На съемочной площадке сериала Эй-би-эн «Семья Скеффингтонов» ходят слухи, что Катерин Беннет собирается в этом сезоне показать такую игру, что те, кто решает, кому присуждать премию Эмми, должны насторожиться и обратить на нее внимание. Согласно сообщению нашего информатора, мисс Беннет превзойдет себя в своем сенсационном исполнении роли скандальной южной красотки в этот третий сeзон показа сериала. Следите за нашей кола 1, если хотите больше узнать о мисс Беннет. Она верный кандидат на премию Эмми.

Элеонор смяла стаканчик в руке и со злостью швырнула его в мусорный контейнер. Стерва начинающая! Откуда это все взялось? Элеонор Норман была главным действующим лицом и звездой в сериале. Она и Альберт – они герои постановки. Предположительно, роль у Катерин вспомогательная. Но разве все сценарии в последнее время не склонялись все больше и больше в сторону Катерин? Разве не имеет она сочный диалог в каждой серии? И больше драматических сцен? Большее внимание ее образу? Элеонор отшвырнула «Верайети» и, выхватив из сумки сцены сценария на следующую неделю, бегло просмотрела его. Шевеля губами, она подсчитывала. К тому времени как закончила подсчет, она была в бешенстве.

В сценарии у Катерин оказалось по меньшей мере на 30 строчек больше диалога, чем у нее или Альберта. Как смеет режиссер так с ней поступать! Выходит, она корячилась всю жизнь в Голливуде, чтобы теперь играть вторую скрипку при какой-то актриске с Бродвея, у которой все уже в прошлом? Неужели эти бесконечные дни, недели и годы ее рабского труда в Голливуде ребенком были потрачены зря?

Элеонор вздрогнула. Она вспомнила смертную тоску того существования, которое приходилось вести ребенку-актрисе. Ей приходилось лезть из кожи вон, чтобы угодить всем, особенно матери. У них не было ни семьи, ни друзей. Хотя Джемайме Норман иногда приходило в голову, что ее дочь лишена многих радостей нормального детства, вроде вечеринок, катания на коньках и друзей своего возраста, амбиции всегда брали верх над материнским инстинктом.

К двадцати одному году Элеонор внешне напоминала кремовую английскую розу, но в душе она была жесткой и крутой, как армейский ботинок. И это к лучшему, потому что, хотя зрители все еще считали ее звездой, с точки зрения Голливуда, она уже не была в числе первых. В подростковом возрасте роли в кино попадались редко, она подолгу не снималась. Деньги, заработанные ребенком, были растрачены Джемаймой, вовремя не сообразившей, что век ребенка-актрисы короток, так что Элеонор пришлось сниматься в телевизионных мини-сериалах и простеньких фильмах. Сейчас Элеонор не хотелось вспоминать, что иногда ей даже приходилось наниматься в официантки или сопровождающие – слегка завуалированная форма проституции.

Роль Кандайс Скеффингтон изменила ее судьбу. Все вспомнили Элеонор, и если ей чего действительно хотелось, так это не быть второй скрипкой ни при ком, особенно при дотоле неизвестной нью-йоркской актрисе с искусственным театральным акцентом.

– Доброе утро милой даме. – В парикмахерской появилась солидная, внушительная фигура Альберта Эмори. Его русый с сединой парик прикрывал лысину, а толстый слой ярко-оранжевого грима – морщины на лице. Умные глаза глубоко посажены, губы иронически изогнуты. Он смахивал на могучий дуб – сильный, темный и непобедимый.

– Как чувствуешь себя сегодня, Элеонор, милочка?

– Прекрасно, Альберт, большое спасибо. Вернее, прекрасно до последней минуты. Ты это видел?

Альберт вооружился очками и медленно прочел отрывок. По мере чтения ею изрезанное морщинами лицо хмурилось все больше.

– И еще, – прошипела Элеонор, – у нее по меньшей мере на сорок строчек больше текста, чем у меня, в эпизоде на следующей неделе, и еще больше, чем у тебя! Что нам делать, Эл?

– Не зови меня Элом, – огрызнулся он.

– Прости, дорогой, я забыла. – Он погладила его руку, стараясь не повредить грим, которым были замазаны, вернее почти замазаны, старческие желтые пятна. – Альберт, дорогой, что бы нам сделать?

– Что-нибудь придумаем. Ведь мы с тобой звезды в этом шоу, дорогая Элли. Мы – Скеффингтоны. Ты – жена, я – патриарх. Она же лишь была членом семьи.

Альберт говорил о Скеффингтонах как о своей собственной семье. Сорокалетний стаж исполнения в английском театре самых разнообразных ролей, от дворецкого до короля, придал ему импозантность, которая делала его идеальным для роли старшего мистера Скеффингтона. Альберт стал звездой на закате карьеры, и он твердо намеревался удержаться на этом уровне.

– Мы останемся звездами в этом фильме, – пообещал он. – Чего бы это ни стоило, моя дорогая.

Пока Блэки-гример трудился над ее усталым лицом, Катерин учила текст.

Казалось, Джордж Блэк работал на студии всегда. Автомобильная катастрофа, лишившая его одного глаза, положила конец его многообещающей карьере каскадера еще в сороковые годы, когда студия, выплатив ему компенсацию, разрешила остаться работать помощником в гримерном отделе.

Его прозвали Блэки,[7] потому что темные волосы, смуглый цвет лица и темная повязка на глазу делали его похожим на героя пиратских фильмов пятидесятых. На самом же деле он был мягок и молчалив и всегда сочувственно выслушивал актрис, чьи лица он преображал ежедневно. Разумеется, у него были свои любимицы, в этом году – Катерин, которая не раз рассказывала ему про свои беды.

Сегодня по сценарию Джорджия Скеффингтон должна была вернуться из деловой поездки на Аляску, так что первая сцена изображала прибытие Джорджии в личном реактивном самолете в аэропорт Лос-Анджелеса. Катерин попросила костюмера Максимилиана одеть ее для этого эпизода по своему усмотрению. Как правило, она вносила много своего в костюмы Джорджии, поскольку Максимилиан зачастую переусердствовал, но на этот раз ее голова была занята разводом.

Когда с прической и гримом было покончено, шофер студии отвез Катерин на маленький частный аэродром недалеко от города. Она сжимала в руке мобильный телефон, каждые несколько минут проверяя, работает ли он, но Бренда не звонила, и Катерин все больше нервничала.

Раннее калифорнийское утро выдалось прохладным. Голубое июльское небо перечеркнуто облаками, но уже чувствуется, что позже будет испепеляюще жарко.

– На сегодня обещали жуткую жару, – сказал Блэки. – Настоящее пекло, а Марсия мне рассказывала, что в долине вчера стояла такая жара, что бассейн чуть вовсе не высох.

– Остается надеяться, что Максимилиан это учел, придумывая мой костюм, – заметила Катерин, когда машина въезжала на территорию аэродрома.

Максимилиан – никто не знал его фамилии – уже много лет являлся наиболее популярным и влиятельным костюмером в Голливуде, а «Семья Скеффингтонов» сделала его еще более знаменитым. Испанец средних лет, он всегда одевался по самой последней европейской моде. Его густые, цвета воронова крыла волосы зачесаны в затейливую прическу. Всегда сильно загорелый, но не видно практически ни одной морщинки, потому что Максимилиан относился к своей коже, как к драгоценному фарфору. Все на нем сверкало – от начищенных коричневых ботинок до ослепительно белого платка, украшающего карман идеально выглаженного оливково-зеленого полотняного костюма. Сам – идеал портновского искусства, он требовал того же от ведущих актрис.

– Привет, Катерин, хорошо отдохнула? – раздались с разных сторон жизнерадостные выкрики.

– Я не отдыхала, – повторила Катерин, вероятно, в десятый раз, – я разводилась. – Она прошла в трейлер, где располагалась костюмерная. Там ее ждал гордо улыбающийся Максимилиан.

– Corazon,[8] премного извиняюсь. Для сегодняшней сцены, возможно, излишне тепловато, – извинился он. – Но ведь она возвращается с Аляски, верно? Тебе нравится?

Катерин уставилась на костюм в руках костюмерши Бекки. Ярко-красное толстое кашемировое платье макси с длинными, отороченными мехом рукавами и высоким воротом и тяжелая красная шерстяная накидка с капюшоном, отороченным черным каракулем. К костюму прилагалась каракулевая шляпа, красные сапоги до колена, красные кожаные перчатки с крагами и каракулевая муфта.

– Муфта? – подняла брови Катерин. – Мне казалось, они остались в прошлом веке.

– Они возвращаются! – торжественно заявил Максимилиан. – И кто иной, как не Джорджия Скеффингтон, должен одобрить их возвращение?

– Все такое… тяжелое. – Катерин взяла костюм из рук Бекки. – Господи, да он весит тонну!

– Corazon, это только на сегодня. Для остальной части эпизода я приготовил тебе маленькие воздушные туалеты из шифона.

– Замечательно, – пробормотала Катерин. – На съемочной площадке с кондиционером я буду в шифоне, а в сорокаградусную жару я в двойном кашемире. Здорово придумал, Максимилиан.

Катерин заметила, что Максимилиан и Бекки обменялись многозначительными взглядами, высоко подняв брови. Чтобы снять напряжение, она улыбнулась.

– Ладно, ладно, я просто пошутила, ребята. Разумеется, я это надену. Все знают, что ради искусства положено страдать. Давай, Бекки, помоги мне одеться; они уже готовы репетировать, а мы не хотим заставлять великого английского актера ждать.

Все разразились смехом.

– Corazon, хочешь пари, что старый пердун снова забудет текст? – предложил Максимилиан.

Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда Катерин пристраивала каракулевую шляпу под нужным углом.

Голос звучал глухо, на линии помехи, но все же ей удалось разобрать слова Бренды:

– Китти? Я тут в участке. Уже три часа сижу, но эти сукины дети не выпускают Томми.

– Почему? – Катерин повысила голос. – Они обязаны отпустить его под залог. Они что, не берут залог?

– Нет, и не объясняют почему, – расстроено произнесла Бренда.

Послышался стук в тонкую фанерную дверь.

– Пора на съемочную площадку, Катерин. Режиссер говорит, нам сегодня надо поторопиться.

– Сейчас иду. Бренда, слушай. Какого черта Томми натворил?

– Подрался с парнем в баре. Все бы ничего, да только полицейские утверждают, что он был пьян.

– А тот парень выдвинул обвинения?

– Мне никто ничего не говорит, – со злостью сказала Бренда. – Я его видела, он в порядке, но они не хотят его выпускать без адвоката и официального заявления от тебя.

– О Господи, что же нам делать?

Снова послышался громкий стук в дверь, и голос пролаял:

– Черт побери, Катерин, вся команда ждет одну тебя, а там сорок градусов жары, мать твою так. Ты что, весь день собираешься валандаться? – Это был взбешенный Бен, директор фильма.

– Одну минуту, – крикнула Катерин, – я пытаюсь напялить этот проклятый костюм. – Она понизила голос. – Слушай, Бренда, я пыталась дозвониться до адвоката все утро, но его нет в Нью-Йорке. Там еще восемь часов, и в офисе никого нет, а я не знаю номера телефона его партнера. В офисе же отвечает автоответчик. Блин! Я попрошу Стивена. Придумать не могу, кто бы еще мог помочь. Здесь настоящий сумасшедший дом, черт побери.

– Тут тоже не до смеха. Томми ужасно расстроен, Китти. Я его никогда таким не видела. Он все глаза выплакал, но настроен воинственно. Хочет отсюда выбраться. Ты и представить себе не можешь, с какими людьми ему пришлось провести ночь в камере. Торговцы наркотиками, сутенеры, бродяги. Нам придется вшей с него обобрать, прежде чем тащить домой.

Раздался оглушительный удар в дверь, затем она распахнулась и в проеме, уперев руки в бока, возник усатый Базз Смит, чьи лучшие дни остались в прошлом вместе со «Старский и Хатч» и «Женщина-полицейский». Он на этой неделе ставил эпизод для сериала. В фургон он влетел с воплем:

– Какого черта, Катерин, что ты о себе воображаешь, всех задерживаешь? Там дьявольски жарко, и уже восемь часов, а мы тебя ждем пятнадцать минут. Нам еще предстоит снять пять сцен. Давай, пошевеливайся, дамочка, иначе я пошел звонить начальству.

– Мне надо идти, Брен. – Катерин попыталась проглотить стоящий в горле комок и подавить панические нотки в голосе. – Я постараюсь найти Стивена и попрошу его приехать в участок. Я уверена, он обо всем позаботится, Брен. Но, пожалуйста, не уходи оттуда.

– И не подумаю. Том вел себя как идиот, но такого обращения он не заслуживает.

– Звони в любое время, если что-то узнаешь, Бренда. Я все время буду держать телефон включенным.

Катерин сгорбилась в самолетном кресле, ожидая магического слова «Мотор!», которое выпустит ее из этой тюрьмы, где она уже буквально изжарилась. По спине под кашемировым платьем тек пот, собираясь у туго затянутого на талии пояса. Было так жарко, что она ощущала, как плавится тушь на ресницах.

В самолете было тесно, и два актера на эпизоды, исполняющие роли первого и второго пилотов, по пояс высунулись из кабины, ожидая команды режиссера. Пот с их лбов капал на ботинки. Случайно попавшая в салон навозная муха, привлеченная запахом духов Катерин, кружилась у ее лица. Гример оставил Катерин маленькое зеркало и пудру для срочных ремонтных работ, но не успевала она промокнуть пот на лице, как оно снова становилось мокрым.