— А она не сказала, чем занята?

— Что-то вроде арт-шоу, или выставки, точно не скажу.

— В министерстве культуры?

— Ох, ну да, я вспомнила. Она именно так и сказала.

Во время совещания Роберт Фэрренс, атташе по культуре, говорил что-то насчет сегодняшнего открытия выставки в министерстве культуры. Элиот вспомнил, что этот человек намеревался писать с Моник портрет. Он не считал, что на такие глупости стоит тратить время, но Моник относилась к этому иначе. К тому же Элиот, хоть и плохо знал Фэрренса, совсем недавно объявившегося в посольстве, с первого взгляда оценил его определенным образом.

— Когда она звонила? — спросил он.

— Недавно. Минут пятнадцать назад.

Джоан не давала себе труда скрывать антипатию, испытываемую к Моник, и Элиот едва ли мог осудить ее за это. Подчас Моник проявляла по отношению к сотрудникам посольства неприкрытую грубость. Из этого не раздувалось истории, все понимали, что Элиоту нечего сказать в оправдание супруги, но ситуация была крайне затруднительна и неприятна для всех.

Забрав подготовленную Джоан папку с письмами, Элиот прошел в свой кабинет и уселся за стол. Этот Фэрренс никак не шел у него из головы. Иисусе Христе! Почему она выбрала именно его?

Новый атташе не казался особенно заметной фигурой, серое на сером, ничего примечательного. В свои тридцать пять выглядел он лет на десять старше. Вдовец, получивший первое серьезное назначение после смерти жены и нескольких лет, проведенных за служебным столом в Вашингтоне. Как множество людей в сфере культуры, он был из племени несостоявшихся художников. Элиот и за человека его не считал. Теперь, если окажется, что его подозрения верны… Господи Боже! Этот сукин сын всегда приветствовал его с улыбкой, а сам тайно трахал его жену. При одной мысли об этом кровь закипает в жилах. Он понимал теперь, что прежде умышленно закрывал глаза на то, что другие, возможно, видели уже давно.

В горле стоял комок, и он никак не мог проглотить его, что мешало ему думать. А думать необходимо. Его отношения с Моник за последние несколько месяцев резко ухудшились. Но когда это началось? Когда прибыл Фэрренс? Да, все совпадает. Он заметил перемену в ней примерно в тот же месяц, когда Фэрренс приехал в Дели. Но они, черт возьми, были осторожны!..

Элиот потряс головой и, поразмыслив, пришел к выводу, что в выборе Моник есть своя логика. Этот выродок наверняка из тех протяженно страдающих, утомленных жизнью типов, что и агонизируют с определенным шармом. К тому же он пьяница. Здесь, в Дели, поговаривали об этом, когда он прибыл. Действительно, он и Моник — прекрасная парочка. Оба беспокойные, оба любят выпить и склонны к беспутной жизни. В самом деле, кого же еще ей выбрать, как не этого малого? И притом еще весьма досадить мужу, взяв в любовники именно такого типа, которого он если не презирал, то почитал за ничто.

Что ж, теперь, по крайней мере, он знает правду. Но вот вопрос: что с ними делать? Разоблачение, праведное возмущение едва ли подходящее средство. Он даже не мог упрекнуть ее в том, что она разрушила его любовь, — он не любил ее, а лишь владел ею. Практически он уже выскользнул из адского котла брака, так что его претензии к ней можно свести к нулю. Тем более, что и он — не ангел. Элиот вспомнил свое приключение в Джакарте, когда Элиз Морган, жена австралийского посла в Индонезии, захомутала его на коктейль-приеме. Все это так, но если Моник трахается с Фэрренсом, он вмешается. На карту поставлены две карьеры. Если эта дрянь не желает подумать о муже, подумала бы хоть о любовнике!

Элиот позвонил домой. Моник ответила только на седьмой звонок.

— Я только что вошла, Элиот.

Он старался говорить как можно более спокойно.

— Джоан передала, что ты идешь на выставку.

— Да, но на ужине я появлюсь, не огорчайся.

— Я не смогу встретить Энтони и Бритт, тут возникли непредвиденные обстоятельства, так что я подумал уйти пораньше и заехать к ним в отель.

— Делай как знаешь.

— Думаю, было бы хорошо, если бы мы поехали к ним вместе.

— Элиот, у меня другие планы. Потому я и звонила тебе, так что ради Бога… Или ты хочешь потерзать меня еще немного?

Он понимал, что уговоры тут бесполезны, а если у него и есть к ней вопросы, то это не для телефона. Обсуждать ее поведение и порицать за наплевательское отношение к его карьере он должен, глядя ей в глаза.

— Нет, Моник, я ни на чем не настаиваю, иди. Порадуй себя выставкой.

* * *

Бритт опять подошла к конторке, вопросительно глядя на служащего аэропорта.

— Виноват, мэм, но я ничего здесь не могу поделать, — сказал тот, поправляя съехавшие на нос очки в роговой оправе. — Я дважды смотрел, но ничего нет.

— Видите ли, мой муж болен, — продолжала Бритт бессмысленные уговоры, — и нам просто необходимы наши чемоданы. Пожалуйста, сделайте что-нибудь.

Служащий, сухопарый смуглый человек, сказал, что он попробует связаться с Найроби и спросить, не остался ли их багаж в Кении, и предложил ей посидеть и подождать. У стены тесной багажной конторы стояло с полдюжины стульев, и Бритт села рядом с беззубым маленьким человеком в тюрбане. Она была близка к тому, чтобы разрыдаться. Энтони чувствовал себя очень плохо, ей с трудом удалось устроить его в комнату ожидания для высокопоставленных лиц, где красивая молодая женщина в сари взяла его под свою опеку и предложила чаю.

Приземлились они раньше времени, так что Элиота среди встречающих не оказалось. Но Бритт опасалась, что история с багажом к его появлению не закончится. Мало ей перелета с больным мужем, так теперь еще и багаж потерялся. Хорошо еще, что она догадалась положить свои драгоценности в сумочку — их стоимость во много раз превосходила стоимость всего багажа.

Маленький человек рядом с ней, шамкая губами, жевал что-то. Бритт взглянула на него и улыбнулась. Он кивнул ей. Она не представляла, что привело его в багажное отделение, но, как бы там ни было, он сидел здесь и терпеливо чего-то ждал. С возрастом, очевидно, приходит и терпение…

Служащий наконец вернулся.

— Пожалуйста, миссис Мэтленд.

Бритт встала и подошла к конторке.

— Ну что, вы нашли наш багаж?

Он покачал головой.

— Нет. Простите, его нет и в Найроби.

— Однако где-то он должен находиться, как вы считаете?

— Это определенно выяснится, — сказал служащий. — Я распорядился о повторных поисках. Мы предполагаем, мэм, что ваши вещи могли случайно попасть на один из других рейсов, — я выясню, какие и куда отбывали в то время, когда вы прибыли.

— И долго вы будете все это узнавать?

— Некоторое время, боюсь, это займет. Полагаю, вы можете поехать в отель. Мы свяжемся с вами сразу же, как только багаж будет найден.

Бритт поняла, продолжать разговор бессмысленно. Она сообщила служащему, что они остановятся в отеле «Тадж-Махал», поблагодарила за хлопоты и отправилась в зал ожидания для привилегированных особ. Там ей сообщили, что Энтони в туалете. Бедняга, с этой экзотической африканской болезнью он вот уже несколько дней живет между постелью и туалетом.

— Могу я предложить вам чашку чая? — спросила ее красавица в сари.

— Да, пожалуй, одну бы я выпила. Благодарю вас.

Хозяйка, грациозно поправив на плече конец сари, удалилась. Бритт вздохнула. В зальчике было тихо, уютно и малолюдно. Она поблагодарила судьбу за передышку, осмотрелась вокруг и заметила за столиком в углу двух индийских бизнесменов, пивших чай и беседовавших. Завидев появившуюся белую женщину, они прервали разговор и с восхищением взирали на нее, продолжив прерванную беседу, лишь когда она уселась за столик.

Мягкая мелодия, наигрываемая на ситаре [4], доносилась откуда-то снизу. Девушка в сари с улыбкой поставила на стол поднос с чайными принадлежностями, и Бритт сразу же взяла чашку. Молоко и сахар добавлять в чай она не стала. Кондиционеры здесь работали хорошо, в помещении было прохладно, а чай отменно вкусен. Отпив несколько глотков, она опять осмотрелась вокруг, ожидая появления Энтони. Но его все не было.

Часть их путешествия, пришедшаяся на Индию, определенно не очень хорошо началась. Бритт подумала о своем красивом черном вечернем платье, в котором она собиралась появиться сегодня на приеме в посольстве, а теперь оно летит где-то над океаном, если, конечно, не попало уже в воровские руки. С грустью подумалось, что придется идти на прием в чем есть. Можно попросить что-нибудь у Моник, мелькнула у нее мысль, но тотчас была отвергнута.

Вещей, конечно, жалко, а потеря некоторых переживалась ею особенно болезненно. Как она радовалась, собрав себе приданое! Сначала, правда, огорчалась, думая, что это может оказаться неразрешимой проблемой, из-за скудости ее финансов. Но Эвелин заделала эту брешь. В июне она выразила желание помочь Бритт с планированием свадебного путешествия…

Приятный теплый день. Мягкий воздух Джорджтауна напоен ароматом цветов. Они сидят за столом в патио, перед ними небольшой сад, все вокруг исполнено спокойного изящества, присущего Эвелин Мэтленд, — уотфордская ваза, наполненная желтыми розами, старинное английское серебро и старинный севрский фарфор.

— Позвольте мне высказать свою точку зрения, дорогая, — проговорила Эвелин в своей мягкой аристократичной манере. Она улыбнулась, ее голубые глаза были нежны и полны теплоты. — Как жена члена Верховного суда вы должны иметь соответствующее приданое. Мы должны серьезно обсудить с вами ваш будущий гардероб.

Упоминание об одежде заставило Бритт замкнуться. Она и так переживала, что у нее недостаточно средств для обновления гардероба, а тут и совсем почувствовала себя неуютно. Живя на студенческую стипендию, не особенно разгуляешься. Тетя Леони пыталась время от времени предложить ей немного денег, но Бритт знала, что Уоллесы сами во многом нуждаются, и категорически отказывалась от помощи.

— Я понимаю, кое-что мне придется купить, — сказала она, стараясь не уронить своего достоинства.

Эвелин тихонько похлопала ее по руке.

— Не сомневаюсь, Энтони впоследствии выделит вам какие-то деньги на личные расходы, но я хочу, чтобы вы позволили мне купить вам приданое, так как он этого для вас сделать не может.

Бритт была и удивлена и растрогана.

— Нет, Эвелин, я не могу вам этого позволить.

— Почему? Приведите хоть одну серьезную причину, по которой вы отказываете мне.

Бритт вздохнула и ничего не ответила.

— A у меня — несколько причин, — продолжала Эвелин. — Но хватит и одной: это доставит мне радость.

— Простите, Эвелин, но у меня есть своя гордость.

— Но ведь мы с вами члены одной семьи, дорогая. А гордость хороша для посторонних. Пожалуйста, Бритт, позвольте мне сделать это.

Бритт в замешательстве молчала, испытывая благодарность и вместе смущение. Кэтрин в свое время наверняка пришла к Энтони с полным гардеробом, у нее был прекрасно меблированный дом, и серебро, и фарфор, и что там еще… У Бритт ничего этого нет. Ничего, кроме любви. Эвелин все понимает и не хочет, чтобы Бритт из-за этого страдала.

— Вы так добры ко мне, — наконец сказала она, — но я не хочу быть вашей должницей.

— Но я же не жертву приношу. Поверьте, я действительно делаю это из эгоистических соображений. Просто в свое время мы с мамой вместе собирали мое приданое. И я знаю, сколько радости это ей доставило, возможно, это было самое счастливое наше с ней время. У меня, к сожалению, нет дочери, Бритт, но я хочу испытать то же приятное волнение. Так доставьте мне это маленькое удовольствие.

Бритт вздохнула, испытывая глубокую благодарность.

— Боюсь, это доставит вам помимо расходов еще и массу хлопот.

— Я же сказала, у меня чисто эгоистические соображения. А вы — мой единственный шанс, дорогая.

Против искренности Эвелин устоять было невозможно, уж такой она человек. И вот они принялись за дело, объехали вместе множество магазинов, что потребовало и времени и сил, но обе ни того, ни другого не жалели. И обе вдохновенно играли в дочки-матери, так как в жизни ни у той, ни у другой этого не было. О, дорогая, милая Эвелин…

В это время дверь зала открылась и появился крайне встревоженный чем-то индиец. Осмотревшись и увидев Бритт, он тотчас направился к ней.

— Простите, вы миссис Мэтленд?

— Да.

— Тысячу извинений, мэм. Я Бхагвант Кумари из американского посольства. Только что узнал, что вы прилетели раньше. Мы, конечно, пытались выяснить время прибытия, но эти люди никогда ничего не скажут вам точно. Это вам не «Даллас Интернэшнл», как вы понимаете. Надеюсь, вы не испытали слишком больших неудобств?

Только проговорив все это, индиец перевел дыхание.