Новые планы на жизнь в свете обретённого духовного прозрения:

1. Не начинать снова курить или пить, – одиннадцать дней не пила и выкурила всего две сигареты (не хочется вспоминать, что мне пришлось совершить, чтобы их достать). Хотя сейчас неплохо бы выпить маленькую бутылочку вина – отпраздновать ведь надо.

2. Полагаться не на мужчин, а только на себя. (Если только Марк Дарси не захочет снова встречаться со мной. О боже, надеюсь, он понимает, что я всё ещё люблю его, – именно он выручил меня; он там, в аэропорту).

3. Не беспокоиться из-за глупостей, напр., веса, беспорядка на голове и кого Джуд пригласила на свадьбу.

4. Не отказываться от советов из психологических книг, стихов и т. д., но свести их к ключевым тезисам, напр., оптимизм, спокойствие, прощение (хотя, наверно, не Проклятого Джеда, как он отныне именуется).

5. Быть осторожнее с мужчинами, поскольку они откровенно (если пример Проклятого Джеда, не говоря уже о Даниеле, хоть о чём-то говорит) опасны.

6. Не кушать дерьмо от людей, напр. от Ричарда Финча, а уверенно искать опору внутри себя.

7. Быть духовнее и придерживаться духовных принципов.

Отлично, теперь могу полистать «Хелло!» и газеты.

11:00. Ммм, фантастические развороты пополневшей Дианы и волосатого Доди. Хотя... хмм, именно когда я худая, она склоняет к полноте. Прекрасно, рада, что она счастлива, но как-то не уверена, что он тот, кто ей нужен. Надеюсь, она с ним встречается не просто потому, что он не Запудриватель Мозгов. Хотя, если и так, я её понимаю.

11:15. Обо мне в газетах вроде ничего нет, – правда, Чарли сказал, что всё шито-крыто и окутано правительственной тайной, чтобы не испортить отношений с тайцами, импорта арахисового соуса и т. д.

11:30. Коричневый – чёрный цвет сезона! Только что просмотрела «Мари Клер».

11:35. Вообще-то, коричневый должен быть серым цветом сезона; ведь серый – чёрный прошлого сезона, вот.

11:40. Хотя это оч. крупное несчастье, поскольку кол-во коричневых вещей в шкафу – 0; правда, деньги, не исключено, появятся примерно так же, как неожиданное освобождение.

11:45. Ммм, после такого долгого воздержания вино великолепно, – истинно ударяет в голову.

12:30. Ик... жадно проглотила газеты, теперь подташнивает. Уже забыла чувство подавленности и стыда, похожее на похмелье, которое наступает потом, – как будто разумный мир превращается в одну и ту же бесконечно повторяющуюся сказку, где люди сначала описаны хорошими, а потом оказываются злыми и подлыми.

В тот момент мне особенно понравилась история про развратного священника – Запудривателя Мозгов. Всегда так приятно, когда другие поступают скверно. Однако мне кажется, что основавшие Общество защиты жертв развратных священников (а то «женщинам, которые вступили в сексуальные отношения со священником, часто не к кому обратиться») ведут себя довольно лицемерно. Как насчёт всех других – им тоже не к кому обратиться. Обязательно должны быть и общества защиты женщин, ставших жертвами развратных министров – тори; членов британских национальных спортивных команд, которые спали с членами королевской семьи; представителей Римской католической церкви, которые спали со знаменитостями или с членами королевской семьи; знаменитостей, которые спали с представителями народа, признавшимися во всём членам Римской католической церкви, они же в свою очередь продали эту историю в воскресные газеты.

Что если мне продать свою историю в воскресные газеты, вот и появятся деньги? Нет, это неправильно, – вот видите, высокая духовность уже заражена газетным менталитетом.

Хотя, может быть, напишу книгу. Вернусь в Англию героем, как Джон Маккарти, и напишу книгу под названием «Чужая страна, покрытая тучами» (или ещё каким-нибудь метеорологическим явлением). Меня встречают как героя Марк, Джуд, Шеззер, Том, и родители, и толпы нетерпеливых фотографов, а Ричард Финч на коленях умоляет об эксклюзивном интервью... Нечего так напиваться, а то и вовсе свихнёшься. Или меня встретят полицейские, люди из посольства либо ещё кто-то такой, отвезут на секретную базу и устроят брифинг. А теперь – немного поспать.

21:00. (английское время). Когда садились в Хитроу, я пыталась справиться с постперелётным похмельем, очищала одежду от крошек хлеба и пятен розовой зубной пасты (мошенница стюардесса называла её десертом) и репетировала речь, готовясь выступить перед ожидающей толпой прессы: «Это был кошмар – кошмар наяву, гром среди ясного неба. Я не испытываю ненависти (горечи?); если благодаря происшедшему со мной люди предупреждены, – когда твоя подруга спит с незнакомым мужчиной, это опасно, – моё заключение не бессмысленно (не прошло зря?)».

Не думаю, конечно, что и в самом деле меня ждёт толпа прессы: без инцидентов прошла таможенный досмотр, в волнении огляделась в поисках знакомых лиц – и тут на меня нахлынула как раз толпа прессы: масса фотографов и журналистов со вспышками.

Все мысли моментально выскочили из головы, и я никак не могла придумать, что сказать или сделать, кроме попугайского «без комментариев», – как будто я министр правительства, которого застали с проституткой. Шла вперёд, толкая тележку, и чувствовала – вот-вот подкосятся колени. Потом кто-то вдруг выхватил у меня тележку и обнял со словами:

– Всё в порядке, Бридж, мы с тобой! Мы тебя вытащили, всё в порядке!

Это были Джуд и Шеззер.

* * *

31 августа, воскресенье

114 фунтов (йес-с-с, йес-с-с, триумфальная кульминация 18-летней диеты, хотя, наверно, неоправданно высокой ценой); порций алкоголя – 4; калорий – 8995 (конечно же, я это заслужила); прогрессивных изменений с дырой в стене, совершённых Строителем Гари, – 0.

2:00. Моя квартира. Как здорово быть дома! Как здорово снова увидеть Джуд и Шеззер! В аэропорту полицейский провёл нас через толпу в помещение, где ждали люди из отдела по борьбе с наркотиками и сотрудник министерства иностранных дел; они тут же набросились на меня с кучей вопросов.

– Послушайте, неужели, чёрт возьми, это не может подождать?! – взорвалась негодующая Шез, не прошло и минуты. – Вы что, не видите, в каком она состоянии?

Они, кажется, считали, что мне необходимо потерпеть. В конце концов Шеззер так запугала их рычаниями («Вы люди или монстры?!») и угрозами нажаловаться в Международный комитет по амнистиям, что они выделили полицейского, чтобы он отвёз нас в Лондон.

– Только в следующий раз, леди, будьте внимательнее в отношении своих знакомств, – напутствовал нас некто из министерства иностранных дел.

– Ох, ради бога! – огрызнулась Шез. А Джуд в ту же секунду закивала:

– Да, конечно, офицер, – и произнесла искусную, чисто женскую благодарственную речь.

Вошли в мою квартиру: холодильник полон еды, пиццы ждут отправки в духовку, кругом коробки шоколада, канапе с копчёным лососем, пакеты «Минстрел» и бутылки шардонне. На закрытой полиэтиленом дыре – большой плакат: «Добро пожаловать домой, Бриджит!» И ещё факс от Тома – переехал к одному парню, таможеннику из Сан-Франциско:

«Дорогая, наркотики – порошок дьявола. Скажи “нет”! Полагаю, ты теперь будешь худее, чем когда-либо в жизни. Немедленно бросай всех мужчин и становись геем. Приезжай сюда и живи с нами в калифорнийской гомосексуальной тройке-сандвиче. Я разбил сердце Джерому! Ха-ха-ха-ха-ха! Позвони мне. Люблю тебя. Добро пожаловать домой!»

Кроме того, Джуд и Шез убрали с пола в спальне весь бардак, который я там устроила перед отъездом, застелили кровать чистым бельём, на столике рядом свежие цветы и мои любимые сигареты «Силк кат». Обожаю своих чудесных подруг! И чудного, эгоистичного Тома!

Девочки приготовили мне ванну и принесли бокал шампанского, а я показала им укусы вшей. Потом надела пижаму, мы уселись на кровать, с сигаретами, шампанским и коробкой конфет, и принялись обсуждать всё случившееся.

Должно быть, я тогда заснула: уже темно, Джуд и Шез нет, однако они оставили у меня на подушке записку с просьбой позвонить, когда проснусь. Поехали обе к Шеззер – квартира Джуд ремонтируется, чтобы им с Подлецом Ричардом после свадьбы жить вместе. Надеюсь, у неё строитель получше, чем мой. С дыркой в стене никаких изменений.

10:00. Га-а-а! Где я? Где я?

10:01. Странно лежать в кровати, на простынях: приятно, но уже отвыкла. Вот, вспомнила – обо мне ведь напишут газеты. Пойду куплю, вырежу всё про себя, вклею в альбом и стану показывать внукам (если когда-нибудь будут). Ура!

10:30. В это невозможно поверить – как сон или дурная первоапрельская шутка. Невозможно поверить... Диана умерла – это на неё совсем не похоже.

11:10. Сейчас включу телек – скажут: произошла ошибка, она вернулась. Потом мы увидим, как она выходит из «Харбор клаб», окружённая журналистами: спрашивают её, на что это было похоже.

11:30. Не могу поверить! Так страшно, когда власти абсолютно не знают, что делать.

Полдень. По крайней мере Тони Блэр держит себя в руках. Кажется, сказал то, о чём все думают, а не повторял как попугай: «Печаль и шок...»

13:15. Видимо, весь мир сошёл с ума. Больше никогда ничего не будет нормально.

13:21. Почему Джуд и Шез не позвонили?

13:22. А, наверно, думают, что я сплю. Позвоню сама.

13:45. Я с Джуд и Шеззер дружно согласились: она была нашим национальным сокровищем, нам теперь очень стыдно, что все без исключения так скупились на выражение любви к ней, и ей не нравилось жить в Англии. Как будто огромный всесильный перст появился с небес: «Если вы все собираетесь пререкаться из-за неё – так никому она не достанется!»

14:00. Вот ведь именно так, чёрт возьми, должно было получиться – как раз в тот день, когда я ждала о себе в газетах. Про меня – ничего, ничего.

18:00. Не могу поверить, что она умерла. То и дело смотрю на газетный заголовок, чтобы заставить себя поверить в это. Ведь принцесса Диана была святой покровительницей женщин-Одиночек: вначале, как в стандартной волшебной сказке, делала всё так, как, по нашим представлениям, должны поступать мы, то есть вышла замуж за прекрасного принца. Но у неё хватило честности признаться, что в жизни совсем не так. Кроме того, у нас возникало ощущение, что раз уж с такой красивой и великолепной женщиной глупый мужчина обращается как с дерьмом и она чувствует себя нелюбимой и одинокой, то и с нами это случается вовсе не потому, что мы никуда не годны. И потом, она всё время заново открывала себя и справлялась со своими проблемами. Ей было тяжело, но она всегда так старалась, как любая современная женщина.

18:10. Хмм, интересно – что люди говорили бы обо мне, если бы я умерла?

18:11. Ничего.

18:12. В особенности интересно, что они обо мне говорят, – если заключение в тайской тюрьме что-нибудь значит.

18:20. Только что осознала жуткую вещь. Смотрела телевизор, выключив звук; на экране возникла газетная передовица с вроде бы подлинными фотографиями последствий катастрофы. Поняла, что ужасная часть меня именно стремилась разглядывать эти фотографии. Ясно, что я не куплю эту газету, даже если будет возможность, но... Уфф, уфф! Как это меня характеризует? О боже, я чудовище.

18:30. Сижу и смотрю в одну точку. Раньше просто не понимала, насколько принцесса Диана была частью нашего сознания. Всё равно что Джуд или Шеззер вот здесь, полны жизни, всякое хихиканье, шуточки, безделушки – и вдруг происходит нечто серьёзное, ужасное и твой друг умирает.

18:45. Только что видела по телевизору женщину, которая пошла в центр садоводства, купила дерево и посадила его в честь принцессы Дианы. Может, я тоже могла бы вырастить что-нибудь в горшке на окне, напр., эмм, базилик? Купить его в «Калленз»?

19:00. Хмм, кажется, базилик как-то не подходит.

19:05. Все идут к Букингемскому дворцу с цветами, как будто это давно устоявшаяся традиция. Всегда ли люди так делали? Это нечто совершаемое недалекими людьми с целью попасть на телеэкран (вроде ночёвок в палатках у магазинов) или правда хорошо? Хмм, чувствую, однако, что хочу пойти.

19:10. Всё же пойти туда с цветами – это немного глупо... Но дело всё в том, что мне она действительно нравилась. Как будто в самом сердце правительства был кто-то очень похожий на меня. Всякие критиканы ругали её отн. фугасов и т. д., но, на мой взгляд, она, чёрт возьми, мудро использовала эту безумную публичность. Лучше чем вообще ничего не делать, кроме как выступать у себя на кухне.

19:15. Какой смысл жить в столице, если не участвовать в коллективном выражении чувств? Пусть это не особо по-английски, но, может быть, всё изменилось с изменением климата Европы, Тони Блэром и теперь принято выражать свои чувства? Может, она изменила английскую консервативность.

19:25. О'кей, решительно иду в Кенсингтонский Дворец. Правда, у меня нет цветов. Куплю на бензоколонке.

19:40. На бензоколонке всё распродано. Остались только апельсиновые шоколадки, горчица и т. п. Хорошо, но не подходит.