Джудит Макнот - Благословение небес

— Поздно было еще одиннадцать лет назад, — с ледяным спокойствием ответил Ян. Вдруг лицо его смягчилось, и он стал запихивать бумаги в ящик. Потом посмотрел на Дункана и с ясной спокойной улыбкой сказал:

— Твой стакан пуст, викарий. Выпьешь еще? Дункан вздохнул и покачал головой. Все вышло так, как он и ожидал: Ян мысленно захлопнул дверь перед своим дедом, и ничто уже не могло изменить его решения. Дункан знал по опыту, что, когда Ян становится таким мягким и приветливым, до него уже не достучаться. Подумав, что их первый вечер с племянником все равно безнадежно испорчен, Дункан решил заодно обсудить и другой щекотливый предмет.

— Ян, насчет Элизабет Кэмерон. Ее дуэнья сообщила мне некоторые вещи…

Опасно ласковая улыбка снова возникла на лице Яна.

— Можешь не продолжать, Дункан. С этим покончено.

— С разговором или…

— Со всем.

— Но мне вовсе так не кажется! — воскликнул Дункан, выведенный из терпения раздражающим спокойствием Яна. — То, что я видел…

— Ты видел конец.

Дункан заметил, что он произнес это с той же окончательностью и веселой невозмутимостью, с которыми говорил о герцоге. Все выглядело так, словно он решил эти вопросы как нельзя более благоприятно для себя, и никто и ничто не сможет заставить его пересмотреть свое к ним отношение. Судя по его реакции, Ян отнес Элизабет к той же категории лиц, что и герцога Стэнхоупского. Вконец расстроенный, Дункан схватил со стола бутылку бренди и плеснул себе в стакан.

— Есть кое-что, о чем я тебе никогда не говорил, — со злостью проговорил он.

— И что же это?

— Я ненавижу, когда ты начинаешь выставлять серьезные вещи в незначительном и забавном свете. Я бы предпочел увидеть тебя в ярости! По крайней мере тогда я хоть знал бы, что могу достучаться до тебя! — в отчаянии воскликнул Дункан.

В ответ на это Ян взял со стола книгу и снова начал читать.

— Ян, может быть, сходишь в сарай и посмотришь, что так задержало Элизабет? — спросил викарий, ловко переворачивая жарившуюся на сковороде ветчину. — Я послал ее туда за яйцами пятнадцать минут назад.

Ян бросил у камина охапку дров, отряхнул руки и пошел искать потерявшуюся гостью. Сцена, которую он застал в сарае, заставила его застыть в немом удивлении. Уперев руки в бока, Элизабет сердито смотрела на сидящих на насесте кур, которые хлопали крыльями и яростно кудахтали.

— Я не виновата в этом! — восклицала она. — Я вообще не люблю яйца. И даже запаха курятины не выношу. — Она начала красться на цыпочках к насесту, и голос ее звучал умоляюще. — Если вы только разрешите мне взять четыре штуки, обещаю вам, что сама не съем ни одного. Послушай, — добавила она, протягивая руку к кудахтающей курице, — я побеспокою тебя только на одну секунду. Я только просуну туда руку и… а-ай! — закричала Элизабет и замахала рукой, которую больно клюнула курица.

— Вам не требуется получать у нее разрешение, — сказал Ян, приближаясь к ней. Элизабет в ужасе обернулась. — Нужно просто показать ей, кто здесь хозяин. Вы должны решительно подойти — вот так…

И без всяких церемоний он вытащил из-под курицы два яйца, причем курица даже не сделала попытки клюнуть его, то же самое он проделал с двумя другими курами.

— Вы что, первый раз в курятнике? — спросил Торнтон, беспристрастно отметив про себя, как она прелестна с этими спутанными волосами и пылающим от гнева лицом.

— Да, — коротко ответила Элизабет, — здесь очень плохо пахнет.

Он засмеялся.

— Ну тогда все ясно. Они чувствуют ваше к ним отношение — животные и птицы всегда это чувствуют.

Она быстро взглянула на него и сразу ощутила какую-то необъяснимую перемену — он улыбался ей, даже шутил, но его глаза ничего не выражали. До сих пор она видела в них иногда страсть, иногда злость, иногда холод — но это было проявлением чувств. Сейчас же в этих глазах не было ничего.

Элизабет не знала в точности, какого отношения к себе ей хочется, но она была совершенно уверена, что не желает, чтобы на нее смотрели, как на забавную незнакомку.

— Слава небесам! — сказал викарий, когда они вошли в дом. — Если вы не хотите, чтобы ветчина подгорела, посидите пока за столом и не отвлекайте меня, пока я не закончу.

— Мы с Элизабет предпочитаем подгоревшую ветчину, — пошутил Ян.

Элизабет слабо улыбнулась в ответ, но тревога ее возросла еще больше.

— Как вы относитесь к картам? — спросил ее викарий, когда они заканчивали завтрак.

— Я знаю некоторые карточные игры, — ответила девушка.

— В таком случае, когда вернутся мисс Трокмортон-Джонс и Джейк, мы могли бы как-нибудь вечерком сыграть в вист. Ты присоединишься к нам, Ян?

Ян, который в этот момент, стоя у плиты, наливал себе кофе, оглянулся и со смехом сказал:

— Ни в коем случае. — И объяснил Элизабет: — Он мухлюет. Абсурдность предположения, что викарий может мухлевать, вызвала у Элизабет смех, который музыкальным звоном разнесся по комнатам.

— Я уверена, что викарий не может делать ничего подобного.

— Боюсь, что Ян прав, моя дорогая, — признался Дункан, простодушно улыбаясь, — но я всегда играю честно, когда у меня есть партнеры. А мухлевать я себе позволяю только в том случае, когда играю с кем-нибудь воображаемым, например, с Наполеоном на острове Святой Елены.

— Ах, вот оно что! — сказала Элизабет, с улыбкой глядя на Яна, усаживающегося за стол со своей кружкой. — Такое и со мной бывает!

— Так вы играете в вист? Она кивнула.

— Эрон научил меня, когда мне было всего двенадцать лет, но до сих пор он каждый раз обыгрывает меня.

— Эрон? — улыбаясь, спросил викарий.

— Это наш кучер, — объяснила Элизабет, радуясь возможности поговорить о своей «семье» в Хэвенхёрсте. — Но в шахматы я играю лучше, этому меня научил Бентнер.

— А это кто же?

— Наш дворецкий.

— Понятно, — сказал викарий, но что-то заставило его продолжить: — А как насчет домино?

— О, тут специалист миссис Бодли, наша экономка. Мы довольно часто играли с ней, но она всегда выигрывала, потому что относится к игре очень серьезно и даже разработала свою систему. А у меня как-то не вызывают энтузиазма эти плоские прямоугольнички с точками. Шахматные фигуры, на мой взгляд, намного интереснее. Вот где действительно серьезная игра.

Ян наконец решил присоединиться к беседе. Выразительно посмотрев на дядю, он с явной иронией объяснил ему:

— На случай, если ты не догадался, Дункан, леди Камерон — очень богатая молодая женщина. — Этой фразой он охарактеризовал Элизабет как избалованную барышню, привыкшую к тому, что любое ее желание всегда с готовностью исполняет целая армия слуг.

Элизабет напряженно выпрямилась, неуверенная, намеренно он нанес ей оскорбление или же это вышло у него случайно, а викарий сурово посмотрел на Яна, видимо, тоже не одобряя если и не смысл фразы, то, во всяком случае, тон, которым она была сказана.

Ян невозмутимо встретил его взгляд, но в душе разозлился на себя за несдержанность. Вчера вечером он дал себе слово не испытывать к Элизабет никаких чувств, и это решение было окончательным. Из чего следовало, что ее моральный облик и образ жизни не должны иметь для него никакого значения. И тем не менее сейчас он нарочно обидел девушку, хотя она ничем этого не заслужила, если не считать того, что сидит тут, такая возмутительно хорошенькая в этом светло-желтом платье и с таким же желтым бантом в волосах. Ян был настолько недоволен собой, что даже упустил нить разговора.

— А в какие игры вы играли со своими братьями и сестрами? продолжал расспрашивать Дункан.

— У меня был только один брат, но и тот почти все время проводил вне дома. Он учился в Лондоне.

— Но, наверное, по соседству жили другие дети, — предположил викарий.

Элизабет сделала глоток чая и покачала головой.

— Вокруг жили арендаторы, которые снимали у нас коттеджи, но у них не было детей моего возраста. Видите ли, у нас в Хэвенхёрсте плохо с водой, а отец не хотел тратиться на ирригационные работы. Поэтому большинство наших арендаторов переехали на более плодородные земли.

— Тогда с кем же вы проводили время?

— В основном со слугами, — ответила Элизабет. — И мы очень дружили.

— А сейчас? — спросил он. — Чем вы занимаетесь там? Викарий так ловко разговорил ее, что девушка отвечала, не задумываясь и не заботясь о том, какие выводы он может сделать из ее слов.

— Да я почти все время занята — нужно следить за домом.

— Вы говорите так, словно получаете от этого большое удовольствие, — с улыбкой заметил Дункан.

— Это и в самом деле доставляет мне удовольствие. И знаете, что мне нравится больше всего? — доверительно спросила она.

— Понятия не имею.

— Больше всего я люблю торговаться, когда закупаю продукты и прочие необходимые вещи. Это ужасно забавно, и Бентнер говорит, что в этом деле я просто гений.

— Торговаться? — переспросил пораженный Дункан.

— Я рассматриваю это как проявление здравого смысла и как возможность помочь другим людям проявить здравый смысл, — непосредственно объяснила Элизабет, оседлав своего конька. — Ну, например, если бы деревенский пекарь испек только одну булочку, он потратил бы на это… ну, скажем, час. Причем половина этого времени ушла бы на доставание всех необходимых ингредиентов, отмеривание исходных продуктов в нужных пропорциях и раскладывание всего снова по местам.

Внимательно слушавший викарий согласно кивнул, и Элизабет продолжила:

— Однако если бы он собрался испечь двенадцать булочек, ему не понадобилось бы на это времени в двенадцать раз больше, ведь так? — поскольку доставать все необходимое ему пришлось бы только один раз.

— Да, это не заняло бы столько времени.

— О чем я и говорю! — радостно сказала Элизабет. — Так почему же я должна за двенадцать булок платить в двенадцать раз больше, если он не потратил на них в двенадцать раз больше времени? Из этого следует, что если один человек производит какие-либо предметы в большом количестве, а другой человек закупает их в большом количестве, то за каждый предмет отдельно он платит меньше, чем если бы покупал этот предмет в единственном экземпляре. Во всяком случае, так должно быть, если продавец обладает здравым смыслом, — закончила она.

— Занятная теория. Честно говоря, я никогда-не думал об этом с такой точки зрения, — признался викарий.

— Наш деревенский пекарь, к сожалению, тоже, — засмеялась Элизабет. — Но, думаю, скоро он к этому придет. По крайней мере он уже перестал при моем появлении прятать мешки с мукой. Запоздало испугавшись, что такой проницательный человек, как викарий, может догадаться о ее затруднительных обстоятельствах, она быстро добавила: — И дело не в цене, абсолютно. Здесь дело принципа, понимаете?

— Конечно, — мягко ответил Дункан. — Наверное, вы очень любите свой дом. Вы каждый раз улыбаетесь, когда говорите о нем.

— Да, люблю, — Элизабет не смогла удержаться, чтобы снова не улыбнуться им обоим — и викарию, и Яну. — Это чудесное место, и куда бы вы ни взглянули — везде красота. Там очень красивая холмистая местность, а у нас еще парк и довольно интересный сад.

Ян взял свою чашку с блюдцем и встал из-за стола.

— Насколько я понимаю, у вас большой дом? — осведомился викарий.

— В нем сорок одна комната, — начала она, но Ян перебил ее.

— Готов спорить, что все они убраны персидскими коврами и драгоценными камнями величиной с вашу ладонь, — сказал он, ставя свою чашку в таз для грязной посуды. Затем отвернулся к окну, сердито глядя на свое отражение в темном стекле.

— Конечно, — ответила Элизабет с наигранной веселостью, упрямо глядя в застывшую спину Яна. — На стенах висят картины Рубенса и Гейнсборо, а дымоходы проектировал Адаме. Ковры в самом деле были персидские. — «Когда-то это было правдой, — сказала она кольнувшей ее совести. — Пока мне не пришлось все распродать, чтобы расплатиться с кредиторами».

Ян неожиданно обернулся с каким-то странным выражением на красивом лице и, встретившись с ее грозным взглядом, неожиданно отступил.

— Простите меня, Элизабет, — глухо проговорил он. — Мое замечание было неуместным.

И на этой удивительной фразе он закончил разговор и вышел, сказав, что отправляется на охоту.

Элизабет отвела недоумевающий взгляд от закрывшейся за ним двери, но викарий еще несколько секунд продолжал смотреть на дверь. Потом перевел взгляд на Элизабет, и задумчивая улыбка медленно озарила его лицо и зажгла веселые огоньки в карих глазах.

— Что-то не так? — спросила она. Его улыбка стала еще шире, и он откинулся в кресле, продолжая смотреть на нее задумчивым ласковым взглядом.

— Определенно, — удовлетворенно заметил он. — И я очень этому рад.

Элизабет подумала, уж не является ли сумасшествие их наследственным заболеванием, и только хорошее воспитание удержало ее от того, чтобы высказать это замечание вслух. Вместо этого она встала и пошла мыть посуду.