Диана Джонсон - Брак

– Ну разумеется, – отозвалась она и протянула руку.

Тим признался, что он журналист, и перечислил свои звания в надежде, что хоть что-нибудь из их ассортимента впечатлит собеседницу. Европейский корреспондент американской консервативной газеты «Доверие». Умолчав про то, что он еще кинокритик и ресторанный критик, Тим перешел прямо к делу – к коллекции мужа Клары и бумагам из полиции Амстердама.

Убедившись, что Тим не собирается расспрашивать ее о ней и Серже, Клара немного расслабилась. Тим решил, что она очень красива, несмотря на то что ей уже за тридцать, а на лбу видны крохотные оспинки. Ранее он предполагал, что она либо надменна, либо развязна, как все актрисы, но сейчас не заметил в ее поведении ни малейших признаков надменности, если не считать проявлений ума и язвительности. Чутье журналиста на этот раз подвело его.

– Можете навестить нас и побеседовать с Сержем, – предложила она. – Он любит демонстрировать свою коллекцию.

В последнем Тим засомневался: Серж Крей не пользовался репутацией словоохотливого коллекционера. Однако он ухватился за предложение Клары, радуясь успеху своего маневра. Но Клара тут же развеяла всю интимность момента и предложила Тиму, который уже думал, что удостоился особой чести, позвонить в офис Крея.

– Встречами Сержа ведает его секретарь, он сообщит вам, если Серж согласится принять вас. – Она улыбнулась и отошла.

В этот момент Тим заметил, что Анна-Софи, которая, как и следовало ожидать, нашла среди гостей трех французов, стоит с ними в углу, оживленно беседуя и совсем забыв о своем обещании говорить только по-английски, чтобы совершенствоваться в этом языке, на котором она, впрочем, изъяснялась довольно бегло.

На вечеринках, устраиваемых американцами, обычно появлялись французы, имеющие для этого те или иные основания: они работали в американских компаниях, или же в детстве провели год в англоязычной стране, или были протестантами, что всегда придавало им оттенок отверженности. Тим не стал подходить к ним, но поймал взгляд Анны-Софи и она послала ему воздушный поцелуй. Как всегда, Тим подумал о том, как она миловидна (подобно ему, Анна-Софи была блондинкой) – свежая кожа, блестящие глаза чуть навыкате, как на картинах Фрагонара и Ватто, – но сегодня она была чем-то взволнована и даже ошеломлена, отчего ее и без того большие глаза были широко раскрыты.

К половине девятого любители выпить разошлись, а приглашенные на ужин спустились вниз, где для двух десятков избранных гостей уже накрыли длинный стол. Мадам княгиня отличалась почти навязчивым американским гостеприимством. Тим полагал, что его сюда приглашают из-за Анны-Софи, которая пользовалась успехом в кругу богатых американцев благодаря умению разбираться в гравюрах со сценами охоты и предметах искусства, связанных с лошадьми, и тому, что ее школьная подруга работала в одном из «домов высокой моды». Но в сущности, жизнерадостный, обходительный и миловидный Тим сам по себе был желанным гостем, хотя до помолвки с Анной-Софи в такие дома его почти не приглашали. Княгиня налила ему скотча с жестом, предполагающим, что Тим выпьет его за столом, как принято у американцев. У Эстеллы д’Аржель порой мелькала мысль, что Тим слишком много пьет, но Анна-Софи считала такое пристрастие к спиртному типичным для англосакса.

Согласно этикету, супругов не усаживали за столом врозь в течение полугода после свадьбы, и, так как Тим и Анна-Софи были помолвлены, их посадили вместе. За ужином Анна-Софи досаждала Тиму многозначительными взглядами и толкала его в бок под прикрытием невысокого, преждевременно воздвигнутого – еще не закончился октябрь – рождественского украшения, словно какие-то новости не давали ей покоя. Кроме них, в числе приглашенных оказалась Клара Холли. Она сидела на той же стороне стола, что и они, и это не давало Тиму возможности хотя бы украдкой поглядывать на нее. Остальные старательно избегали смотреть на Клару. Должно быть, ей живется одиноко, подумал Тим. Среди избранных гостей было несколько человек, способных делать щедрые пожертвования, журналисты из «Геральд трибюн» и английский скульптор, с которым Тим иногда играл в теннис.

После супа из омаров, когда заговорили о том, как прошел день, Анна-Софи д’Аржель почувствовала, что наступил ее час, и на чей-то вопрос ответила:

– Moi? Pas grand-chose.[9] Одного человека убили чуть ли не у меня на глазах, вот и все. Ему перерезали горло, и мне пришлось перешагивать через лужу крови.

Эти слова не остались незамеченными. Все тут же замолчали, с нетерпением ожидая продолжения. Анна-Софи заметила улыбку Тима, который явно одобрял то, что она предусмотрительно приберегла такую ошеломляющую новость напоследок, а не выложила раньше.

– Да, – продолжала она. – Я была у себя в магазине…

– Ей принадлежит антикварная лавка на Блошином рынке, – пояснил кто-то.

– Вот именно, там собрано все, что связано с cheval,[10] – подтвердила Анна-Софи. – Гравюры со сценами охоты, старые седла, подсвечники из конских подков, принадлежности для верховой езды – порой довольно забавные. А тот человек, месье Будерб, торговал в соседнем allée.[11] Сначала я услышала резкий лязг металлической шторы, словно он поднимал ее и вдруг уронил и она обрушилась, как нож гильотины. А потом раздались крики. Zut, какие это были вопли!..

Анна-Софи не стала вызывать полицию, она бросилась к своему соседу, торговцу мебелью времен Директории, Раулю Пекюше. Он взглянул на Будерба и поспешил к телефону, а потом они вдвоем провели полицейских к трупу.

– У него было перерезано горло. Два американца стояли над ним с белыми, как лимузины, лицами.

Анна-Софи постаралась ответить на все вопросы собравшихся. Неужели преступление совершили американцы? Значит, их арестовали? Анна-Софи покачала головой – имен американцев она так и не узнала. Но каковы могли быть мотивы убийства? Значит, Блошиный рынок – очень опасное место?

Разговор помог ей прогнать мрачное видение густеющей крови. Но тут, к неудовольствию Анны-Софи, вмешалась Клара Холли:

– Какое совпадение! Похоже, мне кое-что известно об этом случае. – Все внимание гостей тут же обратилось на нее. – И вправду, любопытное совпадение, – продолжала она. – Сегодня утром мне позвонила женщина из моего родного города и попросила о помощи. И можете себе представить, ею оказалась американка, которую вы видели на рынке! Она была на месте преступления.

И Клара рассказала все, что ей было известно.

Выражение лица Тима осталось непроницаемым, но Анна-Софи заметила, с каким восхищением смотрят на Клару другие мужчины. Похоже, до них не доходило, что она чересчур напориста и неженственна.

В тот день Кларе Холли дважды позвонили из Орегона, и она решила, что два звонка с родины в один день – слишком мощное потрясение, серьезная помеха для ее жизни во Франции, текущей так размеренно. Она ощутила не свойственную ей жалость к самой себе.

– Какая неприятность! Ну что ж, по крайней мере, – добавила она живо, обращаясь к своему мужу Сержу, – жалость к самому себе – достойный повод для искренности.

Она срезла поздние астры и собирала помидоры в саду – праздная дама в своих владениях, блистающих порядком. Само собой, далеко не все в ее жизни было настолько безоблачно. Ее беспокоило состояние здоровья престарелой матери, творческий застой и хандра Сержа, продолжающиеся вот уже девять лет, отъезд сына Ларса в Англию, начало сезона охоты, тоска и скука, которые в последнее время мучили ее – отчасти потому, что она знала: события в Орегоне от нее никак не зависят. Клара была энергична, владела искусством использования сослагательного наклонения во французском, прочла все книги Гертруды Джекилл, умела готовить паштет из гусиной печенки.

И вот сегодня, на день раньше назначенного срока, позвонила Кристал из Орегона – как всегда, тараторя и всхлипывая. Сегодня собаку по кличке Леди, принадлежащую матери Клары, сбила машина, но не насмерть, а услуги ветеринара обойдутся в четыре тысячи долларов. Или, может быть, усыпить бедняжку?

– Я люблю вашу маму, но больше я так не могу. Несправедливо сваливать на меня все заботы, – как обычно, скулила Кристал. Кларе всегда представлялось, как ее слезы высыхают, только та кладет трубку. А может, Кристал, неуравновешенная женщина, и вправду дошла до ручки? Значит, придется подыскивать для матери другую опекуншу. Как все сложно!

– Попытайтесь спасти Леди, – попросила Клара. Да, конечно, она пришлет деньги. Разумеется, надо спасти Леди – глупую, но преданную одноглазую бордер-колли. Клара сомневалась, что ее мать заметит отсутствие собаки, – деньги она пообещала прислать скорее ради Кристал и ради самой Леди. Клара попросила позвать мать к телефону, но, как всегда, оказалось, что миссис Холли уже спит.

Предсказать, согласится ли Серж заплатить ветеринару четыре тысячи долларов, было проще простого. Клара не удосужилась даже спросить его об этом. Его страстная любовь к животным была общеизвестна, некоторые критики и рецензенты считали это показателем неприязни к людям, проявлением черствости, которыми, в свою очередь, объясняли успех его фильмов. Клара понимала, на что они намекают – что гуманизм и перфекционизм несовместимы, но не соглашалась с тем, что эти противоположные качества присущи ее мужу Сержу Крею.

В десять часов утра Крей еще завтракал и одновременно читал. Чаще всего он вставал в семь и удалялся к себе в кабинет. Крей считал, что он работает. Ведь он был артистической натурой и, следовательно, работал всегда. Но чем мрачнее и запутаннее становились его видения, тем больше средств их выражения ускользало от Сержа. Прежде всего он не любил писать и потому зависел от авторов, а с ними вечно возникали проблемы. Политические затруднения препятствовали развитию его творчества – в частности, хаос в России, когда Серж уже был готов приступить к съемкам исторической картины о Распутине, история которого в наши дни приобрела столь глубокий метафорический смысл. Требования владельцев студии «Манди Бразерс» раздражали его; исключением был только достойный доверия и надежный Уоли, Уолфорд Бирмен.

Сегодня Серж читал «Человека без свойств», сидя за кухонным столом. Эту книгу он начинал, бросал и вновь принимался читать с тех пор, как Клара познакомилась с ним. Тринадцать лет.

– Леди сбили? – Он вскинул голову. Клара поняла, что ему представился скрежет тормозов, визг собаки, судорожные подергивания конечностей стонущего животного. Его воображение было богатым, образным, ярким, лицо – выразительным. Он нахмурился, как грозовая туча, а в его странных глазах отражалась нежная любовь ко всей фауне.

– Необходима операция на позвоночнике и так далее, – объяснила Клара, которая сама была привязана к Леди. Мать принесла ее домой щенком – возможно, как замену дочери, когда Кларе представился редкий случай отправиться во Францию на съемки фильма.

Затем, около полудня, позвонила молодая женщина из Орегона, Делия: «Вы меня не знаете, но…» Делия звонила из Парижа и, похоже, была на грани истерики. Клара привыкла к телефонным звонкам американцев, хотя и считала их досадной помехой. Номер телефона налево и направо раздавала мать Клары. Все объясняли, что они друзья ее семьи или знакомые ее школьной учительницы, что у них украли паспорта по пути из аэропорта, и кстати, не могла бы она подсказать им адреса приличных ресторанов, достойных внимания выставок или пунктов обмена валюты с самым выгодным курсом? Невысказанным оставалось их желание хоть одним глазком взглянуть на знаменитый замок Клары и ее мужа-отшельника.

Сегодняшний телефонный разговор включал несколько предсказуемых моментов. Родные Делии, Сэдлеры, жили на той же улице в Лейк-Осуиго в Орегоне, что и мать Клары, а паспорт Делии украли. Но вторая жалоба Делии изумила Клару: сегодня утром молодая американка стала свидетельницей ужасного убийства на Блошином рынке. Все несчастья обрушились на нее сразу, в первый же день пребывания во Франции.

Разобраться с кражей паспорта, проблемой, с которой сталкивались почти все американцы, звонившие Кларе, было легко. Больше опасений внушал бессвязный рассказ Делии о каком-то парне, ее попутчике, незнакомце с перерезанным горлом и французской полиции. Клара понимала, что девушка в панике и нуждается в помощи, но не знала, чем ей помочь. Конечно, прежде всего следовало навестить Делию в отеле близ Северного вокзала – полиция запретила Делии покидать отель, – а потом поговорить с французскими полицейскими.

Клара сказала, что она помнит Сэдлеров.

– Должно быть, вы в семье самая младшая? Мы с Фрэнком были одноклассниками.

– Да, он самый старший из нас. А мне двадцать четыре, – объяснила Делия со вздохом отчаяния. Она остановилась в отеле «Мистраль», в восемнадцатом округе.

Клара сообщила, что все равно собиралась в Париж, поэтому постарается заехать к девушке и помочь ей хоть чем-нибудь. Делия пыталась держаться бодро и жизнерадостно, хотя на самом деле была перепугана и безмерно благодарна за то, что ей есть с кем поговорить.