— Ах, ты сволочь!

— Сама ты сволочь! — донеслось из глубины машины. И мои руки перехватили более сильные, мужские.

— Тварь!

Я не растерялась и заехала головой в темноту. Ничего, череп у меня крепкий, и не такое выдерживал… Голова провалилась во что-то мягкое, предположительно в живот, темнота откликнулась сдавленным воплем, и меня вдруг потащило назад. Я в экстазе замолотила ногами по воздуху.

— Отпусти!

Больше всего я жалею, что не видела происходящего со стороны. Боже, какой спектакль! Уписаться можно!

Двое ментов со сбитыми набок фуражками пытались удержать в своих цепких ручках даму, брыкающуюся, как лошадь. Несмотря на численный перевес стражей закона, справиться со мной им не удавалось довольно долго, и операция по моему захвату проходила сумбурно. Место действия немедленно обросло сочувствующими и любопытствующими. Прохожие, собравшиеся вокруг нас, следили за развитием сюжета и обменивались по ходу флегматичными замечаниями:

— Для «Криминальной хроники» снимают, наверное…

— He-а, это новый сериал про ментов. Я анонс по телеку видел. Через месяц первая серия пойдет.

— Серьезно? А почему камер не видно?

— Камеры в Бутырках. Сюда не привезли.

— Да не, я не про эти камеры!

— А-а-а! Скрытой снимают, наверное…

Флегму наблюдателей приятно разнообразили нервные возгласы моих мучителей:

— Ноги перехвати!

— Да брыкается она, гадина!

— За икры хватай!

И, перекрывая все голоса, реял в вечернем воздухе мой дикий крик:

— Не смей за икры! Я щекотки боюсь! А-а-а! Палачи! Сатрапы! Душители свободы!

— Сильно играет, — оценил кто-то из наблюдателей. — Интересно, кто автор сценария?

— Явлинский, наверное…

— Почему это?

— Он тоже все время орет про душителей свободы.

— А что еще ему делать? От кормушки-то отлучили…

Вот так, под краткий курс современной политологии, меня повязали чудным вечером субботнего дня. И, должна вам признаться, что впервые в жизни мне удалось так удачно совместить приятное с полезным.

Не думайте, что когда я говорю «повязали», то имею в виду поэтическую аналогию. Я имею в виду предмет таким, каков он есть. Усатый, раздраженный моим успешным сопротивлением, отбросил в сторону свое напускное добродушие и больно заехал мне по голове кулаком. Я икнула и обмякла, потрясенная таким скотством. И, пока я приходила в чувство, несимпатичный мент ловко перехватил мои щиколотки собственным форменным ремнем.

— Ну, слава богу! — саркастично высказался кто-то из зрителей. — Справились наконец! А то я уж думал, что все будет, как в жизни: преступление без наказания.

— Пошли вон! — гаркнул усатый, разворачиваясь к зрителям. — А ну, быстро отсюда!

— Не, не снимают, — разочарованно протянула какая-то девица с бананом в руке. — Если бы снимали, они бы такие вежливые были!

Пока усатый разбирался со зрительской аудиторией, несимпатичный мент защелкнул на моих запястьях наручники. Захватывающее ощущение.

— Ну, ты даешь! — восхитился вернувшийся усатый доблестью напарника. — Один справился!

И издевательски спросил, обращаясь ко мне:

— Что же вы так слабо? А? Илона Ивановна?

— У меня дыхание короткое, — объяснила я, задыхаясь. — Надолго не хватает. Я в школе больше стометровки не бегала…

— Ничего, ты у меня побегаешь, — с ненавистью пообещал несимпатичный, осматривая разорванный рукав рубашки. И когда это я успела?

— Посмотрим, кто у кого побегает! — пошла я на дальнейшее обострение отношений. Раскрыла рот, чтобы продолжить диалог, но тут из глубины милицейской машины донесся негромкий скучающий голос:

— Скоро вы там? Холодно же!

— Чтоб ты сдох, с-скотина! — громко и с душой пожелала я.

Усатый слетал к джипу и вернулся назад с вещами потерпевшего. Да, а про джип-то мы совершенно забыли! Жалко, что его действительно не угнали за время моего бенефиса. И это при том, что ключ торчал в гнезде, а дверца была распахнута! Не любит наш народ легко разрешимые задачи. Надо полагать, поэтому и деньги оказались в неприкосновенности. К сожалению.

— И ее сюда посадите, — снова подал голос мой доверитель.

— Иди!

И не успела я опомниться, как подбородок оказался прижатым к груди, а меня втолкнули на заднее сиденье. И я оказалась тет-а-тет с полуголым мужиком. Мечта феминистки: и по морде его, и по морде!

Несколько минут мы сидели молча. Я — потому, что пыталась справиться с огромной ненавистью к этому подонку, который организовал для меня столь незатейливое вечернее развлечение. А он — потому… Не знаю почему. Но уж точно не потому, что стыдно было!

— Ты успокоилась?

Я повернула голову.

Доверитель сидел совсем рядом со мной. Я брезгливо подобралась. Еще дотронусь, не дай бог…

— По-твоему, я недостаточно стерилен? — обиженно осведомился он.

— Недостаточно!

— Ах, простите, — язвительно извинился суперсамец. — Мыло «Сейфгард» осталось дома.

— Тебя не мылом нужно мыть, а «Доместосом», — кровожадно возжелала я.

— С чего бы это?

— С того, что он убивает всех известных микробов!

— Я — неизвестный! — похвастал доверитель. Я не нашлась, что возразить. Ему виднее.

Мы помолчали еще несколько минут. Наконец я не выдержала:

— Оденься!

— Опасаешься за свою выдержку?

— Опасаюсь. В голом виде ты еще гаже, чем в одежде.

— Так уж и гаже, — произнес он с явными самодовольными нотками в голосе.

Ненавижу. Ублюдок.

— Успокойся и слушай меня, — произнес неизвестный микроб.

Я стиснула челюсти.

В принципе, я и так прекрасно понимала, для чего разыгран этот спектакль с угоном машины, полной денег. Единственная ценность, которая у меня имелась на сегодняшний день, — это квартира. И квартира весьма недурная.

Мамочка передала мне по наследству огромную трехкомнатную жилплощадь в старом сталинском доме с четырехметровыми потолками и тихим уютным двором. Сколько стоят в наши времена такие хоромы — сказать не берусь. Но меня разоряет даже месячная квартплата. Одно время я всерьез раздумывала над тем, не взять ли квартирантов. Но каждый раз, когда мне удавалось наскрести денег на оплату коммунальных услуг, вопрос откладывался до следующего раза. И так по сей день.

— Квартиру ты не получишь, — сказала я неожиданно очень спокойно.

— А у тебя хорошая квартира?

Я повернула голову в его сторону.

Поразительно, но даже в одних трусах этот человек умудрялся выглядеть, как памятник самому себе. Знаете, есть такие физиономии, с непрошибаемой уверенностью в своей неотразимости.

— А ты, конечно, не в курсе?

— Конечно, нет!

— Кстати, ты Никифоров-отец или Никифоров-сын?

Он сощурился, подозревая подвох:

— Сын. А что?

— Ничего. Нужно же как-то к тебе обращаться. Буду называть юниором.

— Обращайся по имени-отчеству, — предложил юниор высокомерно.

— Ага, сейчас…

Мы снова замолчали.

— Твоя квартира меня не интересует.

— Да что ты? — приятно изумилась я. — Тогда, надо полагать, тебя интересую я?!

Юниор подавился многими несказанными словами в мой адрес.

— Ты дашь мне договорить или нет?! — завопил он, откашлявшись.

— Если оденешься, — ответила я. — Меня уже тошнит от твоих безвкусных плавок.

— Они стоят дороже, чем весь твой гардероб, — начал заводиться юниор, но тут же оборвал себя, пожал плечами и взглянул на часы.

— Ладно, давай закругляться. Время позднее.

— Я тебя не задерживала, — напомнила я.

— Слушай, если ты не заткнешься, то будешь ночевать в обезьяннике с бомжами, — откровенно предупредил меня доверитель.

Я мгновенно заткнулась. Он минуту торжествовал, наслаждаясь победой.

— Мне не нужна твоя квартира, не нужна ты сама и не нужны твои убогие тряпки.

Он сделал паузу. Я молчала.

— Кстати, какого черта ты поперлась на чужой машине в чужой дом? Я-то думал, что ты, как любой нормальный человек, просто положишь доллары в пакетик и слиняешь.

Я молчала. Мне было трудно, но я молчала.

— Мне нужно, чтобы ты оказала мне услугу. Услуга будет хорошо оплачена.

Пауза. Молчание.

— Мне нужно, чтобы ты познакомилась с одной девицей и подружилась с ней, — наконец раскрыл карты доверитель.

— ЧТО?!

Я была так поражена, что даже перестала его ненавидеть. Правда, лишь на одно мгновение.

— Как видишь, ничего аморального, — язвительно продолжал юниор. — А ты что подумала?

Я попыталась поднять руку и почесать затылок, но что-то звякнуло на коленях, и правая рука потащила за собой левую. Самое обидное, что затылок чесался все сильней, а почесать его в наручниках, оказывается, невозможно.

Не верите? Проверьте!

— Слушай, почеши мне голову, — не удержалась я и нагнулась к юниору. Тот испуганно отпрянул в сторону.

— Вот еще! Может, у тебя вши!

Затылок зачесался с такой силой, что я сама испугалась начальной стадии педикулеза.

— Я сейчас умру! — сказала я. На глазах выступили слезы. — Или почеши затылок, или пускай руки освободят. Я сейчас умру.

Юниор высунулся из окошка и крикнул служителям порядка:

— Эй!

Самое подходящее, на мой взгляд, обращение. Другого они и не заслуживают.

Несимпатичный мент подбежал к нам. Если бы у него был хвост, он бы им повилял.

— Сними наручники, — велел юниор.

Тот с сомнением нагнулся к окошку и оглядел меня:

— Психованная она какая-то…

Тут чесотка поразила меня, как чума. Я опрокинула голову на спинку сидения и принялась с остервенением возить ею в разные стороны.

— Вон, видите, — кивнув на меня, посетовал мент. — Типичная психопатка.

— Сними наручники, — повторил доверитель, не повышая голоса. И противный мент послушался.

Что-то ворча себе под нос, подошел к дверце с моей стороны, покопался в кармане и достал ключ от наручников. Грубо схватил мои руки и щелкнул замком.

Свобода!

Я немедленно схватилась двумя руками за голову и принялась чесаться. Чесалась долго, с наслаждением. В общем, по словам медведя Балу, устроила себе большой почесон.

Мужики брезгливо наблюдали за моими действиями сразу с двух сторон. Наконец чесотка отступила, я опустила руки и затихла.

— Ты почесалась? — осведомился юниор.

— Не надо больше наручников! — взмолилась я, сгорая от унижения.

— А ты будешь хорошо себя вести?

Я закивала.

— Ну ладно, — смилостивился доверитель. И добавил, не глядя на мента:

— Свободен…

Тот удалился. Вечерний воздух стал значительно чище.

Я нагнулась и принялась распутывать ремень, стиснувший щиколотки. Только сейчас я почувствовала, как онемели мои бедные ноги. Я размотала грубую петлю и не сдержала стона.

— Не жми из меня слезу, — немедленно отреагировал юниор.

— Из тебя, пожалуй, выжмешь…

— В общем, ты поняла, что мне нужно.

— Поняла.

— И?

Я немного подумала, массируя щиколотки, усеянные колючками.

— У меня есть альтернатива? — спросила я почти заискивающе.

— А как же?! — удивился он. — Альтернатива есть всегда! Начнешь опытным путем изучать социальную справедливость в российских тюрьмах! Извини, не знаю, в какую именно тебя отправят…

— Понятно.

Скажу честно, альтернатива меня не вдохновила. К тому же, мне страшно хотелось домой. Залезть в теплую ванну, полистать журнал «Наука и жизнь» и мирно отойти ко сну. Поэтому я понадеялась на знаменитый русский «авось» и бездумно ответила:

— Черт с тобой. Подружусь.

— Хорошо, — ответил доверитель, не меняясь в лице. — Сейчас быстренько заявление подпишем — и ты свободна.

— Какое заявление? — всполошилась я.

— Да ничего особенного, — рассеяно успокоил меня юниор. — Об угоне автомашины. Протокол уже составили, я думаю… Сейчас подпишешь его — и домой, бай-бай…

— Я же согласилась! — напомнила я дрожащим голосом.

— Да я и не собираюсь давать ему ход! — заверил наниматель. — Это на всякий случай. Если ты передумаешь.

Он высунулся из окошка:

— Эй!

И добавил второе слово.

— Протокол!

На этот раз к нам приблизился усатый. Видимо, в этой паре он был старшим. В отличие от своего угодливого напарника, усатый шел не с таким отвратительным собачьим вилянием зада. Нет, он двигался неторопливо, можно сказать, с некоторым достоинством. Он бы мне даже понравился, если бы не был такой сволочью.