Знать бы, какая каша дальше заварится, я бы, наверно, все бумажки с заговорами сожгла и Ваню за ручку домой отвела. Но я уперлась — характер такой. Вижу ведь: меня любит, что ж мне его жене-то вручать в подарочной упаковке? А его конкретно на две части разрывает, то туда, то сюда, что ни день — все снова-здорово. С утра без меня умираем, а вечером у нас, видите ли, жена. Или наоборот. Из командировки ко мне рвемся, а от меня — домой. До койки от страсти трясемся, а после только и разговору: ах, какие мы сволочи, и до чего Тату жалко. И почему же ты, Лео, не можешь проявить сострадание? А я, блин, наверное, мать Тереза! Чувствую, достали меня эти качели, сил нет. Раньше сплошная радость была, а теперь одни мучения. А главное, не понимаю уже, в чем дело, кто виноват: я с приворотом или бабка с отчиткой? Или ничего этого не существует, а мужики все так мечутся? Кстати, самой мне тоже хреново было, очень, депрессуха косила, но я терпела.

Потом вдруг он объявил — из командировки звонил, не помню, откуда — что решил домой вернуться. Я так и ахнула: вот бабка сволочь, допросилась у своих планет! Но не сдаваться же? Я за тетрадки. Боязно, конечно, как бы еще больше не напортить, а с другой стороны, может, это вообще все фигня. Короче, выбрала что полегче, без волос и куколок. Позвонила Ване, говорю: «Давай простимся по-хорошему. Приезжай, поужинаем, а там возвращайся к своей Тате». Он согласился. Встретились. Ужином, понятно, дело не ограничилось. И в определенный момент я мысленно ему приказала: «Люби меня или умри без меня!» А после тихо-мирно домой отправила. Поцеловала, поблагодарила за все. Прямо овечка Долли.

Продержался он там три дня. И мучился жутко, сам рассказывал. Только когда ушел, лучше не стало. Я его просто не узнавала. Больной какой-то, псих ненормальный. Глаза стеклянные, смотрит насквозь, потный весь, на лбу капли, за голову то и дело хватается, рыдает чуть что… и хуже всего, пить начал часто, а как выпьет, совершенно дурной делается, в машину садится и по городу круги нарезает, вроде смерти ищет. Страшно. Из командировок то звонит, то пропадает. То ласковый, то гавкает как собака…

В общем, в один прекрасный день сорвало меня. Прощай, говорю, любимый, у меня, между прочим, жених есть. Я ж его, пока суд да дело, не бросала. Что я, совсем кретинка?

Глава седьмая

УМКА

Вот уж не думала, что Татка способна настолько перемениться. Мужики у нее всю жизнь по струнке ходили, и Ваньку своего строила — только в путь, и в смысле убеждений отличалась несгибаемостью, так что после Ванькиных финтов ей полагалось поступить по законам советской кинематографии: выкинуть с чемоданом и забыть, как зовут. С Гришей-то своим, за которого в институте замуж собиралась, разделалась хирургически, семь раз отмерять не стала. А ведь сама была виновата, что он с какой-то занудой связался, не выдержал, что вокруг его Татошки вечно толпа. С одним в театр, с другим на выставку, с третьим в Дом композиторов, четвертый с ее собакой гуляет, пятого в магазин за хлебом отправили. И ни с кем ничего такого, все к вечеру дружною толпой собираются и чай у Таткиных родителей пьют. Только Гришу в какой-то момент торкнуло, что ему, изволите ли видеть, внимания не хватает, и рядом сразу образовалась барышня; он вообще-то был мальчик красивый и умный, что называется, завидный жених. Барышня выступила беспроигрышно: объявила о беременности. Гриша, естественно, метнулся к Тате с рыданиями: что делать, я тебя люблю, скажи, что выйдешь за меня замуж, и я с той порву, только с ребенком буду помогать. Тата и слушать не пожелала, хотя любила его, обстрадалась вся, но и после, когда беременность — кто бы сомневался? — оказалась мнимой, ренегата не простила, хотя он разве что сфинктер на британский флаг не раскроил, умолявши; даже при Иване года три-четыре цветы под дверь носил и письма писал. Такой вот у нашей Таты характер железный. Был когда-то.

А теперь она — сдутый воздушный шарик. Как будто из нее жизнь выкачали. Вид потерянный, глаза пустые — не человек, оболочка. Зомби. Ходит, не понимая, где верх, где низ, простых действий выполнить не в состоянии, скажешь: «Чайник поставь», пойдет и забудет. Сын, свекор все сами по хозяйству, а она и не замечает. Хорошо, Иван, когда в гостиницу переехал — ох, попадись он мне, я бы ему сказала пару ласковых! — сообразил первой жене позвонить, и она внуков у Татки забрала. Тяжело бы пришлось бедным малюткам… но если серьезно, только их сейчас Татке не доставало. Впрочем, не знаю, может, наоборот? Были б серьезные заботы, она бы не стала по сто лет у Сашки торчать? А то чуть не каждый день к ней ездит и всех знакомых туда перетаскала, Протопопова своего буржуйского и прочих вполне здравомыслящих товарищей. Я, говорит, Умка, все понимаю, не думай, что я с ума сошла, просто мне так легче. Не знаю, откуда она сошла, но в последний месяц Сашка у нее точно вместо гуру или сенсея; что ни скажет — например, в трех церквях сорокоуст во здравие заказать — Татка делает. Да еще мне с полоумным видом пересказывает, как на Ивана порчу навели, и что он творил, и как баба Нюра обещала его к Новому году отчитать и домой вернуть. Вот счастье великое.

— А до того момента ты намерена пребывать в анабиозе? — спрашиваю.

— Почему в анабиозе? Я приспосабливаюсь. Сашка говорит, Ивана у меня увели, чтобы показать: дальше так жить нельзя, пора измениться. И чем скорее я стану другой, тем раньше он вернется. Я стараюсь.

— И что же за альтруист решил тебя уму-разуму научить? Его девица?

— Не издевайся. Как выражается Сашка, это «там, наверху» решили. Не делай такое лицо, я ее просто цитирую.

— Лица я не делаю, но, по-моему, ты стала к этому слишком серьезно относиться. А надо бы делить на восемь.

— Ты же сама к бабе Нюре ездила, составчик брала, и от родового проклятия тебя отчитывали.

— И что? Я не готова все отрицать только потому, что оно не одобрено Минздравом. И, как нормальный материалист, к тому же медик, обязана испытать на себе. А составчик мне во многом помог. Надо будет, кстати, к врачу сходить, проверить ощущения… Что касается отчитки, мне тогда, как и обещали, о-о-очень несладко пришлось, причем происходило нечто труднообъяснимое. Голова, сердце, пес с ними, к этому мне с моей работой не привыкать, но дерматологических проблем, ты свидетель, у меня никогда не было. А тут такая аллергия началась, наши в больнице только глаза выпучивали. Как надену перчатки, под ними сразу сыпь, язвы, чуть ли не кровавые пузыри! Или случайно заденешь чем-то по руке, легонько, а на коже моментально выпуклый красный шрам. Никакие антигистамины ни шиша не помогали. А как только отчитка кончилась, все прошло.

— Вместе с родовым проклятием?

Ой-ой-ой. Уела так уела.

— Проверить, сама понимаешь, трудно. За полгода выйти замуж и родить ребенка в любом случае нереально. И вообще, считается, что эти вещи действуют не мгновенно — выдул составчик, и оп-па, ребенок — а с оттяжкой. Но та же Сашка утверждает, что раньше у меня карта не работала, ничего не сбывалось, как ни винтись, а сейчас заработала. Нет, правда, последнее время все идет по ее пророчествам. К слову, надо бы к ней попасть… Она мне очередной пентакль нарисовала. Новый год же.

— Хочешь, поедем вместе, я так или иначе на днях собиралась. Надо бабе Нюре за отчитку еще денег передать. А может, и мне пентакль перепадет? На семейное счастье.

— С нашим удовольствием.

За десять дней до Нового года мы снарядились и поехали. Как положено по колдовскому этикету, с дарами — обожаемым Саней французским вином, сыром, фруктами.

Засели, по обыкновению, на кухне. Саня моментально комп приволокла, он у нее теперь часть организма, без него уже и разговор не клеится. Стали смотреть, у кого что. Естественно, почти все внимание ушло на Татку, я со своими жалкими проблемами еле втиснулась. Конечно — кому интересна всякая фигня по сравнению с порченным мужем? И, хотя они наверняка без меня все это восемьдесят восемь раз смотрели и обсасывали, Саня полезла в карту Ивана и по новой принялась втолковывать:

— Никуда он от тебя не денется, развод у вас сейчас не стоит.

— А когда стоит? — испуганно вздернулась Татка.

— В принципе, никогда, хотя, если хочешь, могу посмотреть, когда это теоретически возможно. Но давай лучше ерундой не заморачиваться, а? Слушай дальше. К Новому году Иван твой дома будет, вам и по карте, и по судьбе так положено.

— Что же он тогда ушел?

— Просто период был уж больно неблагоприятный, а девка подсуетилась. Вот не жалко же ей человека! Дура деревенская, не понимает, что творит! Привораживает мужика, а чем это грозит, ей по фигу. На квадрате Плутона магия вообще должна была его добить! Только благодаря везению выжил. Скажи там наверху спасибо, что его ко мне притащили, а через меня к бабе Нюре, иначе давно бы погиб, разбился на машине или еще что. Теперь, когда бабуля за ним присматривает, смерть ему не грозит.

— А не знаешь, скоро баба Нюра его отчитает? — спросила Татка. Жалко так пискнула: голос сорвался.

— Она и сама не знает. Она чувствует, есть еще порча или нет. Когда не будет, скажет. Да и ты поймешь, не волнуйся.

— Как?

— Приворот с человека, как пелена с глаз, сваливается. Буквально встряхиваешь головой — что это было? Представляешь, козлик твой в один прекрасный день вздрогнет: ой, мамочки! Кто это? Лео? Кошмар! И в обморок.

— А если нет? — не унималась Татка. Совсем потеряла чувство юмора из-за своего потаскушного Ивана. — Вдруг это никакой не приворот?

— Как не приворот, когда, во-первых, по карте у него на это время никакой любви нет, а во-вторых, все признаки на лицо?! Знаешь признаки приворота?

— Откуда?

— Тогда я сейчас книжку принесу и зачитаю, чтобы ты не сомневалась.

Саня отправилась за книжкой и, вернувшись, устроила целую лекцию.

— Вот смотрите, видите, картинка: семь чакр? Приворот — это подавление одной или нескольких чакр. Если подавить вторую, — стрелка с цифрой 2 показывала на половые органы схематического человека, — мужчина сможет заниматься сексом только с той женщиной, которая сделала или заказала приворот. Если третью, в районе пупка, то он лишается силы воли, становится «тряпкой». Если четвертую, сердце — будет любить только хозяйку приворота. Пятая чакра — говорит только о хозяйке, шестая — думает. Ну, а в седьмой перекрывается божественная связь, и тогда жизнь несчастного козлика всецело зависит от его «богини». А в особо сильных приворотах подавляют еще первую чакру — где ноги — и они сами несут его к так называемой возлюбленной. Представляете, какие гадости можно делать?

— Представляем, но признаки-то какие?

— Зачитываю. Первое. «Страстное стремление мужчины к женщине. Он не может без нее жить, но связь его не радует. После сексуального контакта с приворожившей чувствует себя разбитым, виноватым, стремится быстрее уйти домой. По дороге обещает себе никогда больше с ней не встречаться, потому что она не нужна ему, но когда подходит к родному дому, ноги сами несут его назад, вопреки воле и здравому смыслу». Ну как, похоже?

— Похоже-то похоже, но так всегда бывает, если женатый человек вдруг влюбится… — пробормотала Тата.

— Что ты говоришь, любовь — совсем другое! — отмахнулась Саня и продолжала: — «На работе сплошные неприятности. Пропадает интерес ко всему, что не касается приворожившей его женщины».

— Неприятности? Точно не скажу, вроде бы да, на что-то такое он жаловался. Но отсутствие интереса ко всему, кроме предмета, тоже известный признак влюбленности. — Татка гримаской изобразила сомнение. Во всяком случае, неполную убежденность.

— Влюбленности! Держите меня семеро! Сказать, что это на самом деле? — не сдержалась я. Но меня, конечно же, проигнорировали. Точнее, повернули ко мне головы, как две курицы, посмотрели тупо и опять отвернулись.

— «Полное равнодушие к жене, а иногда и к детям. Безвольный, потерянный муж может стоять на коленях перед женой и просить отпустить его к другой. «Поживу немного у нее и вернусь к тебе». Появляется несвойственная ему прежде плаксивость».

— Вот это точно! — встрепенулась Татка. — В смысле плаксивости.

— «Вялость, безволие, потерянный взгляд, нежелание что-либо делать, полнейшая неспособность принимать самостоятельные решения. Однако мужчина не признается, что находится под чужим влиянием, что с ним происходит неладное. Наоборот, он уверен, что все у него находится под контролем».

— Ванька как раз признавался, что стал совершенной тряпкой. А «что-то со мной неладно» вообще была коронная фраза.

— Слушай дальше. Это уже про порчу вообще. «Депрессия, чувство тревоги, страх, беспокойство. Мысли о самоубийстве. Сильная тяга к алкоголю. Испорченный человек сторонится людей, боится оставаться в квартире, причем страх исчезает, когда он покидает пределы дома. Его облаивают собаки. Он теряет силы, аппетит, его преследуют болезни, боль в голове, в области сердца, желудка. Четкое ощущение, что жизненная энергия уходит, как вода сквозь песок. Лечение не помогает. У мужчин развивается импотенция. Пострадавший усиленно потеет».