— Но сейчас сентябрь, Амадора. Теплее уже не будет!

— Матерь Божья, я этого не вынесу! Я умру от холода!

— А вот это, — показала Клоуэнс, останавливаясь, — критмум. Мы используем его в маринаде. Попробуй, листья довольно вкусные.

Амадора попробовала, поморщилась и бросила лист.

— В Испании есть что-то похожее. Клоуэнс...

— Да?

— Мы почти одного возраста, разве нет? Есть кое-что, что будет тревожить меня, как ты понимаешь, это тревожит каждого. Я не сказала твоей матери, хотя она — добрейшая из всех. Это будет тревожить меня всегда, если я перееду жить в Англию.

— Ты о чём?

— Моя религия.

Клоуэнс смяла остальные листы и понюхала их.

— Меня воспитали в монастыре, ты же понимаешь, — пояснила Амадора. — Там нас учили, что все, кто не исповедует католицизм — еретики. Их стоит избегать, сторониться, воспринимать как порочных людей, как безбожников. Мне говорили, что еретики даже не могут хорошо выглядеть, ведь на их лице написано зло. Так меня учили, но потом я встретила англичан — и Джеффри Чарльза. И больше не могла в это верить. Afortunadamente [3], мой отец — очень мудрый человек и очень терпимый. Прости, от смущения я начинаю забывать английский...

— Не торопись... Да идем мы, идём! — крикнула она молодым людям.

— Но моя мать неумолима, а ещё брат, старший брат, Мартин — мечет такие свирепые взгляды, словно я загоняю себя в преисподнюю. А уж отец Антонио — даже не спрашивай! — девушка вздохнула. — Пока наша любовь оказывалась выше всех этих препятствий, так будет и впредь, я сердцем чувствую.

— Разве не это одно имеет значение? — спросила Клоуэнс.

— Разумеется. Разумеется. Por supuesto. Но, оказавшись здесь, я говорю себе: для них я — еретичка, воплощение зла, антихрист. Люди, не имеющие сильной любви, чтобы преодолеть всё это — что они скажут?

— Что-то заставило тебя так думать?

— Пара-тройка косых взглядов то здесь, то там. Да и с тех пор, как мы приехали сюда, Джеффри Чарльз ни разу не ходил к исповеди — не видел священника, не посещал церкви. Это меня огорчает.

— То, что он не верен своей религии?

— Да.

— А с Джеффри Чарльзом ты об этом говорила?

— Нет, нет, нет. Не могу. Как я, его жена, осмелюсь расспрашивать о таких вещах?

— Дорогая, — Клоуэнс погладила её по руке. — Я не думаю, что религия играет в жизни Джеффри Чарльза такую же важную роль. Не думаю, что он слишком сильно расстроился из-за невозможности посещать церковь вместе с тобой. К тому же в нашей церкви просто не существует такого таинства, как исповедь.

— Не существует?

— Нет. Мы верим, что между нами и Богом необязательно должен стоять священник. Если нам есть в чем исповедоваться, мы исповедуемся Ему напрямую.

— А кто отпускает грехи? «Отпускает» ведь правильное слово?

— Бог. А кто же ещё?

— Ох, — озадаченно произнесла Амадора, и они двинулись дальше.


— Мне нужно о многом тебя спросить, Джеффри Чарльз, — говорил Джереми.

— Например?

— Сколько понадобится денег, чтобы купить офицерский патент?

Джеффри Чарльз взглянул на кузена. Оба высокие и худые, но Джеффри Чарльз казался выше, потому что держался прямее.

— Значит, ты решил уехать?

— Подумываю об этом. Твой совет в любом случае полезен.

— Ты обсуждал это со своими родителями?

— В общих чертах. Они знают, что я могу так поступить.

— И одобряют?

— Нет. Но и не встанут мне поперёк дороги.

Они прошли несколько ярдов.

— Могу я спросить, что именно тобой движет? Ты мечтаешь сразиться с французами? Хочешь уехать подальше от дома? Или тебя привлекает идея путешествовать, жить бурной жизнью и искать приключения?

— В основном второе. Я хочу уехать.

— Подальше от родителей? Я удивлён. Когда я ушел в армию, мной двигал такой же мотив, но я бежал от смерти матери, от отчима, которого ненавижу!

— Не от родителей, — Джереми пнул камень. — Скажу так: в моём сердце девушка, которой суждено выйти замуж за другого...

— Девушка? Та самая, которой ты просил написать?

— Да.

— И что, это стало для тебя большим ударом?

— Я попытался смириться с этим. Не получилось. Со стороны это кажется глупым, но...

— Необязательно. Но чего ты хочешь от меня?

— Уточнить кое-какие детали. И, если можно, попросить совета.

— Насчёт армии? Буду рад, если сумею помочь.

— Во-первых, — начал Джереми, — думаю, если я приду к отцу и скажу, что решил уехать, он купит мне звание. Но я не хочу, чтобы он за это платил. Так получилось, что я раздобыл кое-какие деньги — правда, довольно специфическим способом — и мне кажется разумным потратить на это какую-то их часть.

— А что там, внизу? — спросил Джеффри Чарльз. — Не помню этого места.

— Мы называем его «Лестница Келлоу». Пол Келлоу, ты уже встречался с ним, и его отец построили лестницу вглубь старой шахты, чтобы спускаться к маленькому укрытому пляжу. Но сейчас лестница сломалась, и туда никто не спускается.

— Какой отсюда вид! — сказал Джеффри Чарльз. — И какие волны! — он глубоко вздохнул. — Хорошо быть дома. Я и не представлял, насколько.

— Помню, мой отец как-то сказал, что в жизни очень важны контрасты. Может, я начну сильнее ценить всё это, повидав что-то другое.

— Но я думал, тебя интересуют паровые механизмы.

— Да.

— В армии ты не увидишь ничего подобного. По правде говоря, они и воду в чайнике недавно кипятить научились.

Джереми рассмеялся, но смех прозвучал невесело.

— Чувствую себя так, будто раскачиваюсь на канате и не знаю, в какую сторону прыгнуть.

— Одно я тебе скажу точно, — заявил Джеффри Чарльз. — Тебе не нужно ничего платить, чтобы получить звание. Конечно, ты можешь отдать бешеные деньги, чтобы попасть в какой-нибудь элитный полк: в Гвардейскую пехоту, в Валлийские фузилёры или даже в Лейб-гвардию. Но если ты хочешь получить звание как таковое и готов служить в любом полку, в какой запишут, то не возникнет вообще никаких проблем. Ты должен уметь читать и писать, а также иметь рекомендательное письмо от майора или выше. И тогда точно пройдешь. Три-четыре месяца обучения, и тебе позволят убивать в компании лучших.

— Я думал...

— Как и многие другие. Но на войне мы постоянно несём потери и постоянно должны пополнять полки. А где те сыновья богачей, готовые ещё и платить, чтобы занять вакантные места? Их просто не существует. В прошлом году мне сказали, что только армия Веллингтона нуждается примерно в тысяче новых офицеров в год. Около половины из них— на замену убитым или умершим от болезней. Кого-то отправляют в отставку, кого-то разжалуют. А из остальных формируют новые военные части.

— Так. Значит...

— Разумеется, тебе нужно на что-то жить. Жалование лейтенанта — где-то шесть шиллингов в день, и из них ещё кое-что вычитают. Для приличной жизни понадобится хотя бы сто пятьдесят фунтов в год. Кроме того, нужно купить мундир, саблю, компас, подзорную трубу, хорошо бы ещё иметь лошадь, даже если служишь в пехоте. Так что расходов фунтов на двести. В общем, в любом случае, ты наверняка потратишь сколько-нибудь собственных денег.

Они двинулись вперед.


— А Джеффри Чарльз не говорил с тобой о твоей религии? — спросила Клоуэнс.

— Да-да. Он говорил с моим отцом. Они пришли к соглашению.

— Он не упоминал, что ты можешь исповедовать свою религию в Англии точно так же, как и в Испании? Здесь, в Корнуолле, есть католические церкви — боюсь, я не знаю где, но точно есть.

— Да-да, отец говорил, что я должна их найти. Но мы были так заняты, что я ничего не успела. Я очень виновата. Надеюсь, скоро мы будем дома.

— В Англии, — заметила Клоуэнс, — мы не считаем это серьёзным грехом. Разве что очень немногие из нас. — Она подумала о Сэме. — Ты сейчас употребила слово «терпимый». Не такими ли мы все должны попытаться стать? Разве мы не друзья — испанцы и англичане? Разве мы не боремся за одно и то же?

— Да, да, — ответила Амадора. — Ты успокоила меня, Клоуэнс. Как мне повезло найти здесь такую добрую приму.

— Приму?

— Не знаю, как это по-английски. Родственницу. Нужно позвать Джеффри Чарльза.

Когда мужчины обернулись, Клоуэнс сказала:

— Это «Лестница Келлоу». Джеффри Чарльз когда-нибудь её видел? Мы не могли бы спуститься?

— Нет, — сказал Джереми. — Это опасно. Я пробовал в прошлом месяце, ступени очень ненадёжные.

— А в прошлом году они были вполне крепкие.

— Но сейчас они не крепкие, я чуть не упал.

— Но мы будем осторожны. Там ведь такая маленькая изящная бухточка...

— Нет, — повторил Джереми. — Лестница довольно ненадежна. Давай-ка лучше повернём здесь и срежем по полям. Разве уже не время для чая? Давай попросим Амадору угостить нас испанским чаем.


II

Они выпили чая в летней гостиной. Теперь это была уютная и опрятная комната, где кусками, вырезанными из бархатных штор двух спален, прикрыли отсыревшие спинки кресел и изъеденные молью сиденья. Наконец подул ленивый ветерок и зашуршал в завитках плюща на окнах; два зяблика ссорились и громко щебетали. Дрейк и Морвенна отправились в гости к Сэму и его жене; похоже, не возникало какого-то смущения из-за того, что когда-то Дрейк собирался жениться на супруге Сэма. Больнее всех тогда пришлось Розине, но либо по давности лет, либо она в должной степени прониклась учением Сэма о христианском прощении, но теперь от её смущения не осталось и следа.

Чуть позже, пока Амадора и Клоуэнс болтали, Джеффри Чарльз предложил Джереми поглядеть на огромный стол в зале. Он стоял там уже три века, и все попытки сдвинуть его оказались тщетными, даже попытки самого Джорджа Уорлеггана, но Джеффри Чарльз решил, что для праздника стол как раз и подойдет. Невыносима даже мысль отпиливать центральные ножки из лучшего и стойкого дуба; лучше уж поднять плиты пола, вытащить ножки и вынести стол целиком, или, если он не влезет в дверной проём, можно поставить его у стены, чтобы занимал поменьше места. Это было единственное большое помещение в доме, подходящее для танцев, и с балконом для музыкантов наверху. По такому случаю следовало им воспользоваться. Джеффри Чарльз вспомнил тот день, когда отчим устроил праздник и все танцевали вокруг стола; но это неподобающе.

— А офицеры, какие они? — поинтересовался Джереми. — Наверное, почти все закончили престижные школы?

— Вовсе нет. Может, за всё время я встретил всего шесть или семь человек из своей школы Харроу. И не так уж и титулованные, как может показаться из газет. Разумеется, именно о них и пишут в новостях. Подавляющее большинство офицеров закончили только грамматическую школу. И у них я многому научился! Эта тема не стоит обсуждения... Видишь, вон те плитки, мне кажется, они вздыбились. Если растрескаются, их будет нетрудно заменить.

— Стол можно поставить вертикально, — предложил Джереми. — Потолок высокий, так что он особо не станет мешать. Заранее могу тебе сказать, что через дверь его не вынесешь, потому что за ней ещё одна дверь. Придётся снять окно.

Джеффри Чарльз пристально посмотрел на него.

— Кузен, я вовсе не собираюсь удерживать тебя от вступления в армию, если жить в Корнуолле тебе стало в тягость. Но поверь, это гадкая и опасная жизнь. Люди постоянно умирают или получают увечья. А ты постоянно убиваешь других или стремишься убить. Это одновременно и тягомотно, и опасно. Во время сражения при Виттории у нас появился один новичок; он вступил в 43-й полк. Звали его Томпсон. Прекрасно подготовленный, отлично смотрелся в форме, так и рвался в бой. Сын фермера, как оказалось. Набрался жеманных штучек, чтобы выглядеть поблагородней. Хотел поскорее перейти в кавалерию. Рассказывал мне о своих любовных похождениях в Портсмуте в ночь перед отплытием. На следующее утро он уехал, и вдруг откуда ни возьмись — какой-то случайный выстрел. Шальная пуля. И всё равно его убила.

— Я не питаю иллюзий, — спокойно ответил Джереми. — Не думаю, что у меня есть воинское призвание... А у тебя?

Джеффри Чарльз натянуто улыбнулся.

— Нет. Но я считал, что у меня были основания пойти в армию. Я так понимаю, ты создал новый насос для Уил-Лежер, ты человек достаточно широкого ума, чтобы извлечь пользу из паровых двигателей новой эпохи, и трудишься над самодвижущимся экипажем. Как я уже сказал, армия в этом тебе не помощник. Будет жаль всё это бросить.

Последовало долгое молчание. Послышался смех.

Джереми прервал тишину:

— Как замечательно, что Клоуэнс и Амадора прекрасно поладили друг с другом.