Валери Жетем - Будуар Анжелики

Естественно, успел накопиться достаточно большой долг. Модистка, правда, не настаивала на немедленном его погашении, но и не соглашалась шить новые наряды в кредит. Обращаться к мужу за требуемой суммой дама не желала, уповая на счастливый случай, который должен был бы враз избавить ее от всех огорчений и хлопот.

Но жизнь тем и отличается от сказки, — не правда ли, мсье Перро? — что в ней добрые феи не занимаются благотворительностью, и дама в конце концов должна была скрепя сердце признать эту непреложную истину.

Неожиданно она получает записку от модистки, в которой та просит прийти в ее салон завтра, к двум часам пополудни. В постскриптуме значилось, пожалуй, самое важное и обнадеживающее: «Я нашла способ уладить наше дело». Нечего и говорить о том, что мадам X, с нетерпением дождавшись следующего дня, поспешила к назначенному часу в салон модистки.

Я замечаю лукавые улыбки моих досточтимых слушателей. Да, ни для кого, пожалуй, не секрет, что салоны модисток зачастую бывают скрытыми домами свиданий, где совершаются не только половые акты, но и довольно пикантные сделки. Известно, что определенная часть заказчиц расплачивается со своими модистками не деньгами, а услугами довольно банального свойства, и данная модистка отнюдь не была исключением из общего правила…

Когда она предложила мадам X отработать свой долг таким вот простым способом, та вначале не могла вымолвить ни слова в ответ, так как у нее от возмущения перехватило горло, а немного придя в себя, разразилась длинной тирадой, в которой сакраментально упоминались Бог, честь, дворянское достоинство, грех, супружеская верность, добродетель, совесть и многое другое, на что многоопытная модистка отвечала лишь понимающей улыбкой.

Она, видимо, применяя испытанный прием, рассыпалась в извинениях перед оскорбленной дамой и предложила считать свое предложение шуткой самого дурного свойства. Дама заметно успокоилась. Модистка, давая понять, что переговоры на этом заканчиваются, встала со своего кресла и сказала, что по-прежнему не торопит с возвращением долга, а затем собралась было попрощаться с посетительницей, когда та, нещадно терзая кружевной платочек, начала невнятно говорить что-то о жестокой судьбе, о лишениях, о суровой необходимости, об испытаниях, ниспосланных свыше… Короче говоря, эти излияния закончились вопросом о том, насколько благороден тот кавалер, который… изъявил желание воспользоваться случаем…

Модистка заверила мадам X в том, что благородство и порядочность кавалера вне всяких сомнений, что это человек, приближенный к Людовику XIV, и что даже сама королева, пожалуй, не сочла бы себя оскверненной, окажись она в его объятиях.

И последнее, что волновало нашу добродетельную даму, это возможная огласка. По словам модистки, она приняла все необходимые меры, чтобы исключить такую вероятность самым надежным образом. По договоренности с кавалером, встреча будет происходить в темной комнате и в полном молчании, так что никто из них не узнает, в чьих объятиях обрел счастье любви.

Да, модистка выразилась именно так, и для дамы этот неуместно высокий слог, как ни странно, послужил залогом пристойности грядущего приключения.

Посмотрев на часы, модистка заметила, что кавалер должен прибыть с минуты на минуту, поэтому ей лучше всего сейчас же отправиться в нужную комнату, раздеться и погасить свечу.

Дама так и сделала. Через минуту-другую в салон явился ожидаемый кавалер.

Вот здесь нужно отдать должное отчаянной дерзости модистки. Дело в том, что господин X, супруг мадам, которая в это время готовилась к свиданию, вот уже несколько лет подряд пользовался ее услугами, и, надо сказать, у него не было оснований для недовольства сводней, поставлявшей воистину первоклассный товар. Как-то она устроила ему незабываемое свидание с негритянкой, а совсем недавно благодаря ей он вкусил прелесть сношения с дочерью гаитянского вождя. Очередной его заказ был более сложен в исполнении, по крайней мере, учитывая возможности именно этой модистки: требовалась молодая особа королевской крови, то есть член семьи Людовика XIV — ни больше ни меньше!

И каналья модистка обещает ему решить задачу, но, разумеется, за особую плату и при особых условиях, самым надежным образом исключающих огласку этой опасной авантюры. Господин X, сгорающий от нетерпеливого желания поиметь особу королевской крови, принимает все условия сводни, и вот он приходит сейчас в салон, где ему уже уготовано обладание собственной женой, да еще и за баснословную плату, значительно превышающую ее долг модистке.

Он спешит в указанную комнату, входит, раздевается в полной темноте и, слыша чье-то прерывистое дыхание, приближается к невидимке, торопливо ощупывает ее и, убедившись в аристократической утонченности форм ее упругого тела, начинает властно овладевать им во всех возможных позах и всеми возможными способами, включающими так называемый французский и так называемый итальянский.

Примерно через час он оделся, поцеловал в темноте руку дамы, вышел из комнаты, затем направился в кабинет хозяйки салона, щедро расплатился с ней и, весело посвистывая, вышел на улицу. Через полчаса покинула салон и его супруга, переполненная новыми для себя впечатлениями и так же радуясь солнцу и весне.

А вечером, за ужином, ее супруг, как, впрочем, многие из мужчин после недавнего акта измены, решив как-то загладить ощущение греха, проговорил:

— Как я догадываюсь, у вас, дорогая, накопились неоплаченные счета за наряды. Я готов их оплатить…

Рассказчик был награжден шквалом аплодисментов.

— Мой рассказ о превратностях любви, — сказала Анжелика, — будет всего лишь вольным изложением нескольких страниц старинного фолианта из тулузской библиотеки графа де Пейрака. Мы с мужем не раз обсуждали этот эпизод древней истории, поражаясь тому, сколь велики могут быть различия между общепринятым мифом и суровой реальностью…

После трагической смерти Гая Юлия Цезаря Римом начал править триумвират, состоящий из Марка Антония, соратника погибшего императора, Октавиана, приемного сына Юлия и его формального наследника, а также консула Лепида.

Октавиан, который был впоследствии назван Октавианом Августом и даже «Божественным Августом», одного из триумвиров, Лепида, вскоре отправил в пожизненное изгнание, а Марк Антоний, согласно распределению полномочий, отбыл в Александрию, чтобы оттуда управлять восточными провинциями державы. Сам же Октавиан взялся управлять западными провинциями непосредственно из Рима, где он уверенно двигался к единоличной императорской власти.

В Рим постоянно доносились интригующие подробности жизни Марка Антония на Востоке: изысканные оргии в Афинах, пышные празднества в Эфесе, щедрые подношения местных царьков и пикантные приключения с их августейшими супругами, богатство, роскошь, истинно восточная нега… Но самое сильное впечатление, без сомнения, оставляли донесения о бурном романе Антония с египетской царицей Клеопатрой.

Ей в ту пору было лет 27–28, и она только вступила в пору женской зрелости, буквально сводя с ума всех, кто имел неосторожность приблизиться к ней на расстояние полета стрелы из тугого африканского лука…

Антоний, приблизившись, потерял голову, забыл обо всех своих честолюбивых планах, устремлениях, о своих обязанностях наместника восточных провинций, о своем войске в конце концов. Казалось, будто бы какой-то мифический странник оказался на острове, где красавица-волшебница очаровывает его и заставляет забыть всю предыдущую жизнь.

Как известно, Юлий Цезарь в свое время тоже был увлечен ею и признал своим наследником рожденного ею сына, но его увлечение все же имело разумные пределы… Правда, ей тогда было лет семнадцать, и она, наверное, еще не стала такой искусной обольстительницей, как при Антонии…

Впрочем, Цезарь — это Цезарь, а вот Антоний — всего лишь Антоний, хоть он и был знаменитым полководцем до того времени как встретил Клеопатру.

И все же Октавиан видел в нем серьезного противника, с которым нужно считаться, пока не возникнет ситуация, когда можно будет покончить с ним одним ударом.

И такая ситуация не заставила себя долго ждать. Второго сентября 31 года до Рождества Христова между ними начались военные действия на суше и на море. При мысе Акции у берегов Африки состоялось морское сражение, которое можно назвать не иначе как фарсом на тему превратностей любви.

Представьте себе решающий момент сражения, когда закованные в броню тяжелые корабли Антония, разбросав, как щенков, суденышки Октавиана, перестраиваются для завершающего удара, и в этот самый момент шестьдесят кораблей Клеопатры неожиданно оставляют сражение!

Что же предпринимает Антоний?

Увидев бегство своей возлюбленной, он пересаживается на легкую галеру и мчится ей вдогонку, бросив свой флот на произвол судьбы!

Но и это еще не все. Он бросил на произвол судьбы и свои сухопутные войска, а это ведь ни много ни мало — девятнадцать легионов и двадцать тысяч копий отборной конницы.

После этого Антоний бесцельно скитается по пустыне в сопровождении небольшой группы своих приближенных, затем возвращается в Александрию, куда то и дело приходят известия о разгроме его легионов и о переходе самых надежных союзников на сторону Октавиана.

Антоний пытается забыться в разнузданных оргиях, но ни одна оргия никогда не была способна изменить действительное положение вещей.

Когда Александрию осадили войска Октавиана, на его сторону перешли и войска Клеопатры, и остатки войск Антония, который не нашел ничего лучшего, чем бегать по городу с мечом в руке и орать, что во всем виновата предавшая его Клеопатра. Узнав об этом, Клеопатра укрылась в усыпальнице близ храма Изиды. Она посылает к Антонию гонца с сообщением о своей смерти.

После этого Антоний приходит в свой дворец и решает наложить на себя руки. Скорее всего в основе такого решения была не скорбь по Клеопатре, а осознание того, что с ним сделает Октавиан, солдаты которого уже начали грабить город.

Он приказывает рабу исполнить последний долг по отношению к своему господину — заколоть его. Раб берет в руки меч, но вместо того, чтобы вонзить его в Антония, убивает сам себя. «А! — восклицает Антоний. — Он показал мне пример!» И вонзает меч себе в живот, но как-то неудачно. Он просит вошедших рабов прикончить его, но те убегают прочь. И тут в ходе этого кровавого фарса возникает некий Диомед, секретарь Клеопатры, с предписанием доставить мертвое тело Антония в усыпальницу, где нашла приют его госпожа. Умирающего переносят туда.

Клеопатра в отчаянии. Она падает на окровавленное тело, бьется в истерике, молит Антония о прощении. Тот прощает ее и, выпив вина, умирает.

Октавиан, огорченный тем, что Антоний избежал его изощренной мести, тем не менее приказывает похоронить его со всеми подобающими почестями.

Клеопатру же он намерен доставить в Рим, а затем провести ее, закованную в цепи, по улицам во время триумфа. Чтобы она не нарушила его планов, к ней была приставлена бдительная стража, которая должна была следить за каждым шагом царственной узницы. Но она все же перехитрила своих тюремщиков. Согласно заранее разработанному плану, Клеопатре доставили совершенно безобидную внешне корзину, наполненную свежими финиками. Стража тщательно обследовала корзину и, не найдя там оружия, передала ее узнице. Клеопатра же, хорошо зная, что на дне корзины находится ядовитая змейка, без колебаний разгребла плоды обнаженной рукой и получила смертельный укус…

Октавиан, хотя и был раздосадован случившимся, все же выразил свое восхищение благородством египетской царицы и велел похоронить ее рядом с Антонием.

Вот так, закончила Анжелика свой рассказ, превратности любви подчас берут верх над любовью, как сорные травы над полезными злаками.

Кроме аплодисментов, Анжелике достались похвалы философскому складу ее острого ума.

— Нашей жизнью, — начал Лафонтен свой рассказ, — управляет множество демонов, но лишь два из них главенствуют, зачастую избирая человеческое сердце ареной своих междоусобиц. Эти демоны зовутся Любовью и Честолюбием. Иногда они образуют причудливые сочетания, порождающие превратности любви и болезни честолюбия, но сердце всегда отделит зерна от плевел…

В одном королевстве жил Пастух, веселый и добрый малый, который умел понимать простые желания четвероногих творений Божьих и заботиться о них. Скотинка отвечала на его заботу отменной тучностью и добрым приплодом, так что и она, и Пастух были довольны и счастливы. А Пастух был счастлив вдвойне, потому что рядом была очаровательная Пастушка, которая любила его всем сердцем и не забывала каждый вечер устилать их ложе лепестками роз.