Харриет осматривала щенка. Затем спросила:

— Я так поняла, Валентин с Урсулой тоже приглашены. Валентин уж точно пойдет. А Урсула — как ты поступишь с ней?

— Забудь о ней.

— Разве она не там родилась?

— Ей нет и четырнадцати. У неё всё впереди.

— Она уже очень упрямая.

— Не упрямее собственной мачехи.

Два псаря удалились. Глаза Харриет сверкнули, а затем она сухо рассмеялась.

— Ты прекрасно знал, когда женился на мне. Ты всё это знал. Тоби тоже пытался меня объездить. Нельзя научить старую лошадь новым трюкам. Я знаю, что ты вынашивал такие планы!

Джордж начал выходить из себя.

— Не думаю, что лошадиные метафоры здесь уместны. К тому же это тебе не к лицу. Мне бы хотелось, чтобы ты хоть немного прислушивалась ко мне, когда выбираешь друзей.

— Ну же, парень, давай! — сказала Харриет, выпуская щенка из рук. Затем сняла перчатку и без стеснения почесала под мышкой. — Умоляю, скажи, что теперь не так?

Псы всей сворой опять залаяли и завыли, как шумная компания на празднике.

В гневе Джордж повысил голос:

— Ты не можешь упрекнуть меня, что я не удовлетворяю любые твои потребности. Деньги всегда в твоем распоряжении, чтобы удовлетворить самые дорогие и нелепые из них. Похоже, ты умеешь их только тратить.

— А для чего ещё они нужны? — заявила она презрительно.

— Поверить не могу, что ты строишь из себя дуру! Деньги приносят власть и положение, их разумная трата...

— Ох, знаю, знаю, знаю. Значит, я расточительная. Это не новость. Ты знал ещё до женитьбы. Для нас обоих это второй брак, и не предполагается, что в наших силах изменить свой образ жизни и нрав в угоду друг другу.

Джордж глубоко вздохнул.

— Во всяком случае, я считаю, что твой долг передо мной — не торчать всё лето в конюшне, равно как и не проводить всю зиму на охоте. Также я имею право требовать, чтобы ты не поддерживала стремления моего сына и его дружков проводить ночи за выпивкой и игрой!

Повышенный тон разговора привёл к тому, что невольно перепалка стала более серьёзной. Вместе с тем, закончив речь, Джордж ощутил вспышку досады, которая только подтверждала его отношение к сказанному. Озлобленный, он постоял в окружении псов, затем развернулся и пошёл прочь.

У двери Харриет его окликнула:

— Джордж!

Он замер.

— А тебе не приходило в голову, — сказала Харриет, — что лучше видеть Валентина за игрой и выпивкой в собственном доме, чем в других местах, куда он незамедлительно направится, если его выгонят? А ещё не приходило ли в голову, что я провожу не больше времени с лошадьми и собаками, чем ты со своими бухгалтерскими книгами и счетами; и если бы ты больше ездил со мной, то и виделся бы со мной чаще — и мне лучше, и тебе для здоровья полезней.

От такого циничного высказывания он нахмурился и на время потерял дар речи.

— Всё это очень хорошо, но...

— Но что?

— Одно дело разрешать играть, а другое — наслаждаться этим самой и всячески поощрять!

— Скажу тебе честно, Джордж, мне это нравится. Я тебе не методистка. И уговоры тут не помогут.

Повисла тишина, не считая шума вокруг.

— Когда приглашают? — спросила Харриет.

— Что?

— Когда приглашают в Тренвит?

— Девятого числа.

— Думаю, подходящее платье у меня есть. Будет ошибкой надеть слишком пышное на «семейный» приём.

— Согласен.

— И, наверное, понадобятся новое украшения.

— У тебя уйма драгоценностей.

— Только несколько старых фамильных. Может, жемчужные сережки? У нас есть десять дней. Я успею подыскать.

— В банке сейчас острая нехватка наличных средств, — сдержанно произнес Джордж.

— Жемчуга — всё равно что трёхпроцентные облигации. Мы их продадим, когда мне надоест их носить. — Она ласково похлопала Джорджа по руке, затем сняла перчатку и помахала ей, чтобы стряхнуть оставленный на его рукаве след.

По пути к дому, он решил, что ни её жест, ни улыбка не означали попытку примирения. Она обращалась с ним как с мальчишкой. Как с юнцом, которого можно легко уговорить. Однажды она поймет свою оплошность. Разумеется, он до сих пор желал её как женщину — ещё одна его беда; когда она пускала его в свою постель, он получал невиданное доселе наслаждение; при свете дня это мешало его свободе действий и приходилось сдерживать недовольные замечания.

Порой он вспоминал о первом её браке. Однажды, в начале их совместной жизни, выпив лишнего, Харриет рассказала об ужасных ссорах с Тоби Картером. Тоби, хоть и сам заядлый охотник, выступал против того, чтобы жена охотилась чаще четырёх раз в неделю. В итоге, когда та ослушалась, он сгрёб её в охапку и оттащил в спальню, где запер до окончания охоты. Харриет лениво посмеивалась, рассказывая Джорджу подробности, как она перебила в спальне всё стекло, порвала шторы, сломала мебель, а в довершение — и дверь. Дважды она выбиралась из окна, соскальзывала с крыши, спускалась вниз по плющу и сразу к конюшне. Позднее Тоби установил на окна решётки, но вскоре после этого, упокой Боже его католическую душу, покойся с миром, Благодатная Мария и так далее и так далее, сломал свою мерзкую шею. Харриет освободилась от него и оказалась полноправной наследницей банкрота.

Джорджу с трудом верилось, что это сильное, но лениво-величавое создание, лежащее рядом, способно на подобное поведение, если его разозлить. Наверное, только во время любовных игр он видел глубины её характера.

Многому ли научил её первый брак, раз теперь она умела направлять гнев мужчины в свою пользу? Или он настолько слаб, податлив или по глупости ещё менее упрям, нежели сэр Тоби Картер? И тут Джорджа осенила мрачная мысль: а разве он вообще перечил ей? Разве она не всегда поступает по-своему? Разве он сам не сдаётся? Как правило, она умела убеждать с милой надменностью, характерной для дочери герцога. Пожалуй, в этом и состоит суть всех затруднений. Сэр Тоби, будучи сам, естественно, благородного происхождения, испытывал меньший трепет перед родовитостью жены.

Джордж расправил плечи. Он был совершенно уверен, что, несмотря на всё сегодня сказанное и подразумеваемое, несмотря на жёсткость выговора, Харриет не изменит поведения или хотя бы свой режим. Будет и дальше кормить его туманными обещаниями и делать по-своему. Что, в конце концов, может привести только к бедам. Он должен тщательно подготовить почву. В случае настоящего столкновения надо оказаться во всеоружии.


IV

Неделю спустя Джордж, находившийся в охотничьем домике в Труро вместе со своим дядей Кэрри, получил весточку от Ландера, главного банковского клерка. Тот сообщил, что хочет видеть сэра Джорджа, и лучше наедине.

Джордж предположил, что встреча должна пройти без участия придирчивого Кэрри, и спустился в банк. Ландер, сорокопятилетний мужчина с плохими зубами и зловонным дыханием, но отменными знаниями обо всех, от Плимута до Пензаса, вытер пот вокруг накрахмаленного воротничка и высказал предположение, что сэр Джордж хорошо помнит январское ограбление, когда у Банка Уорлеггана и Уильямса похитили несколько тысяч фунтов в золоте, банкнотах и ценных бумагах...

— По-вашему, я мог такое забыть?

— Нет, сэр. Как вы помните, сэр, мы опубликовали известные нам номера нескольких банкнот, чтобы преступники не могли ими воспользоваться.

— Разумеется, — Джордж всегда становился вспыльчивым, когда ему объясняли то, что он и без того знает.

— И как вы помните, сэр, — упорно продолжал Ландер, — по вашему предложению номера пяти или шести специально не публиковались...

— Пяти.

— Именно. На самом деле нам известны номера и этих пяти, но вы предложили не печатать их в газете наряду с остальными, чтобы воры сами себя выдали...

— Я прекрасно это помню, Ландер.

— Выдали себя, расплатившись банкнотами, которые мы сможем отследить, — Ландер выдержал паузу, вновь покрывшись потом. — Так вот, сэр, вчера к нам попала одна из этих банкнот.

Джордж потеребил гинеи в кармашке для часов.

— Боже, да неужели! Вы сверили номер?

— Конечно, сэр.

— Да, разумеется, так и следовало сделать. Как она к нам попала? Её предъявили банку или...

— Предъявили банку, сэр.

Джордж подошел к окну, сосредоточив взгляд на пыльном стекле.

— Вы вовремя это заметили? Точно знаете, кто предъявил банкноту?

— Да, сэр. Грит заметил, потому что та банкнота была сложена компактнее остальных, а складки оказались влажными. Так он и понял. Я несколько раз его переспрашивал, сэр, чтобы убедиться, что не произошла ошибка...

Джордж помедлил.

— Так кто же её предъявил? Мы должны принять меры как можно скорее.

Ландер достал платок, чтобы промокнуть лоб. Он не знал, куда смотреть — уж точно не на сэра Джорджа.

— Ваша жена, сэр.


Глава тринадцатая


I

Суббота девятого октября выдалась сухой и ясной. После нескольких ненастных дней ветер стих; дороги и тропинки успели высохнуть, так что теперь подъезжающие кареты не рисковали увязнуть в грязи. Впрочем, в Тренвите не ожидали много карет: дороги в стороне от главной едва бы выдержали больше четырёх колес за раз. В карете могли бы приехать лорд и леди Дастанвилль, но они отбыли в Лондон.

В доме с самого утра развернулась лихорадочная деятельность. Демельзе, Клоуэнс и Изабелле-Роуз всё же разрешили, пусть и с неохотой, прийти помочь. Когда организовываешь праздник, кое-что можно сделать лишь в день самого торжества, и в этот-то день времени вечно не хватает. Около полудня Демельза и Джеффри Чарльз убедили Амадору подняться в спальню и полежать хотя бы часок, иначе, по их словам, она слишком устанет к тому времени, когда начнётся настоящее веселье.

А начиналось оно в пять. К пяти часам всех пригласили выпить чай в одной из гостиных и отдохнуть после долгой дороги. Оружейную отвели для мужчин, желающих переодеться, а две швейных комнаты на первом этаже — для дам. Но в целом день оказался настолько погожим, что живущие поблизости гости прибыли уже в вечерних нарядах, а приехавшие издалека переоделись в тех домах, где собирались ночевать.

Огромный стол в зале в конце концов удалось сдвинуть с места, но, как и предсказывал Джереми, вынести оказалось невозможно, поэтому теперь он стоял в углу, напротив галереи для музыкантов. Место, откуда выкорчевали стол, поспешно засыпали песком и цементом, а сверху положили плитки, и если бы не разница в цвете, никто бы и не догадался. На галерее тихо наигрывал квартет. Впрочем, после ужина, когда начались танцы, музыка стала не такой тихой.

К заходу солнца собралось около пятидесяти гостей, продолжали прибывать немногочисленные опоздавшие. Большое окно в зале, хотя все стёкла тщательно вымыли, преломляло отблески заката на небе и отбрасывало их на проходящих мимо людей. Одними из последних на праздник прибыли шестеро: доктор Дуайт Энис и миссис Кэролайн Энис, мисс Софи и мисс Мелиора Энис, а также сэр Джордж и леди Харриет Уорлегган.

У дверей их встретили хозяин и хозяйка. Мужчины находились не в лучших отношениях, но Джеффри Чарльз протянул руку со словами:

— Добро пожаловать, отчим.

Они обменялись рукопожатием, и Джеффри Чарльз задумался, не первый ли это раз, когда они пожимают друг другу руки (пожалуй, последний раз он делал это совсем маленьким, когда обожал дядю Джорджа, всегда приносившего ему подарки).

— Бравый солдат! — улыбнулась леди Харриет, легонько целуя его в щёку.

— Прошу меня извинить, — улыбнулся в ответ Джеффри Чарльз. — У меня совсем не осталось времени, чтобы обновить мундир.

— Так ведь гораздо лучше. Амадора! — воскликнула Харриет, вновь с поцелуем. — Como esta usted [4]?

И они вошли.

Кэролайн сразу же заметила Росса и Демельзу и захотела подойти к ним, но, сопровождая Джорджа и Харриет, оказавшихся в несколько враждебной обстановке, не решилась так быстро их покинуть.

Сразу за ними приехали Поупы, вернее сказать, миссис Селина Поуп, блистательная в своем чёрном кружеве, и две её падчерицы, чьи платья выглядели более подобающе траурными. С ними прибыл Валентин Уорлегган, взявший с собой Конана Уитворта, которого едва бы пригласил сам Джеффри Чарльз. А в заключение приехали Огастес Беттcворт, Клеменс и Кьюби Тревэнион.

Приехали и Блейми — Верити и оба Эндрю, отец и сын, остановившиеся в Нампаре на одну ночь (Демельза пыталась убедить их задержаться на две), пятеро Тренеглосов из Мингуз-хауса и семья Келлоу из Фернмора. Пол, мрачный, но несколько женоподобный, что сослужило ему такую хорошую службу, когда он играл роль жены священника во время ограбления дилижанса; его толстый безвольный отец; понурая миссис Келлоу, чьи глаза никогда не останавливались на чём-то конкретном, небезосновательно убеждённая, что в её семье поселилась смерть; и её выжившая дочь Дейзи, непосредственная и оживлённая, всё ещё надеющаяся (пусть и по инерции) выйти замуж за Джереми. Она, как и некоторые другие гости, забеспокоилась, впервые увидев Кьюби.