— Не до конца. В легенде о Марметиль расшифрована, на самом деле, только первая, вводная часть текста, — возразил Андрей.

— А сколько всего частей? — решил разобраться Буравин.

— Точно не знаю, поэтому врать не буду. Вот когда мы с Полиной совместим все наши изыскания и наработки, подберем ключ и расшифруем — тогда и поговорим, — Андрей был полон надежд на будущее.

— Надеюсь, долго ждать не придется… — скептически протянул Буравин.

Андрей не выдержал и сдался:

— Ну хорошо, открою вам одну тайну. Согласно легенде, Марметиль живет несколько жизней. У нее девять реинкарнаций. Так что вполне возможно, что современная Марметиль сейчас среди нас!

Буравин подавился едой и закашлялся:

— Так вы не только пишете сказки, но еще и верите в них?

Полина похлопала его по спине, а Андрей снова смутился:

— Похоже, сегодня я все говорю невпопад… Впрочем, я не оратор, а писатель. Это меня немного извиняет.

— Андрей, может быть, еще салата? — предложила Полина поспешно.

Но Андрей ее не услышал и продолжал:

— Хотя мой учитель — профессор Сомов — и писал прекрасно, и говорить умел замечательно. Он вообще был человеком одержимым. В лучшем смысле этого слова.

Полина и Буравин молча слушали грустный монолог Андрея.

— Если Сомов загорался какой-то идеей, остановить его было невозможно. Он и в свою последнюю экспедицию собрался так спешно, что не успел оповестить никакие официальные инстанции.

— Получается, что экспедиция была нелегальной? — удивленно сказала Полина.

Андрей развел руками:

— Увы. Я помню, как Игорь Анатольевич завидовал людям, которые живут в ваших местах. Говорил: «Они же каждый день прикасаются к живым легендам! Можно сказать — к вечности, ведь легенды не умирают!» К сожалению, умирают ученые, которые эти легенды изучают…

Андрей погрузился в печальные мысли, Полина и Буравин сочувственно смотрели на него.

— Чай все будут? — решила сменить тему Полина. Андрей, очнувшись от грустных мыслей, воскликнул:

— С удовольствием. Позвольте, я его заварю? У меня это получается просто изумительно!

Не дожидаясь ответа, он понесся на кухню. Полина с улыбкой посмотрела ему вслед.

— Ну и как тебе это нравится? Поскакал на кухню, даже не дождавшись нашего согласия! Словно он заранее уверен, что отказа не будет! — буркнул Виктор.

Полина осадила его:

— Витя, перестань. Ты придираешься к ерунде.

— Может быть. Но как подумаю, что он будет спать в твоем рабочем кабинете, чистить там зубы и ходить в трусах…

Полина рассмеялась:

— Ну у тебя и фантазия! Да с чего ты взял?

— Мне кажется, что твой писатель собрался у нас жить! — недовольно сказал Буравин.

Полина кивнула:

— Кстати, я сама хочу предложить ему остановиться у нас. Ученые — люди небогатые.

Вошел Андрей с чаем:

— Вы, наверное, обо мне сейчас разговаривали? Я вас стесняю?

— Нет-нет. Я просто сказал Полине, что мне не терпится попробовать заваренный вами чай, — успокоил его Буравин.

Когда чай был выпит, Андрей начал собираться уходить. Полина спохватилась:

— Андрей, куда вы на ночь глядя?

— Надо как-то определяться с жилплощадью. Пойду в гостиницу. Сниму номер, — сказал Андрей.

— Ой, ну что вы будете делать в гостинице? Оставайтесь лучше у нас, — предложила Полина.

— Боюсь, что это будет не очень удобно. Не хочу вас стеснять, — неуверенно посмотрел на хозяев Андрей.

Буравин поддержал Полину:

— Гостиницу обычно заранее бронируют. А если номеров свободных не будет, куда вы пойдете?

— Ну, поищу что-нибудь в частном секторе. Может, и найду какое-нибудь уединенное и романтичное убежище. Чтобы писалось лучше, — пошутил Андрей.

Буравину неожиданно пришла в голову идея:

— Уединенное местечко, говорите? Похоже, я знаю, чем можно вам помочь.

— О чем ты? — спросила Полина.

— Сейчас сделаю один звонок и все вам расскажу. — Буравин вышел позвонить. Вернувшись, он . довольно объявил:

— Все нормально, я позвонил вице-мэру и договорился насчет жилья для Андрея. Вы можете прямо сегодня заселяться на маяк.

— На маяк? Вот здорово! Спасибо огромное, это как раз то, что мне нужно, — обрадовался Андрей. — Маяк, он же рядом с морем. А… катакомбы там поблизости есть?

— А как же! Они у нас под территорией всего города есть, не только у маяка, — кивнул Буравин.

— Ну, так что, пойдемте? Я готов, — поднялся Андрей.

— Минуточку. Жить на маяке можно при одном условии. Необходимо выполнять нехитрые обязанности смотрителя маяка, — остановил его Буравин.

— О, это я с удовольствием! — охотно согласился Андрей.

— Прекрасно. Постажируетесь у одного опытного человека — он не смотритель, но дело это неплохо знает. И, так сказать, заступите на вахту, — поднялся Буравин.

Андрей спросил:

— Интересно, а куда делся настоящий смотритель маяка? Где он?

— В тюрьме, — коротко ответил Буравин.

* * *

Следователь сидел в своем кабинете и листал папку с документами. Марукин сидел рядом и подобострастно смотрел на него:

— Григорий Тимофеевич, а зачем к вам этот столичный писатель приходил? Андрей… не помню, как фамилия.

— Москвин. Видишь ли, он ученик того самого Сомова — ученого, который в 1999 году приезжал в наши края с экспедицией. И пропал без вести, — не отрываясь от папки, рассказывал следователь.

— А Москвин-то чего вдруг к нам пожаловал? — спросил Марукин.

— Интересуется судьбой учителя. Переживает, — пояснил следователь.

Марукин покачал головой:

— Странно. Столько лет интереса не проявлял, и вдруг — на тебе, нарисовался.

— Не нарисовался, а откликнулся на мой запрос. Приехал помочь в расследовании, — возразил следователь.

— Кстати, о расследовании. Я сегодня собираюсь проводить повторный допрос Родя. Какие будут пожелания? — переменил тему Марукин.

— Никаких. Потому что сегодня Родя буду допрашивать я, — отрезал следователь.

На допросе следователь не тянул резину:

— Ну так что, гражданин Родь? Идем на чистосердечное признание или уходим в глухой отказ? — сразу спросил он.

Смотритель хитро сощурился:

— Да я не против чистосердечного. Если, конечно, вы меня убедите, что это необходимо.

— Значит, так. Против тебя — факты. Во-первых: в 1999 году в районе твоего маяка без вести пропал известный ученый Игорь Сомов, — начал следователь.

Смотритель хмыкнул:

— Да? Прямо у маяка? Ну надо же! Ну, это ж разве факт? Это так — фактик. Для чистосердечной исповеди нужны основания посерьезней.

— Знаешь что? Когда у меня на руках будут такие «фактики», никакое чистосердечное тебе уже не поможет, — отрезал следователь.

Смотритель махнул рукой:

— Ну ладно, уболтал. Давай бумагу, напишу.

Следователь недоверчиво взглянул на смотрителя, но бумагу дал. Смотритель начал писать, следователь за ним наблюдал:

— Ты пиши, пиши. Чем больше подробностей, тем лучше. Чистосердечное признание смягчает вину… Хотя… совокупной вины на тебе столько, что… Ладно, пиши.

Смотритель огрызнулся:

— А я и пишу. И ведь действительно: чем больше пишу, тем легче на душе становится!

Смотритель продолжал увлеченно что-то писать. Следователь постепенно закипал:

— Что ты там пишешь так долго?

— Так ты ж сказал, чем больше подробностей — тем лучше. Вот я и описываю все в деталях.

Следователь потянулся к бумаге:

— Дай-ка я посмотрю, что ты написал.

— Э, нет. Сначала ты меня уговаривал, а я не хотел. А раз уговорил, так теперь и не останавливай. Не наступай на горло моей песне.

Следователь едва сдержался:

— Вот уж не знал, что тебя охватит такое вдохновение!

— Э, да ты еще не знаешь всех моих творческих способностей! — ехидно сказал смотритель.

Терпение следователя иссякло:

— Ну, все, давай сюда свою писанину! Смотритель отдал следователю свой листок. Тот начал читать:

— «На первое дело я пошел в малолетстве — 5 лет мне было. Обнес яблоню в соседском саду. Поступок мой раскрылся, и отец меня выпорол. Но уже через неделю я пошел на второе дело». Что это? Что за бред? Смотритель молчал и загадочно улыбался. Следователь нервно читал дальше:

— «Теперь мы обносили не яблоню, а сливу. И был я уже не один, а с подельником — Сашкой Невеличко. Этот наш поступок так и остался тайным. И с тех пор мне все стало сходить с рук». — Ты что, издеваешься надо мной? Дальше — то же самое?

Следователь перевернул листок, бегло читая его с другой стороны. В ярости разорвал его на мелкие клочки. У смотрителя глаза сияли от восторга:

— Начальник, ты же хотел как можно больше подробностей! Что тебе не нравится?

Следователь в ярости бросил разорванный на мелкие кусочки листок с признанием смотрителя в угол камеры:

— Ну все, Родь. Игры закончились. Даю тебе слово чести: ты ответишь за все свои поступки! Я тебя посажу — всерьез и надолго.

— Только ты сначала доказательства собери, а уж потом грозись! Я тебе не лох, чтобы на такую туфту попадаться, — зло бросил смотритель.

Следователь покинул камеру. В дверях он обернулся и грозно повторил:

— Повторяю: всерьез и надолго.

* * *

Маша и Алеша шли, взявшись за руки, по вечернему парку.

— Маш, смотри, почки набухли… — Леша с радостью разглядывал ветки деревьев.

— Скоро совсем тепло будет, — вторила ему Маша.

— А помнишь, как мы с тобой танцевали в этом парке? — посмотрел на нее Леша.

Маша кивнула:

— Конечно, помню. Ты тогда только первые шаги после болезни делал. Я понимала, какая это для тебя боль.

Неожиданно Леша предложил:

— Так давай снова потанцуем! Сейчас это у нас получится гораздо лучше.

— Что ты, мы же опоздаем в ресторан. Да и без музыки не получится, — засомневалась Маша, но в этот момент откуда-то раздались звуки вальса.

— А вот и музыка. Похоже, нас услышали там, — Леша показал глазами на небо. — Теперь мы просто обязаны потанцевать.

— Хорошо. Будем считать, что это репетиция нашего свадебного танца.

Маша сняла с себя пиджак, и влюбленные закружились в вальсе.

— Тебе не больно? — заботливо спросила Маша. Леша помотал головой:

— Ничуточки. Благодаря тебе я совершенно забыл и о боли, и о своей болезни. Хотел даже инвалидное кресло выбросить.

— И что?

— Костя не дал. Смешной такой, говорит: может, кому-нибудь еще пригодится, — пожал плечами Леша.

Маша сразу посерьезнела:

— Знаешь, такую вещь нельзя держать в доме. Иначе она на самом деле может кому-то пригодиться. Но нам лучше, чтобы не пригождалась. Правда?

— Убедила. Зайду на днях к отцу и сам выброшу это дурацкое кресло. Пойдем, а то ты уже замерзла — нос красный! — улыбнулся Леша.

— На свой посмотри! — отпарировала Маша.

Закончился танец, и молодым людям зааплодировали несколько человек, случайных прохожих. Одна из хлопающих — женщина в возрасте — подошла к ним.

— Ребята, вы меня, наверное, не помните. А я вас из тысячи узнаю, — обратилась она к Маше и Леше. — Я" видела вас в этом парке пару месяцев назад — вы тогда тоже танцевали. Как сейчас помню — мысленно пожелала вам обоим счастья, а молодому человеку — выздоровления.

— Спасибо, — прочувствованно сказал Леша.

— Это вам спасибо. Вы в тот день меня просто спасли, — возразила прохожая.

Маша не поняла:

— В каком смысле?

— Понимаете, у меня тогда была черная полоса в жизни. Муж ушел к другой, с работы грозились уволить, сын совсем от рук отбился. Я думала: зачем живу? Ведь не нужна никому… — Женщина тяжело вздохнула. Маша и Алеша внимательно ее слушали. — А вас увидела и поняла: пока человек жив, он должен надеяться и радоваться тому, что есть, каждому прожитому дню. Я тогда домой из парка пришла и полдня плакала.

У женщины по лицу бежали слезы, но она их не замечала:

— И слезами я как будто очистилась. Поняла, что ни на кого зла не держу. Ни на начальника, ни на сына-оболтуса, ни на мужа, который меня бросил. Спасибо им за то хорошее, что все-таки было.

Маша сама прослезилась. Леша тоже был под впечатлением.

— Какая интересная история!

— Я еще не все вам рассказала. Тогда я и про вас тоже думала. Такие вы были красивые, влюбленные, счастливые, что в душу мне запали. Только по молодости своей вы еще не понимаете, что счастье свое нужно беречь куда крепче здоровья. Оно ведь такое хрупкое, уязвимое.

Алеша обнял Машу:

— Не переживайте за нас. Все наши трудности — позади.

Женщина покачала головой:

— К сожалению, счастье одних может вызвать зависть других. Не позволяйте завистникам разрушить ваши отношения.