воздух, желая, очевидно, дать ей почувствовать то же, что чувствуют птицы в полете. Дженифер, как и все дети во время подобных процедур, заходилась от счастливого смеха.

Пожилая женщина, остановившись возле Бритт, сказала, что малышка у нее просто прелесть.

— Такое удовольствие, — добавила она, — видеть счастливую молодую семейку на совместной прогулке. Это встречается не так уж часто.

Бритт не стала рассеивать иллюзии пожилой дамы.

Когда они завидели впереди слонов, Дженифер невозможно было удержать, она рванулась туда с такой скоростью, что Элиот едва поспевал за ней. Бритт шла немного поотстав и опять задумывалась о намеках, которые он позволил себе сделать в разговоре с ней.

Лучше всего выбросить все это из головы, решила она, отнести к числу недоразумений, постоянно случающихся между людьми просто из-за разности мнений, из-за недостаточного знания друг друга, из-за недопонимания, в конце концов, того, как собеседник отнесется к твоим словам. Выразив ей свои чувства, Элиот вовсе не собирался задеть ее или обидеть. Нет никаких причин для паники. Что такое, собственно, он сказал? Да ничего особенного. Просто доверяет ей и потому не особенно выискивает какие-то осторожные слова и выражения. Ничего дурного он не предполагал. Вот Харрисон, тот да! Тот после нескольких скотчей становится просто невыносим. Чуть ли ни во второй раз как они виделись, а он весьма недвусмысленно поглядывал на нее, совсем не беря в расчет то, что она любит его брата.

Нет, лучше и разумнее всего не придавать значения сегодняшнему инциденту. Просто Элиот воспользовался той степенью доверия, которую она сама ему предоставила. Конечно, она должна в дальнейшем быть немного сдержаннее, но в общем повода для особого беспокойства нет.

Немного не доходя до вольера со слонами, Элиот и Дженифер задержались, поджидая ее возле питьевого фонтанчика. Она присоединилась к ним, и Элиот, дружески положив руку ей на плечо, сказал:

— Я чувствую себя неловко из-за того, что расстроил вас.

— Нет, не беспокойтесь об этом, не так уж я и расстроилась, — легко, с улыбкой ответила она. — Просто я придаю очень большое значение сохранению хороших отношений с членами семьи Энтони.

— Я рад этому. Рад тому, что наши отношения не разладятся.

— Нет, Элиот, они не разладятся, но мы оба должны следить за своими выражениями. — Она искоса взглянула на него. — Энтони…

— Разве мы говорили об Энтони?

— Нет, но, так или иначе, я не могу не думать о нем.

— И что же вы о нем думали?

— Я просто подумала, что скоро он вернется домой, а потому не лучше ли и нам поторопиться с возвращением?

— Вы так хотите?

— Я хочу, чтобы все были спокойны и счастливы. Ведь только это всем и нужно.

Он согласно кивнул и переменил тему:

— Энтони предложил нам пока пожить в «Роузмаунт», но я не уверен, что Дженифер там будет лучше, чем в городе.

— А мне кажется, для ребенка Восточное побережье гораздо здоровее города, там ведь просто восхитительно. Так что на вашем месте я бы подловила Энтони на слове.

Он посмотрел на нее и спросил:

— Может, вы тоже захотите выбраться на Восточное побережье?

— Мы с Энтони собирались провести там уик-энд. Думаю, он не пропустит ни малейшей возможности лишний раз повидаться с Дженифер.

— Так чего он нас гонит туда? Здесь он может видеть ее каждый день, разве не так? — Дженифер захныкала, и он взял ее на руки. — Ну вот, мое солнышко устало, сейчас еще немножко посмотрим на слонов и пойдем домой.

— Нет, папа, Джи хочет посмотреть на Смокки.

Энтони улыбнулся.

— Разве не лучше будет посмотреть на дедушку, детка? Тем более, что этот толстый китайский Смокки наверняка все еще спит.

* * *

Мэджин Тьернан вот уже несколько часов лежала в постели. Артур Кэднесс звонил каждые полчаса, но она отказывалась с ним говорить и вешала трубку. Ее голос с каждой новой порцией скотча становился все глуше, а слова — все неразборчивее.

К семи часам она едва ли способна была самостоятельно добраться до ванной. Там у нее хранилось немного аспирина и еще множество всякой дряни. Но здесь, в ящике ночного столика, если покопаться, можно найти снотворное. Со второй попытки рука нащупала нужную коробочку. Она попыталась пересчитать таблетки, но никак не могла сосредоточиться. Впрочем, их было вполне достаточно, чтобы усыпить в день выборов пару-тройку этих собачьих избирателей.

Мэджин откинулась на подушки. Прежде чем со всем покончить, она решила попробовать в последний раз дозвониться до Харрисона. Набрала его номер, номер его домашнего телефона, который знала, как молитву. Но набирая его, она несколько раз ошиблась. Комната начинала потихоньку раскручиваться у нее перед глазами, и ей пришлось полежать зажмурившись. Потом она старательно, по одной цифре, не торопясь набрала его номер и замерла в ожидании.

— Господи, Боже мой, помоги мне, — всхлипывая, шептала она. — Пожалуйста, прошу тебя, помоги…

* * *

Эвелин обжаривала на кухне телятину, когда зазвонил телефон. Сняв сковороду с огня, она вытерла руки и вышла в переднюю, где стоял телефон. Наверное, кто-то из помощников Харрисона. Первый раз за две недели выдался день, когда он пришел домой пораньше, но разве они хоть на час оставят его в покое?

Она взяла трубку и сказала «хэлло», но никто не ответил.

— Хэлло? — снова сказала она.

В трубке раздался слабый, неверный голос:

— Пожалуйста, попросите Харрисона.

Голос был незнаком Эвелин. Сумасшедшие и просители не могли звонить, поскольку этого номера не знали. Сюда, домой, могли звонить только знакомые люди, и Эвелин это насторожило.

— Могу я узнать, кто его спрашивает?

— Мэджин.

— Мэджин… — повторила Эвелин, безуспешно пытаясь вспомнить имя. — А Харрисон знает, кто это?

— Да. Пожалуйста, попросите его взять трубку. В этом есть крайняя необходимость. Пожалуйста.

В голосе женщины звучало такое отчаяние, что Эвелин не на шутку встревожилась. И что самое неприятное, женщина, судя по голосу, пьяна.

— Подождите минуту, — сказала Эвелин и пошла наверх посмотреть, не принимает ли Харрисон душ. Но он уже принял его и теперь, стоя перед зеркалом, приводил в порядок влажные полуседые волосы. — Дорогой, — сказала она, — тебе звонит какая-то Мэджин. Она говорит, что у нее крайняя нужда.

По его реакции Эвелин почти ничего не заметила. Почти. Но этого достаточно. Итак, его очередную пассию зовут Мэджин.

— Ах, эта… — равнодушно сказал сенатор. — Наша сотрудница. Из Комиссии вспомогательных армейских служб. Я здесь возьму трубку, дорогая. Спасибо.

Эвелин вышла из комнаты и, спускаясь по лестнице, слышала вежливый голос Харрисона.

— Да, Мэджин, здравствуйте. У вас что-то случилось? Да, да говорите, я слушаю.

Пока Эвелин дошла до аппарата, стоящего в прихожей, и сняла трубку, вся чрезвычайная информация, видимо, была уже передана, и в трубке слышался только женский плач. Харрисон говорил обычные в таких случаях слова, пытаясь успокоить собеседницу, но эта Мэджин продолжала плакать.

— Хорошо, я приеду, — услышала она голос мужа. — Но это очень некстати. Я планировал провести хоть один спокойный вечер дома с женой…

Вскоре он повесил трубку, Эвелин поспешила сделать то же, ибо весьма неделикатным считала сам факт подслушивания и не хотела, чтобы муж узнал об этом. Она вернулась на кухню, поставила на огонь сковороду с телятиной и стала ждать. Вот сейчас появится Харрисон и начнет рассказывать ей некую объяснительную историйку. Минут через пять он действительно спустился вниз, возник на пороге кухни и с явной досадой в голосе проговорил:

— Боюсь, глупая девчонка из-за личных проблем может наломать дров, надо ехать спасать.

— Тебе надо ехать? — мягко спросила она. — Почему именно тебе?

— Она доверяет мне, как и отцу-исповеднику не всегда доверяют. Хуже всего, что она в крайней степени расстройства. Да к тому же еще и выпила изрядно.

— Но что за неприятности? Ты сам имеешь к ним какое-то отношение?

— Ну, какое отношение… Разве только то, что моя сотрудница в плохой форме. Я скоро вернусь, дорогая, пробуду там ровно столько, чтобы убедиться, что кризис миновал. Могу я попросить тебя об одолжении?

— О каком одолжении?

— Позвони, пожалуйста, Артуру Кэднессу и попроси его тоже подъехать сейчас к Мэджин. Он сотрудничал с ней и может оказать реальную помощь. Я только хочу убедиться, что они взяли ее под контроль.

— Конечно, Харрисон, поезжай.

— Ты прелесть, — сказал он, целуя жену в щеку.

— А что за проблемы у этой Мэджин? — спросила Эвелин, когда он уже собирался уходить.

— Она немного того… Новенькая на Капитолийском холме. Ну, ты понимаешь…

— Ты хочешь сказать, что она влюбилась в тебя?

— Да, похоже на то. Я сам виноват, ввел ее в заблуждение, поддразнивал, вот она и взяла себе в голову. Ты же знаешь, я со всеми открыт и сердечен. Очевидно, она это неправильно расценила.

— Это и есть вся ее проблема, да? — спросила Эвелин, не сумев скрыть сарказма. — Должна признаться, что я восхищаюсь твоей искренностью.

— Ты моя жена. — Он еще раз поцеловал ее в щеку. — Разве я могу тебя обманывать, дорогая? Даже если бы и захотел, то не сумел.

— Да, — сказала она. — Я думаю, не сумел бы…

На лице Харрисона появилось неопределенное выражение, будто он хотел сказать что-то важное, но затем передумал.

— Через час я вернусь. Может, даже раньше. Мне кажется, что главная ее проблема — спиртное. Больше так продолжаться не может. Артур советовал принять строгие меры, и я, наверное, решусь на это, другого выхода, как видно, не существует, не в таком мы месте работаем, чтобы… — Он прервал себя и, уже выходя, сказал ей: — Если ты проголодалась, дорогая, не жди меня.

Он вышел в переднюю, прихватил пиджак и скрылся за дверью. Весь разговор он провел спокойно и миролюбиво. И отметил про себя, что Эвелин держалась еще спокойнее и миролюбивее. К ее чести, она не обрушила на него град упреков. Пока. Его дражайшая половина достаточно умна и проницательна во всем, что касалось сердечных дел, но не всегда удерживалась от язвительных замечаний, так что по возвращении ему наверняка еще предстоит нечто выслушать, в этом сомневаться не приходится.

Мэджин — иное дело. Даже пьяная, она понимала, что делает роковой шаг. Это был, в сущности, ультиматум, она знала, что ее поступок, ее звонок может привести к катастрофе. Если теперь вся история выйдет наружу, он никогда не сумеет простить ее.

Харрисон вывел свой «крайслер-империал» из гаража и поехал в восточном направлении. Этот ее звонок сущий бабский идиотизм… Неужели она не может немного подождать? Подъехав к дому, где жила Мэджин, и не обнаружив там Артура Кэднесса, он решил подождать его в холле. В подобного рода мероприятиях просто необходимо, чтобы кто-то был под рукой.

Его помощник приехал минут через десять, и Харрисон встретил его у подъезда. Кэднесс исключительно надежный человек, профессионал, заслуживающий абсолютного доверия. Правда, выглядел он странновато со своими этими очками в роговой оправе, в старомодных белых штанах и свободно болтающемся пиджаке. Но Харрисон не придавал особого значения тому, как одеваются его сотрудники, во всяком случае, сотрудники-мужчины…

— Я войду первым, — сказал Харрисон, — и посмотрю, что там к чему. Она намекала на самоубийство. Думаю, вы должны быть здесь на тот случай, если понадобятся экстренные меры.

— Хорошо, — сказал Кэднесс. — Но, может, она еще не успела наделать глупостей.

— Черт! Если я не управлюсь с этим, можно считать меня покойником.

— Будем надеяться, что все обойдется, сенатор.

Харрисон расправил плечи и двинулся к лифту. Когда он поднимался, ему казалось, что лифт будет ползти вечно и, возможно, это будут как раз те минуты, на которые он трагически опоздает. Выйдя на площадку, Харрисон сначала позвонил в квартиру Мэджин, потом достал ключ. В квартире было темно и пахло виски. Он не услышал ни звука. Позвал ее, но ответа не последовало. Страх по-настоящему начал забирать его, страх наваливался со всех сторон, леденящий страх ее смерти.