Анна Годберзен - Блеск

Пенелопе пришлось приподняться на носочки атласных туфелек, расшитых жемчугом, и вытянуть шею, чтобы увидеть это создание. Сквозь море нарядов и потных лиц она заметила не одну француженку, а двоих, ни одна из которых не отличалась высоким ростом. Дама постарше с равнодушным видом обмахивалась веером, а младшая, в ожерелье из жемчуга и бриллиантов, с обожанием глазела на широкие плечи своего спутника. Что-то в её нежной коже и больших карих глазах напомнило Пенелопе о Диане Холланд, и она ощутила приступ гнева.

— Когда мы отдыхали во Флориде, он тоже был там, но я ни разу его не видела.

— Можно догадаться, какой красотой в молодости отличалась графиня.

— Да, — согласилась Пенелопа, но только после того, как мельком оглядела впавшие щеки и чересчур накрашенное лицо пожилой леди. Принц улыбался каким-то подхалимам с терпеливым презрением, которое Пенелопа сразу же узнала, поскольку сама часто к нему прибегала. Она почувствовала общность с этим мужчиной, потому что он так явно возвышается над окружающими, совсем как она сама. Затем принц поднял глаза и окинул её взглядом. За последние несколько месяцев Пенелопа привыкла держаться в напряжении, но при виде человека определенно своего круга она смягчилась.

— О… Миссис Шунмейкер.

Отвлекшись от принца, Пенелопа обернулась и увидела Аделаиду Ньюболд, в девичестве Уитмор. Новоиспеченная жена слегка улыбнулась, проходя мимо, и без остановки проследовала далее непримечательной бледно-лиловой тенью.

— И что это было? — Пенелопа сумела не повысить голос, но в нём и без того слышалась еле сдерживаемая ярость. Её, Пенелопу Шунмейкер, унизила девица, которая вышла замуж довольно поздно, причем за человека, гораздо менее значимого в обществе, чем Генри, и эта выходка до того возмутительна, что поверить в неё было почти невозможно. — Неправильно, что все они считают мисс Брод такой утонченной и воспитанной и в тоже время строят мне противные рожи. Думаешь, это разумно? — Бак молчал, пока она медленно переводила на него взгляд. — Так как?

— Возможно… — Бак сжал мясистые губы. Пухлые щеки угрожали заслонить его глаза. — Возможно, они полагают — конечно же, ошибочно, — что ты слишком быстро вышла в свет после твоей… болезни. В отсутствие мужа, то есть, это могло тебе навредить.

Бак выразился очень осторожно, но для ушей Пенелопы его слова прозвучали глупо и бессмысленно.

— Я хочу пить, — бросила она. — Принеси мне воды.

Она не стала смотреть Баку вслед, а сразу же с горделивой целеустремленностью двинулась через гостиную второго этажа нового дома Каролины Брод. Свет свечей играл на ткани её красного шёлкового платья, а кружева нижних юбок пенились вокруг изящных ног. Изысканно одетые гости, должно быть, внезапно обрели остатки разума, поскольку с почтительным видом отошли, уступая ей дорогу. Пенелопа вышла на середину залы, где стояла хрупкая девушка, напомнившая Пенелопе Диану Холланд, но быстро отвернулась от европейки.

— Представьте себе, за весь вечер никто ни разу не пригласил меня на танец! — воскликнула она, обращаясь к принцу Баварии. Пенелопа растягивала гласные на американский манер, а в её голосе отчетливо прозвучала нотка, подчеркивающая абсурдность заявления.

Принц на самом деле был необыкновенно высоким, как поняла Пенелопа, оказавшись рядом с ним, а его кожа светилась как редкий драгоценный фарфор. Он с любопытством оглядел незнакомку, и его лицо дрогнуло.

— Не могу поверить, — выдержав паузу, ответил он.

Пенелопа приподняла бровь и слегка вздернула подбородок, чтобы показать красоту своей лилейной шейки. Графиня и её дочь во все глаза смотрели на нахальную американку в неподобающе-красном платье. Без сомнения, они изучали её с типично европейским высокомерием, но в ту минуту их лица ничего не выражали.

Пока Пенелопа ждала, её уверенность росла так же, как и восторг от пребывания в центре внимания от того, что сделала что-то неподобающее. Затем принц взял её руку и запечатлел поцелуй с обратной стороны аляповатого обручального кольца, которое Пенелопе пришлось купить себе самой.

— Доставьте мне удовольствие первого танца, — ответил он на английском языке с лёгким иностранным акцентом.

Ни та, ни другой и не посмотрели в сторону француженок, когда принц, держа Пенелопу за руку, повел её в соседнюю залу. Некоторые из гостей мисс Брод всё ещё танцевали, но с благоговейным интересом расступились перед новой парой. По зале пронесся шепот. «Теперь все смотрят на меня», — поняла Пенелопа и слегка усмехнулась при мысли, что даже после всего случившегося завоевать внимание общества ей по-прежнему легко.

Принц снова бросил взгляд на её руку, прежде чем обнять Пенелопу за талию и уверенно повести в вальсе.

— Как жаль, что вы замужем, — сказал он голосом чуть более интимным, нежели положено после нескольких минут знакомства. Принц прижимал её к себе ближе, намного ближе, чем стал бы американец, но Пенелопа не стеснялась смотреть ему в глаза.

— Знаете ли, мой муж на войне, — ответила она, широко улыбаясь. — В таком положении никогда неизвестно, кто вернется домой, а кого мы больше не увидим, и поэтому леди должна повышать ставки.

На секунду Пенелопа испугалась, что зашла слишком далеко, и что принц сочтет столь бесцеремонное суждение о военной службе и возможной смерти Генри недостойным и оставит её одну в бальном зале. Но принц запрокинул голову назад и заразительно рассмеялся, и она последовала его примеру. Смех Пенелопы звенел, как колокольчик, эхом отражаясь от обшивки потолка.

Затем принц прижал Пенелопу к себе ещё теснее, и они закружились в танце так, что даже люди, лишь недавно относившиеся к миссис Шунмейкер пренебрежительно, оставили всё и с разинутыми ртами смотрели на них. Принц Баварии всё ещё смеялся, теперь немного самодовольно, и Пенелопа поняла, что у него довольно извращенное чувство юмора, и что этим вечером они хорошо проведут время вместе.

Дамские юбки вокруг них сомкнулись в прочную стену нежных пастельных цветов. Перешептывающиеся личики спрятались за веерами. От драгоценных камней на шее, запястьях и в волосах Пенелопы отражался свет. Нагоняющая ужас миссис Шунмейкер отсутствовала несколько месяцев, но, чтобы снова покорить высший свет, ей понадобилось совсем немного времени.

— Так выпьем же, ребята! — крикнула Диана Холланд разухабистым тоном, который поверг бы её мать в ужас, находясь в месте, которое вызвало бы у пожилой леди слезы, узнай она об этом. — Ведь завтра может налететь ураган…

За дверью буйствовал ветер, но дождь ещё не начался. Внутри заведения сеньоры Конрад царила тёплая и праздничная атмосфера, и со своего места за длинной деревянной стойкой девушка с подобранными, чтобы не лезли в лицо, короткими каштановыми кудрями почти не могла разглядеть погоду за открытыми ставнями за плотной толпой солдат. Ткань застегнутой на все пуговицы белой рубашки струилась по её слегка вспотевшей коже. Рукава были закатаны по локоть, а подол — заправлен в длинную черную юбку, на поясе стянутую широким ремнем из коричневой кожи. Нежная кожа порозовела от напряжения, а ресницы чёрными коронами обрамляли блестящие глаза. В углу безумствовало фортепиано, побуждая ватагу солдат пить быстрее и смеяться громче, и этому предписанию они с радостью следовали.

— Скоро начнется дождь, — возвестила сеньора Конрад, сидящая на высоком стуле у края стойки.

— Но, — весело возразила Диана, наливая неразбавленный ром джентльменам, стоящим с другой стороны стойки, — пока что его нет.

Бар сеньоры Конрад находился рядом с Плаза-де-Армас. Аккуратно выставленные в ряд на деревянных полках бутылки отражали свет свечей. Сюда приходили в основном мужчины: кубинские дельцы и толпы американских военных, оставшихся на острове по окончанию войны.

Владелица бара была первой женой американца, чей интерес к Кубе иссяк. Дородная фигура миссис Конрад всегда была облачена в чёрное, словно женщина осталась вдовой, хотя на самом деле сеньор Конрад просто вернулся в Чикаго, где возобновил торговлю насущными мелочами и завел вторую семью с собственной троюродной сестрой. Но он любил свою Гертрудис и оставил ей дело, способное её прокормить.

Как и в местах для желающих промочить горло джентльменов в Нью-Йорке, многие здесь бахвалились своими подвигами, хотя ввиду отсутствия боевых действий сейчас рисовались меньше. Вечером пятницы все круглые столики занимали мужчины в форме, которые вытягивали длинные ноги на старом каменном полу и поднимали тосты за далёкий дом.

От раздавшегося совсем близко раската грома бутылки зашатались, а оконные стекла задребезжали. Посетители бара сразу же умолкли и посмотрели в окно на улицу. Хотя в воздухе уже присутствовала ощутимая влажность, первые капли ещё не падали с неба. Сеньора Конрад тихо присвистнула; мгновение спустя разговоры возобновились.

Затем все переместились в бар и потребовали ещё выпивки. Когда толпа начала реветь, старый бармен, работавший справа от Дианы напротив большого овального зеркала, снял галстук-бабочку, словно говоря, что наконец-то пришло время заняться делом. На его лбу выступили капли пота — даже им было лень двигаться, — и хотя Диана считала, что продолжить наблюдение за ним было бы интересно, люди вокруг требовали налить им. Она согнулась и принялась накладывать лёд в стаканы, готовя новые порции напитков.

От работы руки Дианы устали, но к этому изнеможению она уже привыкла и полюбила его. Не то чтобы она нуждалась в деньгах — Диана достаточно заработала на роскошном лайнере и к тому же обогатилась, продавая сплетни о пассажирах судна Барнарду, да и здесь написала несколько щедро впоследствии оплаченных зарисовок о местных нравах. А теперь начала понимать, что секреты можно узнать не только сидя на мягких диванчиках в гостиных за чаем, но и подслушав их вечером в баре, там, где собираются люди.

— Что делает в подобном месте милая американка? — окликнул её мужчина с густыми усами, когда Диана подтолкнула полный стакан в его направлении. Мисс Холланд, привычная к таким вопросам и довольно прямолинейной лести, обычно следовавшей за ними, с лукавой улыбкой взяла с него плату. Сначала её удивляло, как разительно отличается поведение мужчин по отношению к ней здесь. Они произносили фразы и намекали на услуги, о которых даже заикнуться не могли в Нью-Йорке. Но Диана быстро поняла, что они находятся вдали от дома, от оставшихся там жен и детей, и это расстояние в сочетании с выпивкой высвобождает их скрытые чаяния.

Позади усатого джентльмена, всё ещё разглядывающего Диану пьяными глазами, появился молодой солдат и робко попросил пива. Казалось, он не старше неё, и его вежливость ещё не была испорчена грубыми манерами сослуживцев, поскольку он стеснялся посмотреть Диане в глаза.

Она подмигнула парню и отвернулась, чтобы достать бутылку из ящика со льдом. Она уже привыкла подмигивать мужчинам, и когда потянулась за пивом в холодный ящик, решила, что должна избавиться от этой привычки до того, как найдет Генри. Когда она вновь повернулась, паренек уже исчез — как показалось Диане. Точнее, он стал так же невидим для неё, как и остальные посетители бара.

Диана приоткрыла рот, и в её груди зажегся радостный огонь. Она забыла о рабочих обязанностях и о том, как их надлежало исполнять. Единственный человек во всём помещении, которого она видела, сейчас был более загорелым, чем при их последней встрече, и его кожа смотрелась особенно темной по контрасту с воротником белой полотняной рубашки. Цвет его носа предполагал, что сегодня молодой человек весь день находился на солнце, а исчезающее с лица выражение показывало, что пару секунд назад он беспечно проводил время.

— Привет, солдат, — наконец вымолвила Диана, собравшись с духом.

— Диана? — произнес Генри, словно её имя могло чем-то подтвердить то, что именно она неожиданно возникла перед ним. — Как… — заикаясь, пробормотал он, — как ты сюда попала?

— Искала тебя. — Все слова, которые она мечтала сказать ему с того самого февральского дня, когда он вошёл в комнату и увидел её в объятиях другого мужчины, забылись.

Диана произнесла единственное, что пришло в голову, и в ту секунду ей казалось, что только в этих словах содержится искомый ответ.

— Правда?

— Да.

— Я имею в виду… Ты получила моё письмо?

Диана кивнула. О да, получила. Страницы теперь были вшиты в её чемодан. Она перечитала их сотни раз.