— Значит, была такой, когда я первый раз тебя увидел.

— Уж прости, если я выросла.

— Ничего, высокие черноволосые девочки мне тоже нравятся. А также высокие рыжеволосые девочки с красивыми глазами.

— После этого обмена остротами, может, всё же опишете её нам?

Росс хмыкнул:

— Она невысокая и темноволосая. Гордое маленькое личико — наполовину напуганное, наполовину воинственное, наполовину жаждущее тепла и любви.

— Выходит три половины, — заметила Кэролайн. — Но, кажется, я тебя поняла.

— А как там Морвенна и Дрейк, с которыми они так дружили? — спросил Дуайт.

— Приедут на следующей неделе. Джеффри Чарльз уже писал им, но Дрейк только что получил заказ на новую шхуну, и — вполне в его духе — не хочет уезжать, пока не заложат киль.

— Она католичка, я полагаю? — неожиданно вставила Кэролайн.

— Амадора? Должно быть, — Росс взял ещё один кусок земляничного пирога. — А жаль.

— Я думала, ты симпатизируешь католикам.

— Я симпатизирую не католикам, а людям, которые могут служить Богу так, как хотят, не получая за это наказания, что пока невозможно в Англии.

— Даже методистам?

— Даже методистам. Мне лишь не нравится религиозная исключительность, от кого бы она ни исходила.

— Но две секты, которые мы только что упомянули, как раз-таки мнят себя самыми исключительными. Методисты верят, что только cпасённые ими увидят Христа. А католики и вовсе не считают нас членами церкви Христовой!

— Знаю. Мир нетерпим.

— Но и мы этого не лишены, — сказал Дуайт. — В прошлом по всей стране прошли антикатолические выступления. А ведь им просто два или три века подряд внушали, что Рим — «блудница в пурпуре» и всё такое.

— Всё же, — заметила Демельза, — если двое любят друг друга, это важнее всего. А где есть настоящая любовь, всегда возможны взаимные уступки.

— Это зависит от силы любви и силы религиозных убеждений, не так ли? — спросил Росс. — Проходит два или три года, рождаются дети, а чувства уже не такие тёплые...

— Росс, несомненно, судит по собственному опыту, — вставила Демельза, нахмурившись.

— Мой собственный опыт слишком необычен, чтобы по нему судить. Да и оглядись, вся компания совершенно исключительна.

— Не знаете, намерена ли юная пара обосноваться здесь? — поинтересовалась Кэролайн.

— Джеффри Чарльз через несколько месяцев возвращается в полк, и она поедет с ним. Но что они намереваются делать, когда закончится война...

— Их намерения к концу войны будут сильно зависеть от намерений к концу этого визита. Её настроение сильно повлияет на его. А кто знает, как она будет себя чувствовать? Может, это зависит от того, насколько хорошо мы к ней отнесёмся.

Кэролайн похлопала её по руке:

— Хорошо сказано, милая. Я должна поехать туда завтра, дождаться её и предложить... Что я могу предложить, чего у неё ещё нет?

— А ты говоришь по-испански?

— Достаточно, чтобы знать, что «масло» в итальянском звучит так же, как «осёл» в испанском. Но не более.

— А Харриет Уорлегган вроде бы говорит. Они завязали дружбу, которую едва ли оценят мужья обеих.

Обед завершали орехами, виноградом, изюмом и, конечно, портвейном. Демельза попивала портвейн, вытянув ноги. Ей ещё недоставало прежней энергии, которой она обладала до рождения малыша Генри, но вполне хватало сил для большинства дел. Из множества трапез её жизни обеды в этом доме — одни из самых приятных (не считая, конечно, шумных трапез с семьей, которые всегда стояли особняком). Обедать в Киллуоррене со старыми друзьями и Россом — даже лучше, чем принимать гостей. Никакой мелочной тревоги о том, прожарится ли телятина или не подадут ли печёные персики остывшими. Кэролайн всегда удавалось нанимать лучшую, более эффективную прислугу. Демельза признавала, что сама она не слишком хорошая домоправительница. Она никогда не могла заставить себя приструнить слуг, даже если те не выполняли приказов. Росс мог сделать это за секунду, но это не входило в его компетенцию. Здесь же — лучшая прислуга, отличные блюда, вино и никаких мыслей о том, что творится на кухне.

— Простите? — переспросила она, не расслышав вопроса.

— Опять замечталась, — сказала Кэролайн. — Я говорила Россу, что скоро опять могу потерять Дуайта.

— Это вряд ли, — отозвался Дуайт, — Кэролайн фантазирует.

— Вовсе нет! Просто знаю его привычки.

— Кэролайн в своей иносказательной манере пытается сообщить вам, что я получил письмо от сэра Гемфри Дэви, — пояснил Дуайт. — Ты помнишь его, Росс, вы познакомились на приеме у герцогини Гордон.

— Конечно. Мы ещё где-то встречались, но не помню где.

— Сэр Гемфри?

— Его посвятили в рыцари в прошлом году. И недавно он женился.

— На вдове, — кивнул Росс. — И вроде бы она богата?

— У неё значительное состояние, но мне кажется, они действительно любят друг друга.

— Деньги этому не помеха, — ответил Росс.

— Да, но они порождают неприятные слухи. Они приехали в Корнуолл в мае, чтобы навестить его родителей в Пензансе. Джордж Уорлегган и Харриет предложили им остановиться на ночь в Кардью, а нас пригласили отобедать там.

— Думаю, на сегодня Дэви — самый выдающийся учёный Англии.

Дуайт взял орех и расколол его, но не положил ядрышко в рот.

— Когда мы с Дэви встретились в Кардью, он рассказал мне о приглашении, полученном из Франции. В последние годы войны он поддерживал связь с ведущими французскими учёными — Ампером, Гей-Люссаком, Лапласом. А в начале прошлого года об открытиях и достижениях Дэви услышал сам Наполеон и предложил ему посетить Париж и устроить путешествие по Франции и Европе — везде, куда ему захочется. Это важное признание его достижений. И ещё, как по мне, важное свидетельство широты взглядов Бонапарта — в разгар ожесточенной войны вдруг сделать подобное предложение подданному вражеской державы.

— А что Дэви? Он не принял приглашение?

— Пока нет. Но оно всё ещё в силе, и он подумывает, не принять ли его этой осенью.

Демельза сделала глоток портвейна. Все молчали.

— Наполеон сейчас в иной ситуации, — сказал Росс. — Тогда он был на коне, как истинный властелин Европы. Теперь же между двух огней. На месте Дэви я бы попросил дополнительных гарантий.

— Не думаю, что Наполеон не сдержит слово.

— Не забывай, чем завершился Амьенский мир, — сказала Кэролайн. — Десять тысяч британских туристов задержали как военнопленных. Да вы с Россом едва унесли ноги через Ла-Манш. А я была тут одна, когда носила Софи!

— А что в том письме от сэра Гемфри? — спросила Демельза, уже чувствуя, к чему всё идет.

Дуайт улыбнулся:

— Ему сказали, что он может взять с собой жену, несколько слуг и одного-двух друзей-единомышленников.

— Каких, например?

— Что?

— Каких друзей?

— О... Химиков или просто учёных, но не больше двух-трёх. Как ты уже догадалась, меня спросили, не хочу ли я стать одним из них. Они предполагают, что, как доктор, я могу быть полезен в путешествии небольшой группы по чужой и враждебной стране.

Росс бросил взгляд на Кэройлайн, хмуро уставившуюся на тёмную виноградину.

— Дилемма.

— Письмо пришло только вчера. Меня восхищает мысль о возможности встретить всех этих французских учёных на их родной земле. Снова увидеть Париж, пусть и в пучине войны... Но мне кажется, сэр Гемфри Дэви собирается после Парижа в Италию — он планировал посетить Овернь и даже доехать до Неаполя, на что ему явно потребуется минимум год. Что для меня невозможно и неприемлемо.

— Интересно, как отреагируют власти Франции, когда сэр Гемфри привезёт им сбежавшего без выкупа военнопленного! — вставила Кэролайн.

— Сомневаюсь, дорогая, что они сумеют обнаружить это восемнадцать лет спустя.

— У Кэролайн хорошая память, — заметила Демельза. — У нас обеих! И неудивительно.

В дверь постучали, и вошел Майнерс.

— Доктор Энис, сэр. Мистеру Поупу снова нехорошо. Только что пришёл посыльный из Плейс-хауса, Певун Томас. Он говорит, что это срочно, но, конечно...

Подразумевалось, что Певун Томас — не самый надёжный посланник.

— Скажите Тресидеру, чтобы седлал Парси. И пусть Томас возвращается обратно — я скоро приеду.

— Очень хорошо, сэр.

Когда они остались одни, Кэролайн спросила:

— А вы ведь помните, как примерно год назад случилось то же самое? Вы обедали с нами, и тут кто-то из Плейс-хауса пришел за Дуайтом. Нужно постараться, чтобы это не вошло в привычку.

— Ты часто их видишь — в обществе, я имею в виду?

— Наши девочки слишком юны для его дочерей, а у меня от него мурашки. А она была бы хороша, если бы перестала беспокоиться, должна ли проявлять снисходительность или другим следует быть снисходительными к ней.

— Я посещал их ежемесячно с прошлого года, — сказал Дуайт. — В обществе они как будто завернуты в своего рода смирительную рубашку. И не только в обществе. Это странное семейство.

— Вы слышали о Джереми? — спросила Демельза. — Миссис Поуп упала с лошади, а Джереми обнаружил её и помог вернуться домой.

— Когда это случилось?

— На прошлой неделе. Она прислала ему серебряную булавку, Джереми она пришлась по душе.

— Вероятно, дарительница тоже ему пришлась по душе, — высказал мнение Росс, а затем спросил: — Известно ли что-нибудь о шахте, которую Анвин собирается открыть у порога мистера Поупа?

— Думаю, он с этим подождёт, — ответил Дуайт. — Верно, Кэролайн? Ты ведь что-то слышала от Харриет Уорлегган?

Кэролайн зевнула.

— Этот сюжет придется отложить на потом. Как-то связано с ценами на медь. Разумеется, в этом деле всем заправляет Ченхоллс. Но и Анвин в последнее время уж точно не в убытке.

Дуайт встал, хлопнул Росса по плечу, чмокнул Демельзу в щёку и накрыл рукой длинные пальцы жены.

— Что ж, не станем заставлять старого джентльмена ждать. Насколько я помню, дорогая, в прошлом году ты предложила мне бренди перед уходом.

— Какая прекрасная память, — заметила Кэролайн.


II

Квадратный и прочный Плейс-хаус примерно столетие назад каменщики возвели из местных валунов, а вот на мишуру и украшения им явно не хватило времени; но второй владелец, посетивший Лондон и ознакомившийся с работами Иниго Джонса, добавил фасад в палладианском стиле, чтобы придать дому изысканность и исключительность. Дом, построенный из гранитного порфира и тяжёлого сланца, был просторным, но не защищал от сквозняков; ему не хватало изящества; колонны выдерживали климат хуже, чем остальное каменное сооружение. Перед домом не было даже сада: только терраса с балюстрадой, стоящая на склоне холма в сторону моря.

Когда приехал Дуайт, в доме, похоже, только что зажгли дополнительные свечи. Его впустила Кэти Картер. Её характер напоминал эти свечи — такой же беспокойный; из-под чепца торчали нечёсаные волосы, похожие на водоросли. Кэти с порога принялась торопливо объяснять Дуайту, что первой услышала крики миссис Поуп, побежала по лестнице и увидела, как та пытается привести хозяина в чувство. В последнее время, говорила Кэти, ему подают лёгкий ужин в постель; скорее всего, он слегка выпил после еды, пошёл по лестнице и упал у распахнутых дверей спальни, где хозяйка его и обнаружила. Кэти и хозяйке удалось дотащить его до комнаты и уложить в кровать.

Не пристало горничной хриплым шёпотом рассказывать доктору такие подробности и подниматься по элегантной отполированной лестнице, оставляя на ней капли жира от свечей, но сестра Бена Картера происходила из деревенской семьи и позволяла себе такие вольности, не зная, что это такое вообще. Ростом выше Бена и такая же темноволосая; из-за чего корнуольцы складывали целые легенды о моряках из Армады, потерпевших кораблекрушение у этих берегов. В этом могла быть доля правды: испанская кровь могла примешаться и позднее -— они с Беном были совершенно не похожи друг на друга. К тому же она была крупной девицей, неуклюжей, беспокойной, а иногда угрюмой и замкнутой. Ступни у неё были слишком велики, и частенько казалось, что она вот-вот споткнется. Но всё-таки держится молодцом, думал Дуайт, и явно выглядит неплохо: избежала оспы, кожа у неё чистая; большие и яркие глаза в обрамлении таких чёрных ресниц, что можно решить, будто их накрасили.

Миссис Поуп ожидала его у дверей спальни; они пожали друг другу руки, и доктор проследовал к больному. Поначалу Дуайт решил, что тот мёртв. Лицо старика побелело, как простыня, тело похолодело, а пульс не прощупывался. Зрачки расширены, глаза закатились, язык высовывался между гнилых зубов. Дуайт взял ручное зеркальце и подержал его у синеватых губ. Через пару секунд зеркало помутнело.