— Она была хорошей актрисой, миссис Новак. Но скажите, кто признавался, что влюблен в Монетт?

— Не думаю, что должна отвечать…

— Должны, должны!

— Я не хочу, чтобы это было представлено ее почитателям в неверном свете.

— Ну что вы, миссис Новак…

— Он ее боготворил, даже собирался бросить ради нее свою жену, эту светскую даму… — Казалось, она намеренно подогревала любопытство Либерти. — И бросил бы, можете не сомневаться! Вижу, вы мне не верите. У вас очень выразительные глаза, вам никто этого не говорил? Сперва мне тоже не верилось. Я не знала, что они так близки, пока… — Она потеребила складки платья на коленях. Ее волосы, все больше выбиваясь из-под лакового шлема, так и норовили встать дыбом, словно подсказывая Либерти, что интервью развивается не по правилам.

Тогда, собрав всю свою волю, она решительно спросила.

— Как зовут человека, любившего вашу дочь?

— Раш Александер, как же еще! — Взгляд Либерти застыл на лице Новак. — Не смотрите на меня так! — воскликнула несчастная мать. — Это правда! Думаете, дал бы он мне его, если бы не любил…

— Вы о чем, миссис Новак? О букете цветов?

— При чем тут цветы? О револьвере!

— Револьвер?! — Либерти показалось, что сейчас с ней случится истерика, но она тут же взяла себя в руки. — Какой револьвер, миссис Новак? — Она перешла на шепот. — Тот самый, из которого вы чуть было не…

— Тот, который забрала полиция, — ответила миссис Новак тоже шепотом. — Он дал его мне, чтобы я отомстила за смерть Монетт.

Либерти потерла лицо ладонями и тяжело вздохнула:

— Раш Александер дал вам револьвер, миссис Новак?

— Да, он самый, мистер Александер. Он посоветовал мне сделать это в людном месте, а при появлении полицейских изобразить сумасшедшую.

— Раш Александер?

— Он пообещал, что меня освободят от ответственности как невменяемую, а потом он поместит меня в психиатрическую лечебницу где-то в Новой Англии. Часто эти лечебницы размещаются в старых замках, где раньше жили богачи… Я спросила, сможет ли он устроить меня в подобное заведение Мне всегда хотелось жить в таком доме — уж по крайней мере лучше, чем здесь. — В глазах матери Монетт, обращенных на Либерти, стояли слезы. — Теперь вы понимаете, почему я попыталась ее убить?

Либерти кашлянула.

— Нет, миссис Новак, честно говоря, не понимаю.

— Это мисс Рейсом снова приучила мою Монетт к наркотикам… Нет! — Она ударила себя кулаком по колену. — Монетт не надо было ни к чему приучать. Она сама отлично могла… Мистер Александер сказал, что это Кит Ренсом подложила ей в гримерную иглы и пакетики с наркотиками, но теперь я этому не верю.

— Значит, вы узнали, чья это была работа, миссис Новак?

Глаза женщины неожиданно загорелись торжеством.

— Ну уж этого я вам не открою! С вас и так довольно, мисс Маленькая Сплетница.

Либерти умоляюще протянула к ней руки.

— Но это же самое главное, миссис Новак!

Женщина недовольно покачала головой и надула тубы:

— Хорошо, я скажу. Кто-то задумал погубить мою Монетт.

— Кто? — Либерти едва дышала, стараясь не пропустить ответ.

— Я была дома, когда доставили посылку.

— Посылку?

— Ну да. Посылка была адресована Монетт, но я все равно вскрыла коробку. Ей я ничего не показала: сразу выбросила в мусор и молчок.

— Что там было?

— Ужас! Прислать подобную мерзость такой очаровательной девушке, как Монетт…

— Вы наконец ответите, миссис Новак?

— Дохлая кошка! Именно кошка, а не кот, я проверила.

Либерти показалось, что ее сейчас стошнит.

— Кому же пришла в голову такая варварская идея, миссис Новак?

— Сначала я подумала на мисс Рейсом. Он сказал, что это ее рук дело. Сказал, что она завидовала Монетт — молодой, цветущей актрисе, у которой все впереди. Но мне достаточно было недавно, у отеля, посмотреть ей в глаза, чтобы понять…

Она бы не опустилась до такой гадости. Сами понимаете, я не хочу ни в чем подозревать мистера Александера, но… — Она потрогала свой пострадавший подбородок.

— Понимаю. Вы рассказали в полиции про мистера Александера, револьвер и… — Либерти все же поборола тошноту, — про дохлую кошку?

Миссис Новак сердито подняла на нее глаза:

— Нет, конечно! Как вы думаете, зачем я вас позвала? Я даю вам эксклюзивное интервью, а уж ваша обязанность — поведать обо всем миру.

— Но я не могу это напечатать, миссис Новак, — сперва во всем должна разобраться полиция.

— Вы же обещали! — Новак схватила Либерти за плечи и стала трясти.

— Обещала, но теперь…

— Ах ты, маленькая сучка! Я приберегала сенсацию для тебя!

Монетт умерла, так и не попав в твою рубрику, а ты здесь сидишь, пользуешься моим гостеприимством и еще смеешь говорить, что не можешь написать про Момо правду, потому что этим занимается полиция?

— Я сделаю что смогу, обещаю вам, миссис Новак…

Женщина перестала трясти Либерти и презрительно фыркнула:

— Только попробуй соврать мне!

— Может быть, теперь вы меня отпустите, миссис Новак?

— Так на чем мы остановились? — Миссис Новак, убрав руки с плеч Либерти, старательно приглаживала юбку.

Либерти посмотрела на часы:

— Боюсь, мне пора…

— Никуда тебя не пущу! Мы только начали. Как же это? — Она торопливо раскрыла верхний альбом с вырезками, но Либерти уже пятилась к двери.

— Мой секретарь позвонит вам и договорится о следующей встрече. Очень вам благодарна.

Миссис Новак, зажав под мышкой альбом, преследовала гостью до самого порога, так что Либерти пришлось самой отпирать замки. Уже с лестничной площадки она крикнула:

— Всего хорошего, миссис Новак! Большое спасибо!

Стоя на площадке и положив распахнутый альбом на перила, Новак продолжала что-то кричать сбегающей вниз по ступенькам Либерти, словно та все еще находилась в ее комнате, и ее голос эхом разносился по лестничному колодцу:

— Смотрите, здесь — разве не прелесть? — Монетт в танцевальном классе. А это снято в честь победы в конкурсе «Очаровательная бэби»…

Либерти выскочила на улицу и облегченно перевела дух. «И что теперь со всем этим делать? — думала она, выключая диктофон. — Где тут факты, а где просто фантазия? Лучше стереть все от начала до конца». Девушка остановила такси. Называя водителю адрес кафе «Беркшир-плейс», она увидела в зеркальце заднего вида невысокого брюнета в синем костюме, следовавшего последнее время за ней по пятам. Преследователь тоже поспешно садился в машину. Либерти постучала по пластмассовой перегородке:

— Будьте добры, оторвитесь вон от того «шевроле»!

— Вы шутите, леди? Это что, кино?

— Оно самое. — Она сунула водителю двадцатидолларовую бумажку, и он резко увеличил скорость, так что Либерти вжало в сиденье.


— Я предпочла бы вот это место! — Либерти указала на угловой столик.

— Но столик на четверых, а вы говорили, что вас будет двое…

Часы показывали начало пятого, посетителей становилось все больше, и метрдотель заметно нервничал.

— У меня интервью, и мне нужно, чтобы нас не беспокоили. Считайте, что нас не двое, а четверо. — Она подала метрдотелю десять долларов.

— Как вам будет угодно, мисс.

Либерти заказала чай и лепешки. Она торопилась пополнить запас энергии: миссис Новак до дна исчерпала те немногие силы, которые у нее оставались после сложного перелета.

Девушка еще не решила, с кем только что имела дело: с безнадежно сумасшедшей или с особой, свихнувшейся только наполовину. Либерти не помнила, кому принадлежит удачное сравнение: «Невротики только мечтают о воздушных замках, а психопаты в них обитают, позволяя своим матерям в них прибираться». Она не могла поверить, что Раш Александер всерьез готовился бросить жену ради дешевой потаскушки. И как он мог всерьез рассчитывать на неуравновешенную миссис Новак? Задача заключалась теперь в том, чтобы найти подтверждение услышанному — в противном случае причислить это к разряду нелепых фантазий.

Намазывая клубничный джем и взбитые сливки на горячие лепешки. Либерти блаженно вытягивала ноги в ожидании Кит Рейсом. В элегантном кафе-кондитерской было столько цветов, что она невольно сравнила себя с эльфом, попивающим чаек на верхушке цветущего каштана. Потом по ней скользнула огромная черная тень, и она поежилась. Бик Кроуфорд… Что за ночка! И до чего некстати! Отвратительный вечер в обществе Бика грозил испортить все впечатление от встречи с Кит, а ведь интервью с ней кое-что значило для Либерти… даже больше, чем то, в чем она была готова себе признаться. Не просто кульминация трехсот телефонных звонков в ее кабинет, не просто последний штрих в готовящейся статье, но завершение миссии, начатой месяц назад в мастерской Китсии на Зваре. Она запустила руку в сумочку и нащупала там холодную черепашку — на счастье! Там же лежали пленки, зафиксировавшие звуковое сопровождение всего того кошмара, который происходил в доме Бика Кроуфорда.

Вытащив кассеты, Либерти едва не вскрикнула. Когда же Бик успел заменить ее записи двойным альбомом лучших песен Уэйна Ньютона? Вот мерзавец! Она потребовала телефон и в ярости набрала его рабочий номер, чтобы оставить свой, ресторанный. Потом убрала аппарат под стул и жестом показала официанту, что телефон ей еще понадобится.

При появлении в дверях Кит Рейсом Либерти чуть не подпрыгнула от радости. Та же изящная, гибкая брюнетка, которая двадцать лет назад откинула полу палатки, где лежал Стюарт Гранджер, исполнивший в «Наследнице бури» главную роль!

Встретившись с Кит глазами, она подняла палец, обозначая себя.

Кит пересекла зал грациозно и бесшумно, совсем как кошка на бархатных лапках, и Либерти видела, как посетители, поворачивая головы, провожают ее взглядами. Возможно, они не узнавали актрису, а просто отдавали должное ее красоте. На Кит был гладкий черный костюм, жемчужно-серая блузка с вырезом на груди, а ее дымчато-шоколадному загару нельзя было не позавидовать. Подойдя к столику, она протянула Либерти руку. Длинные изящные пальцы, ни колец, ни лака — эта женщина требовала, чтобы ее принимали всерьез.

— Простите, что опоздала; надеюсь, вы не очень долго меня ждали? Вижу, вы уже успели попить чаю.

Ее глаза имели цвет густых джунглей — ради таких и изобретали цветную пленку. В мочке ее правого уха красовалась драгоценность, о которой Либерти говорила Китсия, — черная жемчужина. У Либерти закружилась голова.

Сев за столик, Кит непринужденно поманила официанта, и тот бросился к ней со всех ног.

— Неудобный стул. Будьте добры, принесите другой.

Официант поменял стул, а Либерти подумала, что она, пожалуй, проделала бы эту манипуляцию без посторонней помощи.

— Вам, наверное, все время твердят, что в жизни вы выглядите такой же красавицей, как и на экране…

— Спасибо.

На самом деле она была даже красивее, чем на экране, крепче. На пленке она получалась какой-то хрупкой, как статуэтка из слоновой кости, обернутая в целлофан.

— Я слышала, вы тренируетесь?

Кит царственно наклонила голову:

— Простите, мисс Адамс?

— Вы плаваете?

— Да. — Скупой кивок. — Плаваю.

— Я тоже, но не по семь миль в день. Семь миль у меня наберется разве что за семь лет! — Либерти подобострастно засмеялась. Кит улыбнулась в ответ, но ее глаза оставались холодными, и лишь угольно-черные волосы сияли, словно смоченные водой.

Либерти вспомнила фотографию в старом «Лайфе»: мокрая Кит, вылезающая на мшистый берег. То был эпизод из самого удачного ее фильма. Подпись гласила: «Кто говорит, что киски не умеют плавать?»

— Надеюсь, мисс Адамс, вы сознаете, что мое интервью вам носит чисто информационный характер?

— Мисс Рейсом, вам известно не хуже, чем мне, что никаких информационных интервью не существует. — Благодаря Арчеру она наконец-то подцепила Кит на крючок. Неужели та надеется, что все обойдется одной встречей? Нет, Либерти будет допрашивать ее еще и еще, нравится ей это или нет.

— Почему в таком случае вы отказываетесь уточнить, что за статью готовите? — спросила Кит, в голосе ее чувствовалось напряжение.

— Хочу написать о вас и вашей матери. Вы образуете весьма своеобразный тандем.

— Мы не работаем вместе, — напомнила Кит.

— Я не это имела в виду, — поспешила поправиться Либерти. — До сегодняшнего дня я знакомилась с вторичными источниками информации, заходила с разных углов. Для себя я называю это «системой Расемона». Но теперь, когда вы дали согласие на интервью…

— Расемон? — перебила ее Кит. — Уж не собираетесь ли вы нас насиловать? Помнится, у японцев…

— Нет, такой подарок не годился бы ко дню рождения. Статья выйдет в декабре, когда вашей матери исполнится семьдесят три года.

— Очаровательно! — Лицо Кит сделалось каменным.

— Вы предпочитаете чай или что-то покрепче? — осведомилась Либерти при приближении официанта.

— «Эрл Грей», пожалуйста.