Т. Смит - Черный

Мальчик еще маленький, ему лет восемь-десять. Он идет ко мне и садится на единственный в комнате стул, стоящий неподалеку от моей кровати. Парнишка замечает, что я прикована к кровати наручниками, на его лице появляется взволнованное выражение, и он быстро переводит взгляд к моим глазам.

— Ты плохая? — спрашивает он мягким голосом. Я не знаю, как ответить на этот вопрос, поэтому решаю промолчать. Он смышленый, понимает все по моему молчанию.

— Мистер Блэк, он не плохой. Он присматривает за мной, хорошо ко мне относится, — продолжает парнишка, глядя на дверь, словно ожидает, что беда нагрянет в любую секунду.

— Мистер Блэк? — уточняю я.

— Да, Блэк. Хозяин этого дома. Тот, кто заковал тебя в наручники, — он указывает на мои запястья, словно сообщая мне очевидное.

— Можешь вытащить меня отсюда? — я дергаю рукой, прикованной к спинке кровати, словно желая разорвать наручники и освободиться. Парнишка быстро-быстро качает головой.

— Хочешь конфетку? — предлагает он и, не обращая внимания на меня, вытаскивает из кармана леденец на палочке. Я не в силах отказаться от угощения, голод постоянно мучает меня. Он передает леденец мне и я, можно сказать, вырываю его из руки мальчика, срываю обертку и заталкиваю сладкий леденец в рот.

— Мне пора идти. Еще увидимся, леди в наручниках, — прощается он, встает и выбегает из комнаты. Выбежав, он забывает закрыть дверь, и я дергаю запястьем, пытаясь освободиться. Бесполезно, я не могу пошевелиться.

— Кто открыл дверь? — слышу я голос, который пугает меня. Когда поворачиваюсь на звук голоса, во рту у меня по-прежнему леденец. Он кивает сам себе, словно мне не нужно отвечать ему, и он и так знает, кто это сделал.

Он всегда одет с иголочки, насколько я его помню. А мне казалось, что я придумала, как он выглядит. Он красив…эдакий душераздирающий тип красоты. Длинная борода, но в меру длинная, темные волосы зачесаны набок. Темная одежда, только рубашка белого цвета.

— Пожалуйста, отпусти меня, — прошу я, и он переводит взгляд на меня. У него такие необычные глаза, кажутся другими на расстоянии. Кажется, что он знает все мои самые темные секреты, хотя я чертовски сильно надеюсь, что их не знает никто. Никому не следует знать эти тайны. Даже я сама не хочу вспоминать о них.

— И что? Снова пойдешь и ширнешься, Роуз? — его вопрос пугает меня, так как я не пользуюсь этим именем. Не пользуюсь им уже очень давно. Те, кто знали меня, как Роуз, вряд ли бы узнали меня теперешнюю.

— Откуда ты знаешь кто я?

Он заходит в комнату, но мне кажется, что он делает это очень медленно. Будто считает каждый свой шаг. Наручники, приковывающие меня к кровати, царапают запястья, когда я пытаюсь отодвинуться подальше от него, как можно дальше от того, что он несет… от чувств.

— Тебя зовут не Роуз? — спрашивает он, приблизившись почти к самой кровати.

Я качаю головой.

— Нет, меня зовут Касс, — лгу я. Это имя я использую, когда живу на улице. Под этим именем я известна наркодилерам, под этим именем меня знают другие шлюхи.

— Не лги, Роуз, — его голос звучит нежно, но в нем чувствуется твердость. Не думаю, что такому парню, как он, хоть раз в жизни приходилось повышать голос, в нем и так звучит слишком много власти.

— Если я расскажу тебе правду, ты отпустишь меня?

Он обдумывает мой вопрос и отвечает не сразу. Проходится по мне взглядом. Смотрит на меня так, словно уже знает все ответы.

— Да, правду.

Я киваю. Склонив голову, пытаюсь выдумать какую-нибудь ложь, но как далеко я могу зайти в своей лжи? Он будто бы знает меня. Как много он знает на самом деле? О чем можно солгать?

— Не стоит выдумывать ложь, она не поможет, — он просто стоит, кажется, даже не шевелится. Поэтому, когда начинает говорить, я невольно поднимаю глаза, и наши взгляды встречаются.

— Раньше меня все знали как Роуз… до того… до того, как я сломалась, — надеюсь, ему будет достаточно этой правды. Я рискую бросить на него взгляд, но он стоит и ждет, он хочет еще правды.

— Я начала принимать наркотики, чтобы заглушить боль, изгнать ее из своей жизни. Только так человек может сломаться, прежде чем его по-настоящему сломают.

Он подходит ближе. Поначалу мне кажется, что он собирается коснуться меня и что его руки могут причинить мне боль, но он не касается меня. Он протягивает руку, расстегивает замок наручников и те падают на пол, а сам он выходит из комнаты.

Я сижу на кровати и растираю запястье, гадая, с чего так внезапно он решил просто отпустить меня. Это ловушка? Куда мне идти? Где я вообще?

Первым делом я иду в туалет, а закончив, переступаю порог комнаты, в которой была пленницей так долго. Поднимаю голову вверх и вижу лестницу, ведущую наверх, а на втором этаже вижу открытую дверь. От доносящегося до меня аромата еды желудок громко урчит.

Напротив двери моей «темницы» еще одна дверь, ведущая к свободе. Я открываю эту дверь и обдумываю варианты. Я могу просто уйти, но куда я пойду? Кому я нужна? Я даже не знаю, где я сейчас. Я оборачиваюсь и смотрю на лестницу. Где-то там играет мрачная печальная музыка. Делаю несколько шагов в сторону ароматов еды и звуков музыки.

Я медленно поднимаюсь по лестнице, не совсем понимая, что делаю. Мысли о еде подгоняют меня, заглушая все разумные мысли.

Блэк стоит у плиты, одетый точно так же, как и раньше. На ногах по-прежнему ботинки. Он не смотрит на меня, не оборачивается, даже когда под моими ногами скрипит половица.

Он, не отвлекаясь, готовит под грохочущую музыку. Я стою там и наблюдаю за тем, что он делает. Он такой тихий и сильный, и держится совсем не так, как все остальные мужчины. Это одновременно пугает и волнует. Он убирает руки от плиты, музыка резко прерывается, и он начинает говорить, вынудив меня подпрыгнуть и перепугав меня так сильно, что мне приходится прижать руку к груди, чтобы убедиться, что сердце все еще там.

— Напитки в холодильнике, — сообщает он и снова включает музыку. Все это время он знал, что я стояла за его спиной, но предпочел не замечать меня. Вместо этого перепугал меня до чертиков.

Он стоит прямо рядом с холодильником, поэтому я предпочитаю обойти вокруг стола. Холодильник стоит посредине, плита, на которой он готовит, рядом с ним, а напротив нее кухонный стол. Я решаю обойти и то, и другое, чтобы подойти к холодильнику. Открыв дверцу, я вижу только бутылки с водой и ничего больше. Беру две бутылки, ставлю одну возле плиты, а затем отхожу, чтобы между нами оставалось некоторое расстояние. Решаюсь осмотреться. Дом разукрашен. Все стены покрыты граффити. Они вызывают у меня улыбку. Мне нравятся граффити. Он замечает, что я осматриваюсь — смотрит прямо на меня, разглядывающую стены его дома. Кажется, я засекла ухмылку, но она исчезла так же быстро, как и появилась. Он ставит передо мной тарелку с курицей и овощами. В животе урчит. Он слышит этот звук и кивает на кушетку, затем берет свою тарелку с такой же едой, но в большем количестве.

Он несет свою тарелку к кушетке, садится и включает телевизор. Он не смотрит на экран, видимо, включил его, чтобы в комнате раздавался фоновый шум, так же, как это было с музыкой, которую он выключил, когда закончил готовить.

Я ем как можно быстрее, едва пережевывая, чтобы успеть съесть как можно больше. Вскоре моя тарелка пустеет, а мужчина, сидящий рядом со мной, все еще ест, и его тарелка наполовину полная. Он протягивает ее мне, встает, и, забрав мою пустую тарелку, возвращается на кухню. Я съедаю и его порцию тоже.

— Где мы? — спрашиваю я, доев последний кусочек. Он ставит тарелку в раковину, переводит взгляд на меня и прислоняется к стойке, скрестив ноги перед собой.

— Ловуд[3], — отвечает он.

Тарелка выпадает у меня из рук и разбивается на полу. Он наблюдает за моей реакцией. Я уехала из этого города много лет назад, и никогда у меня не возникало желания вернуться, но все равно я оказалась здесь, в доме какого-то незнакомца.

Она шокирована, я вижу это по ее побледневшему лицу. Она не ожидала услышать от меня эти слова. Меня злит ее реакция на то место, куда я когда-то надеялся, что она вернется. Но теперь она пытается придумать способ, как сбежать без оглядки.

Совершенно ясно, что она понятия не имеет кто я такой, и в некотором роде это радует меня. С другой стороны, это бесит, я чертовски зол, что она не помнит меня. Она молча смотрит по сторонам. Видимо, пытается что-то придумать. Я стою и наблюдаю за ней. Она по-прежнему выглядит неважно, она нездорова — под кожей отчетливо проступают кости, а лицо напряженное, осунувшееся и опухшее.

Интересно, что же случилось с ней, что она дошла до такой точки, докатилась до такого состояния своей жизни. Я качаю головой. К черту, я не собираюсь возвращаться к этому. Я подумываю сказать что-то, хоть что-нибудь. Но не могу произнести ни слова. Мне нечего сказать.

Раздается сигнал моего телефона, отвлекая меня от Роуз. Это касательно задания, над которым я работаю, видимо, пришли координаты моей следующей цели. Я встаю и оставляю ее неподвижно сидеть. Захожу в спальню и закрываю за собой дверь, одновременно с этим отключаю все эмоции, запираю их, как и все остальное.

Из-под кровати достаю футляр. Он черного цвета, как все мои вещи, поэтому его сложно заметить, когда заходишь в мою комнату. Это футляр для оружия и там хранится пистолет и снайперская винтовка. Я не пользуюсь другими видами оружия, один из имеющихся у меня вполне меня устраивает. У меня непыльная работенка. Я делаю выстрел, получаю плату, даже зачистку делать не надо. Иногда я оставляю визитную карточку, но я хорош и без нее.

Я переобуваюсь в чисто вычищенные ботинки — очень важно не оставлять следов. Ничего, что бы указывало на меня. Надеваю новую куртку, затем черные перчатки, хватаю футляр и выхожу. Вижу, что Роуз теперь стоит. Она слышит, как я выхожу из комнаты и оглядывается на меня. Она смотрит в окно, в ночное небо. В этот момент она выглядит такой спокойной, но, увидев меня, ее спокойствие рушится. Лицо Роуз преображается, как будто я плохой парень. А я такой… я именно такой. Она даже представить себе не может, насколько плохой.

— Можно мне остаться? — в ее взгляде светится мольба. — Всего на одну ночь, — заканчивает она свою просьбу. Я указываю на диван. Она оглядывается в направлении моего жеста и кивает, понимая мое безмолвное разрешение.

Перед тем как выйти из дома, окидываю взглядом комнату. Роуз продолжает смотреть в окно. Я беру свой телефон и выхожу, направляясь к мотоциклу, к которому привязываю футляр с винтовкой. Обычно я езжу на машине, но так как Стелла угнала ее и до сих пор не вернула, придется довольствоваться байком.

Когда я приезжаю на пустую парковку, там тихо, чертовски тихо. Тишину нарушаю только я — рев мотоцикла, когда я торможу на парковке, звук открываемого мной футляра с оружием и звук моих шагов по бетону.

Сегодняшний заказ от кого-то из правительства, кого-то, кто не хочет марать руки, но может нанять людей, чтобы те сделали то, чего сам заказчик не может. Сегодня эту работу выполняю я.

Я подхожу к краю двухэтажной парковки и смотрю на противоположное здание. Склонившись над компьютером, моя цель сидит в своем кабинете и уминает пончик. Он крупный, пухлый и очень несимпатичный. Но все это не играет никакой роли. Его необходимо устранить, так как он сунул нос куда не следует. Обычно я не спрашиваю о причинах устранения, предпочитаю делать это с легкостью — лучше не знать, кем является твоя предполагаемая мишень. Однако на этот раз все иначе. Затронуто правительство, и я захотел узнать, мне нужно было узнать, почему я должен «убрать такую шишку». Объяснение оказалось довольно простым: «Он лезет не в свое дело, устраивает скандалы. Убей его или я найду для этой задачи кого-то другого». В тот же день на счет, который невозможно отследить, мне был переведен гонорар в размере половины суммы. Этот счет, в случае чего, не приведет ни к кому из нас.

Я ждал координаты уже несколько недель, еще с тех пор, как увидел Роуз.

Вытащив винтовку из футляра, я прислоняюсь к бетонной стене и наблюдаю. Я делаю свою работу чисто, мне не нужны свидетели. Мишень умирает, но меня никто никогда не должен видеть. Порой приходится выжидать часами, пока не появится подходящая возможность. Цель не просто застрелить насмерть, суть в том, чтобы сделать это без свидетелей. Главное правильно подобрать время. Я часто задаюсь вопросом, почему ничего не испытываю к своим жертвам. Гадаю, почему меня не посещают угрызения совести, ведь люди, как правило, испытывают угрызения совести. Может быть, я и правда настолько ужасен, как обо мне говорят.