Зоя Гаррисон - Большое кино

Он даже не может спросить, как ее зовут. Он смотрит на обложку ее тетрадки и видит надпись, сделанную ровным почерком; буквы наклонены под одним углом, как колоски на ветру. Ее имя! Он не выдерживает и выкрикивает:

— Кассандра!

Она замирает, потом отшатывается. Он никогда не забудет ее взгляд. Она отталкивает его, спрыгивает с раковины и прижимает учебники к груди, как щит. Мгновение — и она исчезает.

Он ищет ее месяцы, годы. Натыкаясь на компанию девушек, в которой мелькает рыжая головка, он кричит: «Кассандра, подожди!» Но из-под роскошных волос на него глядит другое лицо…

Так происходит не раз и не два.

Наконец его ожидание вознаграждается. Он на Лонг-Айленде, на людном приеме у Хэма Беркли. Из фонтана бьют пурпурные струи, до самого пляжа тянется цепочка фонариков. Он видит ее рука об руку с мужчиной. Да это Арчер! Их представляют друг другу, и она, склонив голову набок, спрашивает:

— Кажется, мы уже встречались ?

Он заглядывает ей в лицо, но его выражение совершенно невинно, словно много лет назад не было старого чулана и холодной белой раковины…

— Нет, — отвечает он печально, — кажется, не встречались…

А вот и самый последний сон: они в Радужном зале, празднуют тридцать первую годовщину свадьбы Арчера и Кассандры.

Арчер кружит ее на середине зала, Аманда наблюдает за ними, рассеянно покачиваясь в такт музыке, шепчет что-то на ухо Либерти Адамс, и та хихикает как дурочка. Тут же — Тони Алварро в больничном халате: он кружится один, держа в вытянутой руке колбу для внутривенных вливаний.

Подбежав к музыкантам, он платит, требуя, чтобы они сменили музыку. Арчер и Кэсси, уронив руки, останавливаются, и он не упускает момент. Он обязан проверить, осталась ли она прежней по прошествии стольких лет. Он уводит ее от Арчера, обнимает, прячет лицо в ее золотисто-рыжих волосах, но она поднимает его на смех. Он отскакивает. Перед ним вовсе не Кассандра, а Верена.

— Только не ты, Раш! — шипит она. — Только не с тобой!

Аманда Александер сидела за своим письменным столом, вся залитая золотым светом, и читала книгу. Очки она придерживала за уголок, словно была готова в любой момент их снять. В это время раздался кашель Верены, и мать подняла глаза — она правильно угадала, что очки больше ей не понадобятся.

— Зайди, мне надо с тобой поговорить.

— Позже, мама, сейчас не могу.

— Верена! — Аманда повысила голос. Девушка оглянулась, удивленная ее тоном. Войдя в кабинет матери, она не спеша опустилась в глубокое кресло. — Где ты была? Я так волновалась…

— Я пыталась попасть к Кит Рейсом, но меня не пустили.

Попробовала повидаться с дядей Арчером, но Сьюзен сказала, что он уехал из города. Тогда я вернулась домой. Это все. — Верена перекинула на грудь косу и по своему обыкновению принялась ее теребить.

Неожиданно Аманда встала и направила свет настольной лампы дочери в лицо. В следующее мгновение она тихонько вскрикнула:

— Вот, значит, что произошло ночью? — Верена молчала. — Я права? Отвечай!

— Да, да, да! Почему ты не поднялась наверх? Почему не спасла меня от него? Честное слово, иногда ты становишься самой трусливой на… — Верена зажала себе рот рукой. Мать заплакала. — Не надо, ма! Теперь поздно плакать.

— Не говори так, дочка. — Аманда достала из рукава носовой платок и, всхлипывая, утерла слезы. Потом она выключила свет, и кабинет вместе с миниатюрными картинами на стенах погрузился в тревожную темноту. Казалось, вот-вот разразится буря. — Идем в кухню, — позвала она, — промоем тебе ссадину.

Верена вскочила и попятилась.

— Нет уж, спасибо! Честное слово, ма, тебе не о чем беспокоиться.

— Иди! — Мать вытолкнула ее из кабинета в коридор и повела на кухню. Там она усадила дочь за стол и через несколько секунд вернулась со спиртом и ватой.

— Пусти! — Верена хотела отшвырнуть тампон. — Жжет!

Но Аманда не обращала внимания на вопли дочери.

— Больше он тебя не ударит, запомни. Пусть только попробует! Я сразу вызову полицию.

— Опомнись, ма! Он тебе не подчиняется. Ты никогда не умела на него влиять.

Аманда, будто ничего не слыша, продолжала обрабатывать ссадину.

— А теперь Раш вздумал отнять у меня роль! — Она указала на свою щеку. — Откуда это, по-твоему?

— Вчера вечером я попросила фотографа снять тебя на приеме и передать самые лучшие фотографии в «Энтертеймент тунайт». Они уже в Лос-Анджелесе: «Верена Максвелл Александер празднует получение роли в „Последнем шансе“, „Очаровательная новая Лейси приносит удачу и возрождает «Последний шанс“.

— Неужели ты это сделала, ма?

— Я решила не противиться новому повороту в твоей карьере. Сегодня вечером все будут знать, что ты снимаешься в этом фильме. Рашу останется только кусать локти: поменять что-либо ему не удастся.

— Кит меня ненавидит, — сказала Верена со вздохом.

— Ничего, Арчер ее образумит.

— Я в этом совсем не уверена. Вчера я слышала их разговор… — Верена закрыла глаза.

— О чем же они говорили?

— Дядя Арчер говорил о страховой премии, а Раш твердил, что ее все равно не хватит.

— На что не хватит?

— Не знаю. — Верена решила не посвящать мать в подробности подслушанного разговора. Ссадина на лице причиняла ей боль, и она смертельно устала.

— У тебя спутались волосы. Принеси щетку, я их расчешу.

Никто не умел так расчесывать волосы, как это делала ее мать. Все остальные только елозили по поверхности, а Аманда забиралась в самую гущу, называя это «прополкой».

Верена со вздохом облегчения привалилась спиной к ее коленям. Как это похоже на мать: увидеть на ее лице следы побоев и уже через десять минут делать вид, будто ничего не произошло!

— Жаль, что ты вообще начала позировать!

— Ничего страшного, ма, — быстро проговорила Верена.

— Нет, если бы можно было начать все сначала, я бы предпочла, чтобы ты ходила в нормальную школу и наслаждалась жизнью, как все: участвовала в школьных постановках и заводила друзей своего возраста, а не якшалась с фотографами из модных журналов, этими рекламщиками, у которых один разврат на уме…

Верена отбросила ее руку.

— Не говори так, ма! Мне нравится работать манекенщицей и фотомоделью.

— Не знаю, зачем вообще надо было делать из тебя модель! Мне всегда казалось, что пока я буду оберегать тебя от дурных влияний, с тобой не случится ничего плохого. Может быть, не будь моя собственная мать так стара и больна, я бы лучше разбиралась, что значит быть хорошей матерью взрослеющей дочери.

— Ты хорошая, ма! И хватит об этом.

— Тогда почему ты сбежала? Отец твердил, что из-за меня.

Но ведь это не я прогнала тебя из дома?

Верена обернулась и посмотрела на мать.

— Он это говорил? — Ноздри ее раздувались: казалось, еще немного — и она не сможет больше сдерживаться.

Мать прикусила губу и часто закивала:

— После твоего возвращения я слишком много на тебя наседаю, вместо того чтобы похвалить за то, что у тебя хватило ума вернуться.

У Верены зашумело в ушах, и она с трудом расслышала собственный голос:

— Ум тут ни при чем. Я знала, что должна вернуться, только и всего. Послушай, мама, я хочу кое-что тебе рассказать.

— Нет, Рена, ничего не рассказывай. Лучше забудем случившееся и будем жить дальше…

— Ради Бога, мама, выслушай меня!

У Верены выступили на лбу капли пота. Аманда встала, отошла к раковине и на некоторое время включила воду. Потом, не оборачиваясь, продолжила спокойно, словно не слышала умоляющего голоса дочери:

— Я была готова тебе сказать, что ты можешь отказаться от контракта с «Руба». Когда отец предложил тебе роль, я так на него разозлилась! Мне очень не хотелось, чтобы ты стала частью этого безумного мира. Но теперь я вижу, как много это для тебя значит, и сделаю все, чтобы роль осталась за тобой. Я так тебя люблю, Верена! Может быть, и ты будешь хоть немного меня любить и простишь мои глупые ошибки.

Верена подошла к раковине и обняла мать.

— Я тебя люблю, мама. Но я такая, такая… Я не заслуживаю твоей любви.

— Не говори так, Рена! — Аманда погладила дочь по руке. — Ты красивая…

— Пойдем. — Верена забрала у матери стакан с водой, подвела к столу и усадила, поставив стакан рядом. — Сейчас я тебе кое-что расскажу, чтобы ты знала, какая я на самом деле. — Она крепко зажмурилась и выдавила сквозь стиснутые зубы:

— Я отвратительная и неблагодарная. Я бы тебя не осудила, если бы ты больше не захотела на меня глядеть.

— Дочка, не говори таких вещей!

— Я мерзкая потаскуха! — выкрикнула Верена и открыла глаза, но ничего не увидела из-за слез. Тогда она упала на пол и стала биться головой о кафель, продолжая кричать:

— Я гадкая!

Ужасная! Больная! Порочная! Я шлюха, шлюха!

— Верена! — Мать схватила ее за руки, но девушка вырвалась и, сидя, как краб, поползла от нее.

— Умоляю, ма, не приближайся, даже не смотри на меня! Я этого не вынесу. Раш и я делали ужасные вещи! Много раз. Он меня заставлял.

Рука Аманды непроизвольно дернулась, ища опоры, стакан со звоном упал на пол и разлетелся на мелкие осколки. Губы ее задрожали: она представляла себе мужа и дочь, сидящих вместе перед телевизором, катающихся верхом друг на друге, дурачащихся, — теперь все это приобрело совершенно иной, зловещий смысл… Она закрыла лицо руками, и тело ее сотрясли глухие рыдания.

Верена, сидя в нелепой позе, тоненьким, словно чужим голосом причитала:

— Не надо меня ненавидеть, ма. Что угодно, только не ненависть! Если ты меня возненавидишь, я умру! Не убивай меня, мама. Я не хотела. Это не моя вина. Он заставлял, а сам смотрел. Однажды он застал меня в шалаше… До того он за мной подглядывал, а потом заявился и сказал, что я испорченная девчонка и если я не разрешу ему смотреть, он нажалуется тебе и ты меня возненавидишь. Он грозил, что ты отправишь меня туда, куда отправляют таких испорченных, как я. Я не хотела, чтобы меня выставили из дома, поэтому я позволила, чтобы он смотрел, как я… Ты думала, что мой шалаш подожгли мальчишки? Нет, я сожгла его сама. Но потом он стал сажать меня в машину и заставлял меня делать то же самое там, а еще дома…

— Доченька, доченька, доченька… — твердила мать шепотом, но Верене казалось, что она слышит оглушительный крик. — Давай-ка по порядку. Не вали все в кучу. Лучше ответь мне на один-единственный вопрос. После этого я не буду больше ни о чем тебя спрашивать, клянусь! Он когда-нибудь?.. — Она закрыла рот рукой с таким видом, словно ее вот-вот вырвет.

Верена погладила мать по лицу, уже зная, что не сможет сказать всю правду.

— Нет, ма, никогда.

— Никогда?

— До этого никогда не доходило.

— Слава Богу! — По лицу Аманды струились слезы, и теперь она походила на актрису немого кино.

— Ты все еще меня любишь, мама? — робко спросила Верена. — Хотя бы чуть-чуть?

— Почему ты мне не сказала сразу, Верена? Почему только сегодня? — Аманда держала кончики указательных пальцев в уголках глаз, чтобы остановить соленую влагу.

— Он грозил, что сам тебе расскажет, а я не могла этого допустить: мало ли что он способен выдумать! Не знаю, почему именно сегодня, — вырвалось как-то само собой…

— Я люблю тебя, Верена, дочка, очень люблю! — Аманда всхлипнула. — И никогда не разлюблю, верь мне.

Верена обняла мать и разрыдалась, ее волосы укрыли плечи Аманды, словно шаль. Аманда потрепала ее по спине.

— Не плачь, дочка. Настала пора и мне кое в чем тебе признаться.

Ее перебил пронзительный звонок. Аманда бросилась к телефону, оставив Верену рыдать у стола.

— Алло? Да, Раш. — Верена подняла голову и убрала с лица волосы. — Хорошо. Как скажешь. До свидания. — Она повесила трубку и посмотрела на дочь. — Он отменил мою встречу с журналисткой Либерти Адамс. Интересно, почему?

— Он ее боится. Вдруг она разнюхает больше, чем следует?

— Насчет чего?

— Мне казалось, теперь ты не дашь ему спуску.

— Я и раньше не хотела этой встречи, а уж теперь, после того, что услышала от тебя…

Аманда поставила чайник и стала накрывать на стол. Верена молча наблюдала, как она раздумывает, какому из чайных сервизов отдать предпочтение. Выбор пал на белые блюдца с темно-красными маками.

— Итак, дочка, настала моя очередь исповедоваться. Только я не знаю, как начать…

— Лучше сначала, — подбодрила ее Верена.

— После смерти отца я заперла дом на Цейлоне, где мы жили, и отплыла на Звар, к Китсии. Кроме нее, я больше никого не знала — она была лучшей подругой моей матери. Когда я появилась в ее доме, мне было шестнадцать лет. Нельзя сказать, что Китсия приняла меня с распростертыми объятиями, — первый месяц она почти со мной не разговаривала, — зато потом вспомнила свою любовь к Синтии и обратила ее на меня.

Верена стала расхаживать по кухне, заглядывая в шкафы и громко хлопая дверцами. Она не понимала, куда клонит мать, — Аманда еще никогда не рассказывала так подробно о своей молодости.