Кристина Брук - Без ума от графа

– Какого еще вмешательства? – удивился Гриффин.

– Как какого? Как вы собираетесь остаться наедине с Розамундой, если я не отвлеку ее мать?

Гриффин нахмурился. Ему сразу не понравилась роль просителя, в которой ему придется выступать, тем более что он имел полное право на разговор со своей невестой.

– Ну что ж, пусть только попробует помешать мне.

Лидгейт внезапно замер на месте. Гриффин тоже остановился.

Взгляд Лидгейта стал жестким и колючим, плотно сжатые губы мрачно искривились, обаяние улетучилось. Если бы Гриффин чуть раньше не получил явное тому доказательство – удар в челюсть, – то теперь при одном взгляде на Лидгейта было бы видно, какой это жесткий человек.

– Вы просто не понимаете, на что способна эта женщина, – заметил помрачневший Лидгейт. – Я все равно пойду вместе с вами. Если это может вас утешить, я делаю это не ради вас, а ради Розамунды. Неужели вы полагаете, что Ксавье оказал вам любезность, сообщив, где сейчас Розамунда?

Нет, Гриффин так не полагал. Он не обольщался насчет намерений лорда Стейна. Но какими бы ни были тайные мотивы его будущего шурина, надо было как можно скорее решать дела с Розамундой. Гриффин не собирался задерживаться в Лондоне – слишком много дел дома.

Гриффин пристально посмотрел на Лидгейта, пожал плечами и как ни в чем не бывало пошел дальше.

– Если бы вы оделись более прилично, это пошло бы на пользу вашим отношениям с Розамундой, – резко произнес Лидгейт. – А также отношениям с ее матерью.

Но Гриффину это было совершенно безразлично. Элегантная одежда только подчеркнула бы его чрезмерную физическую силу и общую неприглядность. Ни к чему выставлять себя на посмешище, даже ради Розамунды Уэструдер.

И в особенности перед леди Розамундой Уэструдер.

– Нам сюда, – указал Лидгейт и стал подниматься по лестнице, ведущей в особняк. Окинув еще раз своего спутника недовольным взглядом, он заметил: – Предоставьте мне право вести беседу.

– Черт побери, – буркнул Гриффин. – Как-нибудь обойдемся без вас.

Не успел Эндрю постучать тростью в дверь, как опередивший его Гриффин с силой стукнул по ней кулаком. Дверь тут же распахнулась, и за ней оказался невозмутимый лакей в темно-синей ливрее.

Гриффин никогда не обращал особого внимания на внешность мужчин, но лакей поразил даже его. Трудно было вообразить себе более красивого юношу, чем этот: казалось, что на землю спустился или греческий бог, или ангел.

Лакей, по-видимому, был удивлен не меньше, чем Гриффин, но его удивление было с противоположным знаком. Внезапная боль в челюсти напомнила о себе, и Гриффин понял причину столь явного удивления, написанного на лице слуги.

Гриффин чертыхнулся, красавец слуга побледнел как полотно и попытался было закрыть дверь прямо перед носом гостя столь устрашающего вида.

Но не тут-то было. Гриффин уперся сильной рукой в дверь, явно намереваясь оттолкнуть слугу, чтобы войти внутрь. Но вовремя вмешался Лидгейт.

Пробравшись вперед, он встал между Гриффином и лакеем, протягивая последнему визитную карточку.

– Может, вы все-таки позволите нам зайти, дружище? Узнайте, принимает ли ее светлость. Доложите, что к ней пожаловали с визитом лорд Трегарт и лорд Монфор.

Взяв в руки визитку, лакей невольно отпустил дверь, и гости наконец-то смогли войти.

Эндрю вел себя как дома: положив головной убор, перчатки и трость на столик у входа, он прошел в холл.

Гриффин последовал за ним, а лакей, глупо ухмыляясь, остался на прежнем месте.

– Прочисти поскорей мозги, парень, – буркнул Гриффин. – Ты разве не слышал, что сказал лорд Лидгейт? Пошевеливайся.

Слуга поклонился, не сводя настороженных глаз с Гриффина.

– Я провожу вас в библиотеку.

– Не надо. Я знаю, где она, – небрежно отмахнувшись, отозвался Лидгейт и с лукавым блеском в глазах добавил: – А мы тем временем отведаем бренди моей кузины.

Ожидание затянулось, и если бы не Лидгейт, неизвестно, как поступил бы Гриффин, не знавший, что делать.

Поколебавшись, он решил расспросить Лидгейта о семье, с которой собирался породниться.

С сожалением посмотрев на своего спутника, Гриффин приступил к расспросам:

– Если это дом Стейна, то почему он здесь не живет?

– Обычно он бывает здесь, – не очень охотно ответил Лидгейт.

– Тогда почему предпочитает жить в особняке Монфора?

Глаза Лидгейта холодно и настороженно блеснули:

– А почему бы вам лично не спросить его об этом?

Лидгейт был прав. Какое ему, Гриффину, дело до того, где живет маркиз Стейн. Из неловкого положения его вызволили шаги и шелест женского платья перед входом в библиотеку.

Гриффин обернулся и от неожиданности не просто встал, а едва не вскочил с места. В отличие от дочери волосы у нее были темные, что же касается остального – черты лица, ярко-синие глаза, – во всем отмечалось поразительное сходство с Розамундой. Они были настолько похожи, что от волнения у Гриффина сердце забилось быстрее.

Увидев гостей, вошедшая женщина явно удивилась.

– Эндрю, какой сюрприз! – Голос у нее был ниже, но приятного бархатистого тембра.

– Я тоже рад видеть вас, Нерисса, – поклонился Лидгейт.

Протянув ему руки, она жеманно произнесла:

– Что же привело вас ко мне? Раньше вы приходили только ради… – Она недовольно и презрительно посмотрела на Гриффина. – Я вижу, вы не один.

Лидгейт слегка пожал пальцы маркизы, точнее, дотронулся и любезно улыбнулся, однако взгляд оставался холодным.

– Не сомневаюсь, что слуга доложил, тем не менее позвольте представить – Гриффин Девер, лорд Трегарт.

У маркизы был такой вид, как будто впервые слышит это имя. Лидгейт шумно вздохнул.

– Нерисса, он помолвлен с вашей дочерью. – Легким взмахом руки он показал на маркизу: – Трегарт, леди Стейн.

Удивление маркиза было настолько велико, что она даже не отреагировала на поклон Гриффина.

– Кто? Он? И за него должна выйти моя дочь? Энди, о чем только думает Монфор? Я ведь приняла его за вашего грума.

Лидгейт мягко заметил:

– Вы ошиблись.

Бестактность маркизы нисколько не задела Гриффина: он давно уже привык к тому впечатлению, какое производила на людей его внешность.

– Вам больше нечего сказать, мадам? В таком случае я хочу видеть мою будущую жену. – Он ухмыльнулся. – Почему бы вам не подняться наверх и не пригласить ее сюда?

Маркиза от возмущения едва не потеряла дар речи.

– Вы… вы смеете указывать мне в моем доме?

– Это не ваш дом, Нерисса, – заметил Лидгейт, уставившись на свои полированные ногти. – И это вам известно.

– Да будет вам также известно, – подхватил Гриффин, – ваш сын, маркиз Стейн, сам пригласил меня.

– О, он пригласил вас? – На лице маркизы появилась и исчезла странная гримаса.

Она внимательно оглядела Гриффина, явно изучая его, и по ее губам скользнула кислая улыбка, словно она выпила уксуса.

– Как это любезно с его стороны, – усмехнулась она. – Конечно, вы само совершенство. Как это я сразу не заметила? Видимо, на меня нашло затмение. – Она перевела взгляд на Лидгейта: – А вас, дорогой Энди, Ксавье тоже направил ко мне? – выдохнула она. – Какой же он чуткий и заботливый сын. Надо будет непременно его поблагодарить.

Пристально посмотрев на Лидгейта словно змея, стерегущая жертву, леди Стейн взмахнула рукой, чтобы привлечь к себе внимание Гриффина:

– Вы можете подняться наверх. Передайте Франсуа: пусть заканчивает, сегодня он больше не нужен.

– Черт, кто такой этот Франсуа? – тихо пробормотал Гриффин.

На ее губах заиграла сладкая до приторности улыбка.

– Эндрю развлечет меня. Вы не против, мой дорогой?

Розамунда терялась в догадках, почему так долго нет матери. Внезапно появившийся лакей, настоящий красавчик, пошептался с ней о чем-то, но о чем именно – Розамунда не смогла расслышать из своего дальнего угла.

Не сказав ни слова, маркиза куда-то ушла. Как хорошо знала Розамунда, она могла задержаться надолго, даже на час.

Розамунда настолько устала, что с трудом удерживала в руках вазу: ей казалось, еще чуть-чуть – и ваза выскользнет из ее онемевших пальцев.

– Мне надо выйти, месье, – наконец-то решилась Розамунда. – Мне…

Она осеклась, не веря своим глазам: в дверях стоял Гриффин Девер. От неожиданности ваза выскользнула из рук и с грохотом разбилась на мелкие кусочки.

– Ах! – Она машинально потянулась к осколкам разбитой вазы, но в следующий момент вспомнила, во что одета: прозрачный газ и легкий муслин лишь слегка прикрывали ее грудь и ноги. Торопливо схватив пеньюар со спинки кресла, она прикрылась им.

Издав возмущенный крик, еще не понимая, что происходит, художник обернулся к дверям, чтобы узнать, кто осмелился помешать ему.

Его взгляд поднимался все выше и выше, пока с губ не слетел удивленно-испуганный возглас:

– Боже.

– Вон.

Одно-единственное слово Гриффина смахнуло с художника всю надменность, пробудив заодно невиданную прыть. Не возмущаясь и не споря, он быстро уложил краски и кисти и выскочил из комнаты, прошмыгнув мимо графа.

«Трус», – презрительно подумала о нем Розамунда. Но разве можно было ожидать чего-то другого от изнеженного француза.

Следовало отдать ему должное за проявленное благоразумие: страшно подумать, что произошло бы, встань француз на ее защиту.

Путаясь в рукавах от волнения, она торопливо надела голубой, окаймленный лентами и кружевами пеньюар, подол не доходил до пола, открывая для обозрения стройные лодыжки. Не самый подходящий наряд, – но выбирать не приходилось.

Розамунда высокомерно посмотрела на Гриффина: неужели он не догадывается? Другой на его месте, вроде Филиппа Лодердейла, из вежливости отвернулся бы или вышел, дав ей возможность одеться.

Но ее жених, очевидно, даже не предполагал, как должен вести себя джентльмен в такой ситуации, более того, он не сводил с нее глаз, смотрел настолько пристально, будто хотел сосчитать количество стежков на пеньюаре.

Его взгляд уперся ей в грудь. Розамунда опустила глаза, желая узнать, что вызвало у него столь откровенный интерес, и тут же густо покраснела. Два выступающих бугорка – вот что привлекло его внимание; они торчали хорошо различимые под прозрачным газом. Какая бестактность!

Скрестив руки на груди, она спросила:

– Все рассмотрели?

– Вообще-то не все, – добродушно ответил Гриффин.

Конечно, трудно выглядеть достойно, когда на тебе из одежды фактически только пеньюар.

– Я очень рад видеть вас, дорогая Розамунда.

Гриффин как ни в чем не бывало прошел на середину комнаты. Сейчас он держался намного увереннее и хладнокровнее, чем при первом свидании на конюшенном дворе.

Его блестящий от возбуждения взгляд опять остановился на обнаженных ногах. Прятать их было некуда.

– Что вы здесь делаете? – спросил Гриффин, приблизившись к ней.

– Разве не видно? – Она старалась выглядеть невозмутимой, ироничной и немного высокомерной – короче говоря, пыталась быть похожей на свою мать, – но у нее это плохо получалось.

– Месье Франсуа – протеже моей матери. Она попросила меня побыть моделью… позировать для портрета.

Он бросил удивленный взгляд в сторону дверей, затем снова перевел его на Розамунду. Как бы то ни было, но ее поведению можно было найти оправдание, хотя Розамунда сознавала, что оно в какой-то степени выходит за рамки приличия. Однако Гриффин ни в чем ее не упрекал.

Стоять на возвышающемся постаменте было неудобно и неловко. Ее смущал его пристальный взгляд. Впрочем, ничего постыдного в ее поведении не было – ведь известно, что художников и врачей в определенном смысле нельзя считать мужчинами.

Кроме того, месье Франсуа был ей совершенно безразличен, хотя у Гриффина вполне могло сложиться иное мнение.

Постамент поднимал ее на несколько дюймов над полом, так что глаза находились точно на уровне его горящих от волнения глаз.

Как только она заглянула в них, ей стало жарко и немного не по себе, закружилась голова. Его словно окружало мощное притягивающее поле – невидимое, но вполне материальное. Она с трудом удержалась, чтобы не упасть ему на грудь, и неловко сошла с возвышения.

Спустившись, она ощутила себя маленькой и слабой, настолько он подавлял ее и ростом и комплекцией. Розамунда уже успела забыть, какой он огромный и сильный.

Стараясь сдерживаться, она сказала:

– Простите, но мне надо одеться.

Гриффин взял ее за руку. Он не носил перчаток, и ее ладонь утонула в его огромной руке, больше похожей на лапу зверя. Теплая волна от него приятно покалывая кожу, прокатилась сперва по ее руке, а затем и по всему телу. Воспоминания о том, как он легко, словно перышко, поднял ее и поцеловал, еще сильнее взбудоражило ее чувства.

– Не надо никуда идти. Дело совсем небольшое и займет всего несколько минут.