Луиза Розетт - Больше никаких признаний

Я киваю.

— И где ты была?

— В «Dizzy's».

— Роуз! А как же твой план держаться от него подальше? Постой, а как тебя туда пустили?

— Взяла поддельные документы, которые мне дала Трейси.

Холли восхищенно ахает.

— И это сработало?

— Вроде бы. Меня впустили, но тот парень понял, что это фейк и забрал их на выходе.

— Ого. Трейси это не понравится, — говорит она, перебирая свои браслеты.

— Ну, судя по всему, это были не очень хорошие фальшивые документы.

— Само собой. Так что случилось с избеганием Джейми?

Я вздыхаю, жалея, что не поступила сегодня по другому.

— Я туда ездила не для того, чтобы его вернуть. Мне просто нужно было с ним поговорить. Хотела попросить его посмотреть со мной видео, но ничего не вышло, потому что он был слишком занят работой за баром.

— Как его туда взяли? — спрашивает она.

— Похоже, его поддельные документы лучше, чем мои, — говорю я, понимая, что Джейми никогда и ни для чего не нужны поддельные документы. — Он получает много чаевых и очень популярен.

Я думаю о мисс Широкие Штаны с ее каштановыми волосами, зелеными глазами и неповторимой улыбкой, предназначенной Джейми. Резко срываю со стола салатниц, со стуком отправляя большую ложку из нее на пол.

— Там была девушка. Из Йеля, — презрительно добавляю я, а потом вспоминаю, что Холли встречается со студентом Йеля.

— Извини.

Она отмахивается от моих слов, подбирает ложку и забирает у меня из рук салатницу.

— Он с ней? — спраишвает она, ополаскивая ее и ставя в посудомойку.

— Не знаю. Они явно флиртовали. Ну и ладно, меня это не волнует.

— Ой, прекрати, Роуз, конечно, волнует, — она достает тарелки, которые поставила в посудомойку мама, и ополаскивает их тоже.

— Нет. Он не тот парень, и вообще парни только отвлекают внимание…

Раньше Холли уже слышала мою критику господства романтической индустрии в стиле «Убить Золушку». Она перебивает меня:

— Все эти вещи не меняют того, что ты любишь Джейми.

Я захлопываю посудомойку чуть сильнее, чем следует, заставляя стаканы внутри биться друг о друга, и меняю тему.

— Мне нравится, что ты сегодня ходила на спектакль, а я — в дешевый бар с поддельными документами. «Кого из этих девочек ждет серьезное будущее?»

— Поверь мне, в баре было намного интереснее, чем на этом спектакле, — Холли берет меня под руку и уводит из кухни.

Мы выключаем свет, горящий на первом этаже, и еще раз проверяем, что входная дверь закрыта. Когда в доме гаснет весь свет, кроме отблеска уличных фонарей, Холли говорит:

— Я посмотрю его с тобой, если хочешь.

Обожаю Холли за то, что она это предложила, однако качаю головой.

— Мама права. Ты никогда не сможешь стереть это из памяти.

— Это нормально.

— Чтобы то ни было, твоей памяти это не нужно.

— Если ты соберешься его смотреть, ты должна сделать это с кем — то. Не важно, со мной, Джейми, твоей мамой или Питером. Обещаешь?

Могу ли я представить, как смотрю видео с мамой или братом? Придется довольно жестко справляться со своими чувствами — не уверена, что смогу справиться и с их чувствами тоже. Возможно, именно поэтому я и поехала к Джейми. Но у Джейми все руки заняты его Йельцами. На самом деле, в этот самый миг его руки и правда могут быть заняты одной студенткой Йеля.

Словно читая мои мысли, Холли говорит:

— Он будет рядом. Он всегда так делает, когда это касается тебя.

Я наверху, роюсь в куче скомканной одежды и простыней на своей кровати. И тут мои пальцы касаются холодного металла ноутбука. Вытаскиваю его и открываю — экран возвращается к жизни со старой фотографией родителей, сделанной еще до того, как мы с братом родились. Питер сканирует семейные фото из старых альбомов, чтобы у нас были цифровые версии, а я поменяла настройки компьютера — теперь каждый раз, когда я его открываю, появляется новое фото. Иногда это невыносимо, но я не меняю заставку.

Поднимаю глаза на старую гитару Энджело, стоящую в углу комнаты. Последние несколько дней я к ней не прикасалась. Планировала попрактиковаться сегодня вечером, чтобы Энджело не прибил меня на завтрашней репетиции. Энджело уже задолби, хочет натренировать меня играть на гитаре, а он бы тогда играл на басу, но предельно ясно, что теперь этого не случится.

Как только я захожу в интернет, мои пальцы зависают над клавиатурой. Я знаю, что если я это посмотрю, то, возможно, получу ответы на вопросы, накопившиеся за последние два года. Например, что делал папа прямо перед смертью? Были ли с ним хорошие, добрые люди, когда это случилось? Все было быстро и безболезненно?

А когда все закончилось, его не разорвало на части?

На последнем вопросе я просто зациклена, хотя ответ очевиден.

Он погиб от взрыва бомбы. «Не разорвало на части» — не вариант для такой ситуации.

Я беру свой телефон и быстро набираю номер.

Пока идут гудки, я удерживаю его плечом у уха и накручиваю свою отросшую челку на палец. Тянусь к прикроватной тумбочке за своими фестонными ножницами,[1] которые держу неподалеку как раз для этого.

Иногда единственное, что ты можешь контролировать в жизни, это твои волосы.

Мне не хочется избавляться от синих концов моей челки — пару недель назад Трейси помогла мне их сделать, и они реально круто смотрятся — но слишком уж она, черт возьми, длинная. Надо было подстричь ее до того, как мы покрасили концы. Но не всегда все происходит в том порядке, как ты хочешь.

Вики берет трубку со словами:

— Сладкая, если ты посмотрела видео, Богом клянусь…

Хотя я никогда не встречалась с Вики лично, я видела достаточно ее фотографий, чтобы представить, как она сидит за кухонным столом и обмахивается чем-нибудь, говоря по домашнему телефону с тридцатилетним, крученым проводом, возможно, липким от кухонного жира. Я воображаю ее вспотевшей от техасской жары и промокающей лицо «сопливчиком», как она выражается.

— Ты только что упомянула имя Господа всуе?[2] — поддразниваю я.

— Я техасская христианка, дорогая — мы поминаем имя Господа всуе в некоторых ситуациях. А сейчас как раз «некоторая» ситуация.

Я свешиваюсь с кровати, и волосы закрывают мое лицо, как шторка.

— Вик, у тебя все нормально?

— Нет, конфетка. Могу сказать, что и у тебя тоже.

— Если мы его посмотрим, — говорю я, — мы, по крайней мере, узнаем, каково им там было.

Вики долго молчит, и я даже проверяю телефон, чтобы убедиться, что мы еще на связи. Наконец, она произносит:

— Мы никогда не узнаем, каково им было, милаш. И они бы этого не хотели. Не смотри его, моя хорошая.

Я подвожу ножницы под свою волосяную шторку, чтобы достать до челки. Чик. Синие пряди падают на пол.

— Это видео вообще не должно было увидеть свет, — продолжает Вики. — Вот что я тебе скажу: если бы я знала, где был Гейб, я бы с него живьем шкуру содрала.

Я застываю, а ножницы уже готовы нанести еще больший ущерб.

— Кто такой Гейб? — спрашиваю я.

После долгой паузы Вики говорит:

— Твоя мама не зашла так далеко, да?

Тяжело слушать, как она объясняет, что солдата, который опубликовал видео, зовут Габриэль Ортиз, и он был лучшим другом Тревиса. В Ираке он пользовался своим смартфоном, хотя солдатам это не разрешается. Они с Тревисом были в автоколонне, которая сопровождала папу и группу других инженеров. Габриэль пострадал от взрыва, но восстановился, отслужил свой срок и снова пошел служить по контракту, прежде чем в армии поняли — или просто признали — что у него посттравматический синдром, и он нестабилен.

— Так что они отослали его домой. А теперь, только Господь Бог знает, зачем он выкладывает все эти чертовы видео, которые там наснимал. И вот что я тебе скажу, Розалита, если бы Тревис был здесь, он бы надрал этому идиоту задницу. Гейбу всегда приходилось помогать, чтоб он был в норме.

Я слышу дрожь в ее голосе, а затем она меняет тему так быстро, что я вздрагиваю.

— Ну и как одиннадцатый класс? — спрашивает она с огромным, но поддельным воодушевлением.

Одиннадцатый класс. Иногда я чувствую себя так, будто была в девятом еще пару секунд назад. А сегодня ощущаю себя на все двадцать лет.

— Роуз, ты тут?

— Да… извини.

Я не могу так быстро переключиться на другую тему — все еще пытаюсь смириться с тем, что Вики, как ни странно, знает парня, которого я называю «придурком со смартфоном».

Переворачиваюсь на спину и поднимаю челку двумя пальцами. Чик. Прядь падает мне на лицо, щекочет нос, прилипает к губам.

— Я только что слышала звук ножниц? — строго спрашивает Вики. — Ты же знаешь, что не должна сама себя стричь. Мы же говорили об этом!

Вики — парикмахер, и ей не нравится, когда я беру все в свои руки.

— Просто челку подравниваю, — говорю я.

— Есть профессионалы, которые будут счастливы это сделать, она вздыхает. — Только не стриги слишком коротко, а то твой лоб будет похож на большое футбольное поле в пятницу вечером, только без болельщиков.

— Не буду, Вик, обещаю.

— Отлично, слушай, я собираюсь найти этого мальчика, пока он не довел себя до суда, всеобщего позора или подвешивания за лодыжки.

Я сажусь с растопыренными ножницами в руке.

— Ты за него переживаешь? После того, что он нам сделал? Что за хрень?

Несмотря на то, что я в бешенстве, я съеживаюсь от своего выбора слов и интонации — я никогда раньше так не говорила с Вики. Но ее это не останавливает.

— Розалита, этот мальчик ел за моим столом почти каждый вечер своей жизни, пока не пошел служить. Сейчас ему немного подрезали крылья, но Тревис хотел бы, чтобы я ему помогла, это я и собираюсь сделать. А теперь перестань издеваться над своими волосами и ложись спать. И не — повторяю — не смотри это видео.

Я слышу, как она отключается, ставя свою старомодную трубку на держатель. А потом — мертвая тишина. Такое ощущение, словно я лечу в пропасть, и ничто меня не остановит.

Первый раз за два года дела пошли практически нормально, а сейчас… придурок со Смартфоном. Что он о себе возомнил? Кто дал ему право выкладывать такое видео онлайн, чтобы каждый мог его посмотреть?

Но пусть и проклинаю имя Габриэля Ортиза, я знаю, что я — одна из тех, кто собирается посмотреть это видео. Вопрос лишь в том — когда, и согласится ли Джейми смотреть его со мной.

* * *

Снаружи дом Джейми выглядит уныло хлопья краски, облупившейся со ставень, валяются на жухлой траве. Ни разу не была внутри, но готова поспорить, что там не намного лучше.

Сейчас ночь, и я сижу в маминой машине. Ей пришлось принять целый арсенал снотворных, поэтому она вряд ли проснется, поймет, что я снова взяла машину, и исполнит свое обещание посадить меня под домашний арест на ближайшие пару лет. Учитывая ее сегодняшнее состояние, брать машину — это эгоистично и рискованно, а возможно, даже бессмысленно, потому что машины Джейми здесь нет. Тем не менее, я иду на этот риск. Не могу избавиться от ощущения, что он может мне помочь.

Не знаю, во сколько закрывается «Dizzy's», но уже почти два часа ночи. Скорее всего, он скоро придет домой. Если вообще придет. Напоминаю себе, что это его дело, не мое.

Я смотрю на дом, где Джейми жил со своим отцом последние несколько лет после того, как его мама умерла в лечебном учреждении. У нее была шизофрения, и мы с Джейми обсуждали это целых два раза общей продолжительностью три минуты. Пока я стараюсь не представлять его в комнате общежития мисс Широкие Штаны, переднее КРЫЛЬЦО дома освещается фарами. Он слишком быстро заезжает на подъездную дорожку, залетает на обочину, и шины сминают чахлую высохшую траву. Он глушит двигатель, но не выходит из машины.

Через минуту я иду к нему, чтобы заглянуть в открытое окно с пассажирской стороны. Джейми прислонился к двери, а его глаза закрыты.

— Джейми.

— Что? — говорит он, не открывая глаза.

Или он не узнал мой голос, или его не волнует, кто к нему обращается. Вероятнее всего, последнее.

— Ты собрался спать на дорожке?

— А чем плохое место? — невнятно произносит он.

— Ты пьян? — спрашиваю я.

Он открывает глаза, и ему требуется пара секунд, чтобы сфокусировать взгляд.

— Я работаю в баре, — говорит он.

Он сильным толчком открывает дверь, выходит из машины, удерживает равновесие, хватаясь за капот, а потом направляется к крыльцу. Крутит в руках ключи и роняет их. Когда открывает дверь и оглядывается, он с трудом находит меня, хотя я стою в полутора метрах от него.