Полицейский разложил листки газеты на столе начальника и провел пальцем по набранному крупным шрифтом сообщению.

— Читайте! Герцогиня Орлеанская стала жертвой несчастного случая в Фонтенбло, она упала с лошади[5].

— Что?! — в один голос воскликнули де ла Рейни и Делаланд.

— Сообщают, что подвела подпруга. То ли плохо была привязана, то ли порвалась... Впрочем, неудивительно, если учитывать вес герцогини...

— Она жива? — спросил де ла Рейни.

— В «Газетт» пишут, что жива. Ее незамедлительно отвезли домой, разумеется, без сознания. Больше пока ничего не известно.

— Постарайтесь разузнать об этом несчастном случае как можно больше, — распорядился де ла Рейни. — Немедленно отправляйтесь в Фонтенбло и привезите мне оттуда все новости.

Дегре вышел, Альбан взялся за газету, и стало заметно, как дрожат его руки.

— Месье, — обратился он к де ла Рейни внезапно охрипшим голосом. — Умоляю вас! Мы должны найти Шарлотту! Если с ней что-то случится, я не проживу и дня!

— И у меня будет одним работником меньше? Ты это хочешь сказать, упрямая твоя башка? А я тебе о чем битый час толкую? Надо браться за дело, и немедленно!

Глава 3

Что случилось с Шарлоттой?

Комендант Бастилии, господин Безмо де Монлезен, который распоряжался в ней вот уже лет сорок пять, не имел ничего общего со страшными тюремщиками, каких привычно рисует воображение. Спокойный, обходительный толстенький человечек слыл большим домоседом и страшную крепость склонен был считать своим домом, а ее узников, которым и в мыслях не желал никогда никакого зла, своими гостями, тем более дорогими, что не ему приходилось на них тратиться, а они, напротив, приносили ему доход. Король платил ему в зависимости от ранга узника: за герцогов и за других знатных лиц побольше, за провинившихся слуг — поменьше. Сам комендант был любителем вкусной еды и отменно разбирался в винах, поэтому он тщательно следил, чтобы кухня в Бастилии была на высоте. Его самолюбие и репутация были бы задеты, если самые богатые из его подопечных приказывали бы приносить себе обеды из ближайших трактиров. Стол у него был обильный и разнообразный, и нередко комендант кое-что заимствовал от изобильного стола богатых для бедняков, посылая им кувшинчик вина, крылышко цыпленка, добрый ломоть пирога или горшочек варенья. При этом он строго следил, чтобы тюремщики по дороге не стянули лакомые кусочки. Вора он мог наказать с беспримерной суровостью. Но такое случалось редко, и если этот заботливый и милый человек не сделал из Бастилии лучшую гостиницу Франции, то, честное слово, при нем это было не худшее место[6]. И его предшественник, суровый господин дю Трамбле, брат отца Жозефа, серого кардинала при Ришелье, и его преемник, господин де Сен-Марс, занимавшийся в основном самым таинственным узником этого века — «Железной маской»[7], — были намного жестче.

Вот уже много лет Безмо сохранял безоблачные отношения с господином де ла Рейни. Даже если поступавшие от начальника полиции узники не отличались безупречной репутацией, они заполняли пустые камеры Бастилии, соседствующей с Арсеналом, где совсем недавно заседал Суд ревностных, и тем самым пополняли казну Безмо. Словом, между ними установилось что-то вроде дружбы, и на нее-то и рассчитывал главный полицейский, надеясь получить интересующие его сведения.

Он нашел коменданта в малом дворе крепости. Де ла Рейни попал в Бастилию в день генеральной уборки: мыли лестницы во всех восьми башнях, убирали оба двора — главный и малый, а также колодезный, драили пушки на стенах, и эта суета совершенно не соответствовала тому разговору, который хотел начать де ла Рейни. Не говоря уж о грязи и запахах, которые этой суете сопутствовали.

— Я заглянул к вам, — сказал главный полицейский, поздоровавшись с комендантом, — чтобы угоститься стаканчиком вашего вина «Тонер» и... получить ответ на один вопрос.

— Все к вашим услугам, дорогой друг, но пойдемте лучше ко мне. Там нам будет уютнее.

Комендант жил в небольшом скромном домике, за черными стенами тюрьмы, притулившимся между казармой, где размещался тюремный гарнизон, состоявший в основном из старых солдат-инвалидов[8], и складов, вмещавших в себя все необходимое для жизни крепости. Место, где располагался домик, называлось Государственным двором; в домике были гостиная, спальня, хозяйственные помещения, а за ним, по счастью, небольшая площадка с деревьями, что радовали взор куда больше мрачных тюремных коридоров. Жилище весьма неказистое, особенно по сравнению с теми, что построят себе коменданты Бастилии в будущем, но Безмо был холостяком со скромными привычками и не желал для себя большего. Он любил свою работу и, когда его кладовая и погреб были заполнены всем необходимым, ничего не просил у Создателя. Осень стояла холодная и дождливая, поэтому в камине весело горел огонь, около него и уселись гость вместе с хозяином, чтобы выпить по стаканчику знаменитого вина с сырными сухариками.

Поговорили, как водится, о погоде, обсудили последние придворные новости, о которых сообщила «Газетт», после чего де ла Рейни счел, что вводная часть была достаточно обстоятельной и теперь можно переходить к главной.

— Скажите мне, дорогой Безмо, много ли у вас в тюрьме сейчас женщин?

— Нет. После того как приговоры Суда ревностных разослали моих колдуний по отдаленным крепостям, у меня осталось всего две или три. А что, среди них может находиться та, которая вас интересует?

— Да, молодая дама, графиня де Сен-Форжа. Она имела несчастье не понравиться Его величеству королю... Вам могли привезти ее в тот самый день, когда умерла королева, 30 июля.

— Среди моих дам такой нет. Сами подумайте! Я не мог не запомнить этой знатной дамы. В тот печальный день я действительно получил от господина де Лувуа новую узницу, очень юную и разгневанную. Что не мешало ей быть очаровательной. Очаровательной до такой степени, что я даже заинтересовался, как могла такая прелестница не понравиться королю, известному обожателю красавиц.

— Вам передали ее под именем де Фонтенак?

— Именно так! Так ее и назвали. Посмотрев, какая она молоденькая, я отвел ей хорошую камеру на третьем этаже башни Базиньер и следил, чтобы она ни в чем не нуждалась.

— И прекрасно сделали. Видите ли, я совсем не уверен, что Его величество не сожалеет, что так разгневался, и думаю, что долго она у вас не останется.

— Вы думаете совершенно правильно, потому что она уже уехала.

— Уехала? Ее выпустили на свободу? Меня это удивляет. Я бы уже знал об этом.

— Нет, ее перевели в другую тюрьму. Не знаю, по какой причине, но за ней приехала карета, и ее увезли в другое место. В Венсен, я думаю.

Де ла Рейни сдвинул брови:

— И вам не сочли нужным объяснить, почему ее от вас забирают?

— Нет, я не получил никаких объяснений. Было короткое распоряжение де Лувуа, и еще мне сказали, что в донжоне, расположенном в лесу, чище воздух... Поверьте, я очень огорчен, мой дорогой друг, что не имею возможности вам услужить. Вы ведь знаете, с каким уважением я к вам отношусь.

— И я вам возвращаю его сторицей! Ну что ж, придется нам распрощаться, милый Безмо, но прежде примите мою благодарность за вашу любезность, в которой я не сомневался, и за ваше чудесное вино.

— Приходите выпить стаканчик в любое время. Хорошо бы вам прийти ко мне поужинать в ближайшие дни. Сейчас разгар охоты, а мой повар великолепно готовит дичь!

— При первой же возможности вспомню о вашем приглашении. До скорой встречи, дорогой друг, и еще раз спасибо!

Для крепких лошадок главного полицейского расстояние между Бастилией и великолепным донжоном, выстроенным в Венсенском лесу Карлом V, было пустяком. Де ла Рейни рассчитывал туда попасть самое большее через полчаса, но выходил он из Бастилии куда более озабоченный, чем входил в нее. Маркиз дю Шатле, комендант Венсенского замка, был человеком совсем иного склада, нежели добряк Безмо.

Отважный воин и в то же время элегантный и образованный — что было большой редкостью! — знаток света, маркиз принял управление королевским замком, служившим одновременно и крепостью, и тюрьмой, как большую честь. Он с большим неодобрением встретил стаю ведьм, колдуний и прочих знахарок, которыми внезапно заселили его резиденцию, где обычно содержались носители самых прославленных имен, таких, например, как маршал д'Орнано, герцог де Бофор, герцог де Вандом и его брат, великий приор Мальтийского ордена, и множество других, им подобных. И хотя репутация замка внушала скорее страх, так как камеры в нем, как говорилось, «ценили на вес мышьяка», — намек на более чем подозрительные смерти д'Орнано и великого приора, — при этом знать всегда оставалась там в своем кругу, и маркиз-комендант не желал иметь ничего общего с засильем пособниц дьявола.

Однако, будучи умным человеком, он ценил господина де ла Рейни по заслугам. Отправляя к маркизу колдуний, де ла Рейни не раз извинился за то, что вынужден навязывать ему подобное общество. Но так сложились обстоятельства. Того требовал неумолимый закон!

Маркиз принял де ла Рейни с присущей светским людям любезностью.

— Счастлив видеть вас, господин главный полицейский, и надеюсь, что на этот раз вы не привезли мне новую порцию мерзких выродков.

— Можете быть спокойны, я не привез вам никого. Напротив, я приехал, чтобы забрать у вас одну узницу.

— Узницу? Но у меня нет сейчас ни одной!

— Неужели ни одной? Вы уверены?

— Клянусь честью! А кого вы разыскиваете?

— Мадемуазель де Фонтенак, или мадам де Сен-Форжа, как вам будет угодно. Она находилась в Бастилии со дня смерти королевы, а потом должна была быть отправлена к вам. Так, по крайней мере, мне сказал Безмо де Монлезен. Эту молодую женщину собирались перевести к вам, потому что у вас более здоровый климат, чем в крепости у заставы Сент-Антуан.

— Я знаю эту молодую даму! Она ведь дочь Юбера де Фонтенака, наместника города Сен-Жермен? Сначала она была на службе у жены брата короля, потом у королевы испанской, а потом у королевы Марии-Терезии, которая выдала ее замуж за пустышку де Сен-Форжа. Так она попала в Бастилию? И что же ей вменили в вину?

— Она чем-то не понравилась королю.

— Да что вы! В последний раз я был при дворе на балу, который давали в честь возвращения из путешествия по восточным провинциям, и должен сказать, что эта дама, напротив, королю очень нравилась. Может быть, она ему отказала?

— Ничего не могу сказать. Знаю только, что в день смерти королевы юная мадам де Сен-Форжа, крайне взволнованная, побежала вслед за королем, прося его о немедленной аудиенции. Она вошла к нему в кабинет, но никто не видел, чтобы она из него вышла. Затем я узнал, что под охраной стражников прево с заднего хода Версаля ее отправили в Бастилию. Боюсь, что она услышала или увидела то, чего не должна была ни видеть, ни, слышать...

Маркиз дю Шатле достал из кармана табакерку, протянул ее гостю и после того, как тот отказался, взял понюшку, положил ее в нос и тщательно стряхнул крошки табака со своего жабо. Похоже, он обеспокоился.

— Скажу откровенно, что, увидев вас у себя, я подумал, что ваш визит предваряет новую кампанию против ведьм и отравительниц. Не знаю, насколько вы осведомлены по этой части, но по Парижу прошел слух, весьма сдержанный и осторожный, хотя тем не менее явственный, что Ее величество, скорее всего, отравили врачи...

— Что за нелепая мысль! — отозвался рассеянно де ла Рейни, занятый совсем другими заботами.

— Не такая нелепая, как вам кажется, — возразил дю Шатле. — Хирург Ее величества Жерве покончил с собой. По какой причине?

— Я и сам хотел бы это узнать. В некотором смысле подобные слухи весьма естественны: никто еще не забыл недавних процессов об отравлениях, и скоропостижная кончина королевы невольно вызвала у людей подобные предположения. Слух, я надеюсь, угаснет сам собой.

Он мог надеяться сколько угодно, но что от этого менялось? Суть дела оставалась прежней, и в то время как его карета все ближе подъезжала к Парижу, душой де ла Рейни медленно, но неотвратимо овладевало самое ненавидимое им чувство: уныние. Неужели все придется начинать сначала: аресты, допросы, казни, приговоры к долгим годам тюрьмы с тяжелыми условиями пребывания? Нечего пытаться себя обмануть: расползающиеся слухи, смерть Жерве, исчезновение Шарлотты — все это связано между собой и является следствием ужасающего факта: королеву Франции умертвили в ее собственном дворце, чуть ли не на глазах супруга, которого, приходится признать, потеря жены не слишком огорчила. Шарлотта же, вне всякого сомнения, стала свидетельницей чего-то такого, что потрясло ее до глубины души, и она сочла необходимым немедленно сообщить о виденном или слышанном королю. Ее принудили к молчанию, заточив сначала в Бастилию, а потом? Отправив в какую-то далекую крепость, где она будет медленно умирать за глухими стенами, как дочь отравительницы Вуазен? Или... Возможна развязка более быстрая и даже желательная: пистолетная пуля, удар кинжалом и какое-нибудь грязное болото или Сена с камнем на шее.