Джулия Лейтем - Честь рыцаря

— А я принесу поднос для вашего гостя и оставлю его здесь.

— Спасибо, Мэри, — сказала она, устало улыбнувшись.

Служанка внимательно смотрела на нее.

— Неважно спали сегодня? Диана покачала головой:

— Я не знаю, чем все это обернется для меня.

— Еще не поздно все изменить, миледи. Мы можем снова воспользоваться зельем, завязать ему глаза и отпустить восвояси.

— А когда он явится сюда, чтобы встретиться с Сесили, как я спрячу свое лицо?

— Ох, я не подумала…

— И он заставляет меня пробовать еду и питье, так что зелье окажет свое действие и на меня.

— Умный человек. Диана вздохнула:

— Но я обещаю, что впредь буду умнее. Я придумаю, как все уладить.

Мэри недоверчиво посмотрела на нее, но ничего не сказала. В коридоре они разошлись в разные стороны.

Диана пошла в часовню, встроенную в стену замка, а после обедни оттуда направилась в столовую, чтобы перекусить. Ее сестра, следуя за ней по пятам, трещала без умолку. Сесили, несомненно, настоящая красавица, признавала Диана, беспристрастно глядя на голубые глаза сестры, ее личико в форме сердечка и золотые кудри. Она пользовалась тем, что девушкам позволялось не прятать волосы. Диане это было неудобно, она слишком много работала. Но Сесили пребывала в уверенности, что все остальные люди существовали, чтобы служить ей. На год младше сестры, она была небольшого роста, с изящной фигурой, что выгодно отличало ее от высокой и крепкой Дианы, Их отец души не чаял в младшей дочке и забаловал ее до того, что она считала особое к ней отношение вполне заслуженным. За милой улыбкой скрывалась эгоистичная натура.

— Ах, если бы сейчас было лето, — вздохнула Сесили, поднимаясь вслед за Дианой но лестнице в главный зал. — Мы могли бы к прибытию лорда Баннастера украсить весь замок цветами.

— Не думаю, что мужчинам это так же нравится, как женщинам, — сказала Диана, неохотно повернувшись к сестре.

Сесили задрала носик.

— Можно подумать, ты многое знаешь о мужчинах. Диана подняла бровь.

— Я хочу сказать о том, как они ухаживают за женщинами, — издевательски пояснила Сесили. — Если состязаться с ними, утопая в грязи арены для турниров, вряд ли они будут обращаться с тобой как с леди.

— Совершенно справедливо.

В кои-то веки Сесили внимательно посмотрела на нее.

— Отец воспитывал тебя так назло Арчи? — спросила она.

— Который, став бароном, пытался отомстить мне.

— Печально все это…

Кивнув головой, Диана погрузилась в воспоминания.

— Когда ты вышивала, меня больше интересовало, как правильно метать кинжал. Когда ты училась шить, я ходила ловить рыбу.

— Тебе лучше было бы родиться мальчиком.

К удивлению Дианы, это было сказано без издевки.

— Я тоже так думала, но теперь уже не знаю. Все женское мне ведь не чуждо.

— Потому что нами интересуется так много мужчин? — В ее голосе появились игривые нотки.

Диана только пожала плечами.

Сесили, махнув рукой, радостно заявила:

— Мне теперь все равно, как дурно обошелся со мной Арчи. Моей руки будет просить виконт!

Она наверняка сотню раз произнесла его титул.

— Стоит ему увидеть свою избранницу, как он сразу захочет избавить меня от прозябания в этом забытом Богом месте, защитить меня, я это знаю!

У Дианы вертелось на языке, что виконт по убогому виду замка поймет — приличного приданого не будет, но она не хотела расстраивать сестру.

Отчасти она даже желала, чтобы Сесили вышла замуж. Тогда Диану ждала бы спокойная жизнь без сестры с ее приступами дурного настроения и раздражительности. Но Сесили не могла выйти замуж за лорда Баннастера. Ужасный секрет, связавший их семьи, мог выйти наружу, и тогда виконт в наказание способен был сделать несчастной свою жену.

Но если рядом не будет Сесили с ее наивными девичьими мечтами, не случится ли так, что постепенно она ожесточится оттого, что перестала быть востребованной Лигой?

Сидевшая рядом Сесили наклонилась к ней.

— Обещай, что сегодня наденешь свое лучшее платье и шагу не ступишь в сторону арены для состязаний.

— Ты не боишься, что я уведу его у тебя? — шутливо спросила Диана.

Сесили только засмеялась, а Диане вдруг стало больно, хотя она сама выбрала другую судьбу. И все равно она никогда не смогла бы увести мужчину у своей красавицы сестры. Она давно смирилась со своей неказистостью. И чтобы не продолжать беседу в таком ключе, коротко бросила:

— Увидимся за обедом.

— Проследи, чтобы слуги хорошенько отмыли затоптанный пол.

Сесили всегда предоставляла сестре руководить уборкой замка. Диана почувствовала легкий укор совести за то, что относится к сестре с холодком, но иного та не заслуживала.

Когда Том услышал шаги в соседнем с его темницей помещении, он возненавидел себя за то, что почувствовал облегчение и предвкушение. Вечером он провел долгие часы, пытаясь сокрушить оковы, но добился всего лишь появления нескольких вмятин на металле. Потом он ходил по своей камере, пока не устал, а затем завернулся в одеяло, чтобы уснуть. Его темница была слишком большой, чтобы хранить тепло жаровни, поэтому, когда он проснулся, ему пришлось подвигаться, чтобы согреться.

Наконец-то пришла эта женщина, В ожидании он напрягся. По-прежнему она была одна. Она принесла поднос, ведро воды и еще один наполненный чем-то мешок. Когда она опускала все это на пол — там, докуда он не мог бы дотянуться, — он снова наблюдал за ней. Она была в другом платье — простом, но не из грубой ткани, как у обычных служанок. Или это было процветающее хозяйство, или она была больше чем служанкой. Может быть, любовницей его таинственного похитителя? Но как может любовница выполнять чисто мужские функции обслуживания узника? Это представлялось маловероятным. Ее речь была правильной, но если ее с детства обучали для того, чтобы сделать из нее образцовую горничную, то это объяснимо.

— Как мне называть вас? — спросил Том.

Она уставилась на него так, будто совсем не ожидала услышать спокойный голос.

— Если я буду кричать на вас, это мне не поможет, — добавил он. — И мне представляется глупым называть вас хозяйкой.

— Мне не дозволено назвать свое имя, — поколебавшись, сказала она.

— Похоже, ваш господин держит вас в большой строгости, хозяйка, — насмешливо произнес он. — Однако мне, его находящемуся в неведении узнику, не следует удивляться, Даже его слугам не позволено называть свои настоящие имена.

Она поджала губы и молчала.

Том решил, что чего-то добиться от нее он сможет единственным способом — завоевав ее симпатию, сделав так, чтобы ей было приятно находиться в его обществе. Больше он не будет кидаться на нее, как взбесившийся зверь. Он будет взывать к свойственным женщинам жалости и чувству вины.

Когда она поставила на пол поднос и подвинула его к нему, он усмехнулся и снова отправил его к ней.

— Хозяйка, вы знаете, я не доверяю вашему повелителю.

Стоя на коленях на холодном полу, она смотрела на него снизу вверх, и глаза у нее были безрадостные. Но я уверяю вас, что пища…

— Если бы речь шла только о вас, я бы поверил. Но я не могу.

Она вздохнула и сняла с подноса полотенце. Рядом с караваем хлеба на подносе лежало несколько яблок и большие куски сыра, еще были горшок с маслом и эль.

— Вы хотите, чтобы я надкусила каждое яблоко? — сухо спросила она.

— Достаточно, если вы просто разделите трапезу со мной. — Он расстелил одеяло и сел напротив нее, скрестив ноги. — Хотите подстелить одеяло?

Видя, что она колеблется, он достал еще одно одеяло и бросил ей. Она расстелила одеяло и села, грациозно поджав ноги. Им обоим было нетрудно дотянуться до подноса.

— Я делаю это только потому, что вы настаиваете, — строго сказала она.

— Разумеется. Вы не хотите, чтобы я голодал. Это благородно с вашей стороны.

Она надкусила яблоко, подняла бровь и бросила яблоко ему. Он поймал его и откусил от него в том же месте. Она нахмурилась, лицо ее приняло озадаченное выражение. Том понял, что обольстить ее легко не удастся. Она скорее всего не была ничьей любовницей. Ладно, он поищет другое средство. Пока он ел яблоко, она разломила каравай хлеба, намазала половину маслом, взяла кусок сыра и яблоко, после чего придвинула к нему поднос с остальной едой.

— Проголодались? — поинтересовался он.

— У меня не было времени поесть. Он намазал маслом свой хлеб.

— Ваш господин заставляет вас много работать.

— У женщины всегда много работы, милорд. Разве ваша мать не была всегда занята, или вы росли, ничего не замечая вокруг, как трава в поле?

Смех превратился в кашель, потому что хлеб застрял у него в горле.

— Теперь я буду знать, что вам свойственно своеобразное чувство юмора, — наконец произнес он улыбаясь.

Она изучающее смотрела на него.

— Вы сегодня слишком обходительны, милорд.

— Какой смысл вести себя по-другому? Ведь я так одинок.

— Я не могу составить вам общество здесь.

— Да я и не надеялся. — Он толкнул к ней поднос. — Вы забыли попробовать эль.

Она вздохнула, сделала большой глоток, снова отправила ему поднос, заскрежетавший по каменному полу темницы. Несколько минут они молча ели. Она откровенно изучающе смотрела на него, и в ее глазах он не заметил ни застенчивости, ни насмешки.

— Все еще раздумываете о моей матери? — спросил Том. — Воображаете, что она была ужасной особой, вырастившей непутевого сына. Раз ваш мудрый господин заключил меня в темницу, должно быть, я сделал что-то плохое.

— Я не знаю этого, милорд.

— Или, может быть, за мое освобождение потребуют выкуп?

— Речь не идет о деньгах.

— Ага, значит, хозяину не нужен выкуп. Но что же тогда?

Она покраснела, и он в первый раз заметил, что ее кожа не была такой белой, какой обычно бывает у леди; значит, она служанка, привычная к солнцу.

Она перестала есть яблоко.

— Я сказала слишком много, — прошептала она огорченно.

— Вы всего лишь сказали, что это не случайное похищение с целью потребовать денег. Я так и предполагал. Значит, между мной и вашим господином стоит что-то личное.

Она ничего не сказала, только с отсутствующим видом крутила в пальцах яблоко. Он нанес слишком сильный удар. К такому повороту разговора она не готова.

Когда она поднялась на ноги, он торопливо произнес:

— Подождите, вы еще не сказали мне, для чего это ведро.

Она подошла к ведру и подтолкнула его к нему.

— Здесь вода. Чтобы вы могли умыться.

— Какая забота! Это от Вас или от вашего господина?

Она по-прежнему молчала и отвернулась, но он успел заметить, как она покраснела. Пока она вынимала из принесенного мешка полотенца и мыло, он снял дублет[1]. Она, не глядя, побросала его вещи, не догадываясь, что он раздевается. Он привлек ее внимание, сделав вид, что бросает ей кусок мыла. Она охнула и выставила руки, как если бы хотела поймать его. И в этот момент она взглянула на него, оставшегося в рубашке и шерстяных штанах. Он стянул через голову рубашку, ожидая ее реакции, надеясь, что всколыхнет в ней тщательно скрываемые женские чувства. Попытка — не пытка.

Диана смотрела на его обнаженную грудь и чувствовала, как лицо ее заливается краской. Каким самонадеянным надо быть, чтобы выставить себя напоказ перед ней! Или у него была другая цель? Может быть, он хотел сконфузить или унизить ее, чтобы она нечаянно сказала еще что-нибудь лишнее, больше того, что так глупо уже сорвалось с ее губ.

— Милорд, — холодно произнесла она, — я не из тех служанок, которые пожелали бы мыть вас.

Он усмехнулся:

— Мне это не приходило в голову. Уверяю вас, что вполне могу сам справиться с такой задачей. — Он намылил маленькую мочалку для лица и начал тереть ею грудь.

Да, здесь было на что посмотреть. Диана росла на арене для состязаний, и ей приходилось видеть немало мужчин, раздевающихся до пояса после утомительных тренировок. Но сейчас это выглядело как-то… иначе. Они были одни, — только факел рассеивал мрак подземелья, воздух которого был дымным и теплым от жаровни. Очертания его тела несколько размывались, отчего оно казалось еще безупречнее, со скульптурными мышцами, выдававшими его причастность к рыцарским искусствам.

Темные волосы, покрывавшие его грудь, треугольником спускались к плоскому животу, и она вознегодовала, поймав себя на том, как далеко завел ее взгляд. Штаны плотно обтягивали его широкие, плотные бедра всадника. Диану бросило в жар. Ей нужно уйти, разобраться в себе и перестать думать о нем, нельзя поддаваться его обаянию.