Или серая бумага с пометкой «Строго конфиденциально» — план переворота на Макао.

— Полагаю, вы потребуете для себя иммунитета?

— Да, хотя в этом нет большой необходимости.

Пирс поставил фотографию на место.

— Ну что, сенатор, мы нашли общий язык?

— Сперва мне надо взглянуть на оригиналы, — Пирс задумчиво вернулся к дивану, — копии меня не убеждают. Если все сойдется, то… Считайте, что мы договорились.

Глава 13

Стоя перед дверью с ключами в руках. Либерти прислушивалась к музыке, доносящейся с ее чердака. Ее «Битлз»! Стараясь не шуметь, она отперла все три замка и толкнула дверь плечом.

Меньше всего она ожидала застать у себя Эбена Пирса, лежащего в темноте на ее диване с банкой пива «Бек», покачивающейся на его голой груди. Упаковка пивных банок бастионом расположилась на ковре. Когда Либерти подошла к нему, он наслаждался музыкой, жмуря глаза. Услышав шаги, Пирс приоткрыл один глаз и изрек:

— Что-то ты поздно. Я уже начал беспокоиться.

— Ты уверен, что у нас свидание?

— Я пришел к тебе с миром и принес бутылку шампанского вместе со льдом и еще персиковый компот для приготовления твоего любимого напитка.

— Какая забота! Но это уже не любимый напиток. — Сухое шампанское с персиковым соком под названием «Беллини» — открытие, сделанное ими вдвоем в Италии много лет назад Она устало уронила руки. — Как ты сюда попал?

Он погрозил ей пальцем и припал губами к банке.

— Длинная история. Лучше не старайся выведать у меня этот секрет…

Либерти подошла к проигрывателю, выключила музыку и тут обнаружила, что он уже стоит у нее за спиной, ласково прижимая ее и целуя за ухом. Она потерла ухо о плечо, чтобы снять неприятное ощущение, и высвободилась из по объятий.

— Можешь не стараться. Пирс, мелкий подхалимаж уже не в чести.

Он поплелся за ней к кушетке и, когда она села, присев Перед ней и целуя ее бедро, снял с ее ног туфли. Либерти поежилась, и он снова поцеловал ее ногу.

— Как же я соскучился по этому вкусу! — Пирс облизнулся.

Она оттолкнула его:

— Перестань!

— Повелевай мной! Твое слово — закон.

Она сморщила нос:

— Сделай мне кофе — банка на полке над раковиной.

Он в притворном испуге взглянул на часы:

— Так поздно, Либ? Раз еще не пришло время для «Беллини», то как насчет «спритзера»? Помнишь свое любимое?

— Ладно, Пирс, действуй.

Он встал вместе с ней и, сжав ей рукой подбородок, поцеловал в губы. Почувствовав, что он готов к дальнейшему натиску, Либерти попятилась.

— «Спритзер»! — напомнила она, подталкивая сенатора к кухне, потом подбежала к туалетному столику и убрала в ящик фотографию женщины, похожей на принцессу из сказок сороковых годов. Она еще никому не объясняла, чья это фотография, и не собиралась делать это сейчас. Раздевшись догола, она казала собственному отражению в зеркале:

— Ну и что? Я у себя дома.

Пирс вернулся с высоким стаканом, в который подбросил льда.

— Мой маленький красный флажок! — произнес он нежно, протягивая ей стакан, и она проскользнула мимо него, чтобы спрятаться в ванной. Там, сделав большой глоток. Либерти снова посмотрела на себя в зеркало.

— Ты так и не ответил, как сюда проник. — Она включим душ.

— Может, лучше сохраним все в тайне? — отозвался Пирс из спальни.

— Ничего не выйдет! — заорала Либерти, перекрикивая шум душа и согреваясь под его струями. — Незамужняя женщина, живущая в одиночестве на окраине цивилизованного мира, имеет право знать, в чем состоит несовершенство ее охранной системы.

— Я раздобыл ключи у одного твоего старого приятеля. Либерти чуть не подпрыгнула. — Не хочешь спросить у кого?

Мой помощник побывал в одном пентхаузе…

— Только не у Бродвейского Боба! — испуганно вскрикнула Либерти.

— Бродвейский Боб? Восхитительно! Мой помощник сказал ему, что это имеет отношение к национальной безопасности.

Либерти рывком отодвинула занавеску и метнулась к непрошеному гостю, как была, мокрая с головы до ног. Он сидел у ее туалетного столика, открывая пузырьки с духами и блаженно вдыхая аромат.

— Повтори! — потребовала она.

— Чего ты, собственно, от меня ждешь, да еще стоя передо мной в таком виде?

Покраснев как рак. Либерти бросилась обратно под душ.

— Мой помощник — молодец, — невозмутимо продолжал сенатор. — Я сказал ему: делай что хочешь, но ключ должен быть у меня.

— Вот на что идут деньги налогоплательщиков! — снова завопила Либерти, желая сбить с него спесь.

— Честно говоря, — Пирс немного помолчал, — ты меня удивляешь. Ты что, всем раздаешь свои ключи?

— Удивляйся, сколько влезет! — отозвалась она с ухмылкой. — Бедняга Боб! Отдав ключи, он, наверное, на последнем издыхании пополз за сердечным лекарством.

— Ладно, скажи лучше, что ты держишь в этих крохотных пузырьках? ЛСД, наверное?

— Учти, Пирс, когда ты пытаешься шутить, то превращаешься в форменного осла.

— Ничего, у тебя с избытком юмора на нас обоих.

— Иди в задницу!

— Знаешь, Либ, все-таки я подарил тебе симпатичный туалетный столик. Рад, что ты его сохранила.

Либерти выключила душ, схватила полотенце и, вернувшись в комнату, спихнула Пирса с табурета, на который тут же уселась сама, свирепо поглядывая на него в зеркало.

— Долбаный сукин сын!

— Неужели это говорит воспитанница почтенного монашеского ордена? — Он не удержался от ухмылки.

— Из кого еще пытался вытрясти мои ключи твой дотошный помощник?

Он заглянул в ванную.

— Красота, Либ! Ванная отменная, душевая насадка выше всяких похвал. Почему ты не налила в нее воды? После такого мучительного дня гидротерапия — это то, что тебе нужно. Я бы составил тебе компанию. А какой размер! Ты что, делала ванну на заказ?

— Вот-вот! — сказала Либерти ему в спину. — Сейчас залезу туда и вскрою себе вены, если ты не ответишь, что еще вы успели натворить.

— Дай-ка вспомнить. — Пирс присел на край ванны. — Кого же еще из твоих приятелей мы посетили за вечер? Первым делом, конечно, — психотерапевта с великосветской клиентурой.

— Гэвин? Он наверняка счел вас за психопатов. — Либерти принялась смазывать ноги и руки кремом.

— Только не меня. Правда, моего помощника он выбросил за дверь. Очень накачанный психотерапевт.

— Да уж, он такой, — подтвердила Либерти, насупившись.

— И это в шестьдесят-то лет! Слушай, Либ, ты хоть когда-нибудь спала с кем-нибудь помоложе? Не считая меня, разумеется.

— Лучше не остри, Пирс!

— Потом настала очередь этого… — Он понюхал ее губку. — Знаешь, такой тощий, нервный. Никак не хотел сотрудничать, зато навел нас на старину Боба. «Спросите у Росса», — сказал он. Ты уже одеваешься, Либ? А я только начал привыкать к твоей пленительной наготе… — Он прислонился к косяку и нарочито медленно осмотрел ее с головы до ног.

Либерти запахнулась в пестрый шелковый халат и сдернула с головы полотенце.

— Какие же у тебя роскошные волосы!

Протискиваясь мимо Него, она почувствовала его запах — смесь пива и лайма.

— Есть не хочешь? Я — страшно! Всего и съела за день, что какую-то пакость в самолете плюс к тому две чашки чая и чашку теплого кофе.

— Какой славный чердак! — ворковал он, следуя за ней по пятам.

Либерти достала банку арахисового масла и початую упаковку соленого печенья.

— На особняк не тянет, но меня устраивает. Видишь, как мало мне требуется для счастья.

Пирс дотронулся до ее руки:

— Послушай, Либ. — Он повернул ее голову и чуть приподнял ей подбородок, чтобы заглянуть в глаза. — Может, немного остынешь? Я знаю, тебе это не просто. Хочешь, чтобы я принес извинения? Сколько угодно! Прости, что я вторгся в твою крепость. Просто я знал, что это — единственный способ снова с тобой увидеться. Уж мне-то известно твое упрямство!

— Эбен, я… — начала Либерти, краснея.

— Знаю, Либ, знаю.

— Когда ты здесь, я не могу… Ты только взгляни! — Она вытянула дрожащую руку. — Видишь, я вся трясусь. Обычно такого со мной не бывает.

— Когда ты с Бобом, с Гэвином, с этим писакой, не помню, как его там, можешь не трястись. — Он со смехом привлек ее к себе. — Но со мной…

Они поцеловались. В этот раз она не отстранилась, только бессильно оперлась о кухонный стол.

— Женщины не могут жить одним сексом, — сказал он хрипло и, усадив ее на высокий табурет, опустошил холодильник, шкафы и полки. Вскоре на столе красовались икра, нарезанный лимон, тоненькие вафли, мягкий сыр, два хрустальных бокала, кувшин с персиковым компотом и бутылка «Пол Роже» сорок второго года, обложенная льдом.

Пирс потушил свет, зажег свечу и поставил «Вечер трудного дня»[5]. Либерти сразу набила рот едой, потом стала наслаждаться «Беллини», таявшим у нее на языке, как снег с привкусом персика. После первого же бокала у нее закружилась голова. Ей было невероятно хорошо, хоть и немного клонило ко сну. Время от времени она взглядывала на Пирса и каждый раз встречала дружелюбный взгляд его серых глаз. Ей даже захотелось его расцеловать. Встряхнувшись, она подняла бокал:

— Поздравляю с выходом на широкую дорогу. Хватит тебе прозябать в нищете, пора влиться в августейшую сотню. Я потрясена.

— Меня назначил губернатор, Либ. — Он, покачивая бокалом, прищурившись, смотрел на пузырьки.

— Ну конечно, губернатор! — «Точно так же он назначил тебя мужем своей дочери», — добавила она про себя. — Как тебе сидится в сенате? В палате представителей тоже ведь было как будто неплохо?

— Неплохо, — подтвердил Пирс.

— Другие сенаторы небось презирают новичка? Представляю, как ты переживаешь это совершенно новое для себя ощущение, когда от тебя воротят нос.

— Ничего, я справлюсь.

— Не пудри мне мозги!

— Мне не хватает только тебя.

— А мне — тебя. Не стану врать, лучшего друга, чем ты, у меня никогда не было.

Правильнее сказать, он был единственным ее другом за всю жизнь. Какое-то время они молчали, слушая «Битлз». Либерти уже давно понимала, что ей недостает не только семьи. В приюте монастыря Святой Марии на Реке она ни с кем не заводила длительных отношений — оно и понятно: после большая часть девушек подалась в официантки или в работницы исправительных учреждений. Несколько особо умных, друживших с Либерти из восхищения перед ее высокими оценками на экзаменах, тоже пошли проторенной дорожкой: одна сбежала с гастрольным администратором рок-группы «The Who», выступавшей перед первокурсниками, другие две стали монашками.

Поступив в колледж. Либерти посвятила все время чтению, наверстывая недобранное в старших классах. Потом — работа в «Мадемуазель» и связь с Эбеном, не оставлявшие времени на общение со сверстницами…

— В общем, Эбен, я так и не поняла, зачем ты здесь объявился?

— Я же сказал: мы все должны начать сначала. Я не хотел, чтобы ты отнеслась к нашей встрече в Дубовом зале как к вымогательству, однако случилось, кажется, именно это. Вот почему я здесь.

— Чтобы снова заняться вымогательством? — Она отошла к окну. — Не знаю, в курсе ли ты, но один из твоих телохранителей крепко заскучал.

— Что?! — Пирс подошел и тоже посмотрел в окно. Под мигающей красной вывеской гаража переминался, тасуя колоду карт, низенький брюнет. — Это не мой. Не имею отношения ни к картам, ни к женщинам, ни к выпивке.

— И не мой…

Он повернул ее лицом к себе.

— То есть как не твой? Разве тебе нужен телохранитель?

— Шутка! — Она оттолкнула его и стала прибираться в кухне. — У меня нет телохранителя, хвост, может, и есть, но этот, внизу, — не мой хвост. Хотя… кто знает… Может, мне привесили новый?

Он отнял у нее губку.

— Ты серьезно? Какой еще хвост?

— Мне не нравится выражение твоего лица. Пирс.

— Что именно?

— Словно кто-то умер. Собственническое выражение. Вообще-то я говорю серьезно. С тех пор как я занялась Китсией, за мной повсюду ходит низенький человечек. Куда я, туда и он. Он не причиняет мне ни малейшего беспокойства. Я же сказала, хватит так на меня глазеть — я в состоянии сама о себе позаботиться.

По крайней мере пока мне это вполне удавалось.

— Мне не нравится, что за тобой повсюду таскаются низенькие незнакомцы. Завтра утром приставлю к тебе своего человека.

— Не стыдно транжирить деньги налогоплательщиков в личных целях? Нет уж, обойдусь. Все, что мне нужно, — спокойно доделать материал. Господи! — Она вскинула руки. — Я уже чувствую себя птеродактилем, увязшим в доисторическом болоте. Чем сильнее барахтаюсь, тем глубже погружаюсь.

— По-моему, ты очень кстати вспомнила про погружение. — В глазах Пирса появилось похотливое выражение. Он попытался взять в рот кончики ее пальцев, но она вырвала руку и пошла в ванную чистить зубы.

— Подойди к моему туалетному столику, — услышал он сквозь шум льющейся воды ее голос.