Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы

– Подумайте, какую это принесет славу, она распространится, как круги по воде, на все поколения, – говорит Ромео. – Ваши дочери и внучки – королевы! Ваши внуки – принцы и короли! Какие-то временные денежные затруднения не должны этому помешать.

– Так-то оно так, но…

Ромео потирает руки:

– Знал, что мы договоримся! Я только что сказал французам, что вы согласны на такое приданое. Они уже отбыли в Париж.

Оставив в тайне, как ему удалось их накормить, Ромео кланяется, и его губы складываются в удовлетворенную улыбку. Он поздравляет себя с успехом.

– Но ради бога, Ромео, ты меня погубишь. – Папа вскакивает на ноги. – Ты дал Белой Королеве прекрасный повод для вторжения – чтобы взыскать долг, который мы не в состоянии выплатить.

– Мой господин, вы доблестный воин и король поэтов, но что касается денег – тут у вас не хватает воображения. Оставьте финансовые вопросы мне.

Размер приданого совсем не удивил Ромео. Он ожидал, что цена будет еще выше. После захвата у Англии Нормандии, Анжу и Аквитании богатство и могущество Франции так выросли, что она стала одним из величайших государств в мире. Когда королева Бланка назвала свои условия, он без малейших колебаний поскакал прямо в Савойю просить денег у маминых братьев Гийома и Томаса. Взамен он обещал им блестящее будущее при французском дворе. А также выклянчил две тысячи марок у архиепископа Эксского.

– Людовик не больше вашего хочет потерять свою независимость.

– И все равно до десяти тысяч нам далеко, – замечает Маргарита.

Ромео пожимает плечами. У графа может не быть самих денег, но у него есть земли.

– Нужно только заложить поместья и замки, тогда приданое соберем. Многие с вожделением смотрят на Тараскон, который недавно укрепили. Поскольку Марго все равно наследует Прованс, вы ничего не теряете – а приобретаете союз с Францией.

Мама встает и заключает Маргариту в объятия. Ее глаза полны нежности и гордости.

– Королева Франции! – говорит она. – Девочка моя.

Маргарита вдыхает мамины духи и прижимает лицо к ее груди в надежде, что на шелковой сорочке не останется пятен от слез.

Санс, 1234 год

Ее будят фанфары – и внезапная остановка кареты. Маргарита поднимает голову с колен Эме и видит за окном бородача дядю Гийома.

– Мы в Сансе?

Неужели она так долго проспала?

– Нет еще. Но твой муж, похоже, нас ждет не дождется. – Дядя сияет. – Король Людовик приближается, моя дорогая.

Эме задергивает занавеску. Ее пальцы пробегают по голове госпожи, укладывая волосы под креспин (поскольку она теперь замужем, уже выдана за короля Людовика по доверенности римского папы), затягивая под подбородком желтый барбет и увенчав зубчатым обод-ком. Служанка прикладывает к Маргаритиным губам красную охру:

– Пока я с вами, вас никто не застанет врасплох.

Снова снаружи трубят трубы. Маргарита отодвигает занавеску и видит прованских лошадей, накрытых полосатыми красно-золотыми попонами, а вдали – шпили собора. Вот и пришла ее пора. Маргарита глубоко вздыхает.

Опять стучит Гийом.

– Ты заставляешь Его Милость ждать?

– Иди. Скорее! – Эме выталкивает Маргариту в дверь. – Ступай, очаруй своего короля и спаси всех нас.

Опершись на дядину руку, Маргарита ступает на землю.

– Не знаю, кто больше волнуется от предстоящей встречи – ты или Эме.

– Думаю, король затмит нас обоих.

Маргарита видит его, и у нее захватывает дыхание.

– Согласен, ma chère, но не вздумай смеяться, – шепчет дядя.

Однако ей дозволяется улыбнуться, и она пользуется этим – насколько может растягивает губы, то заглядывая ему в глаза, то отводя взор, не задерживая взгляда на его кольчужном доспехе из ослепительного, изумительного, невероятного золота.

– Мой господин, – низко приседает она.

– Пожалуйста, не робейте. Я так оделся, чтобы произвести на вас впечатление, но под доспехами я смиренный человек.

– И в высшей степени блистательный, мой господин.

Такой голубизны в глазах она не видела ни у кого.

Ее о чем-то спрашивают, но Маргарита ничего не отвечает. У нее есть свои вопросы, но сейчас не время – пока она не завоевала его любви.

Блеск его наряда слепит ее. Она отводит глаза. Король подходит к ней.

– Вы гораздо красивее, чем кто-либо говорил. – Он стоит так близко, что Маргарита ощущает отражение солнца от его наряда. Комок застрял у нее в горле. – Месье де Флажи не вполне описал вас.

Песня никчемна,

Если идет не из сердца, —

тихо напевает Марга-рита.

Король в замешательстве хлопает глазами.

– Простите?

– Это песня Бернара де Вентадура.

Он приподнимает бровь.

– Не обращайте внимания. Лишь недавно я очнулась от сна, наполненного трубадурами и песнями.

– Трубадурами? – Его лицо с облегчением проясняется. – Поговорите с мамой. Она знает о них все.

Значит, Белая Королева разделяет Маргаритину любовь к песням? Если так, подружиться с ней будет не столь уж трудно.

Подходят молодой мужчина с мальчиком и кланяются. Король представляет их: его братья – Роберт, высокий и широкоплечий, образец придворного рыцаря, если не считать – глупой ухмылки, и Альфонс, маленький черноволосый чертенок.

– Добро пожаловать во Францию, моя госпожа, – кланяется Роберт. – Смеем надеяться, общество нашего брата доставит вам больше радости, чем нам.

Альфонс хихикает:

– Да, пожалуйста, развлекайте его почаще. Мы устали прятаться и бегать от него.

Король морщит лоб, а Маргарита представляет ему своих дядюшек.

– Полагаю, вы знакомы с Гийомом, архиепископом Валенса, и с Томасом, графом Пьемонта.

– Кто же не знает этих представителей Савойской династии? – улыбается король, а они преклоняют перед ним колени. – Говорят, император Священной Римской империи на днях советовался с вами, – обращается он к Гийому.

Гийом встает:

– Да, я обедал с ним две недели назад, мой господин. А неделей раньше – с римским папой. Мне доставит величайшее удовольствие поделиться с вами своими догадками…

– Да, конечно, вы должны поговорить с моей матерью. – Людовик обращается к Маргарите: – Что же, поедем в Санс, дорогая? Мама ждет, чтобы принять вас там.

Он берет ее руку и, наклонившись, целует воздух над ней.

У Маргариты по коже пробегают мурашки, словно он коснулся ее губами. Король поворачивается и шагает к своей лошади, братья следуют за ним. Дядя Томас рядом с племянницей поднимает брови, а Гийом пожимает плечами.

– Королю не до политики, – говорит он, вместе с братом сопровождая Маргариту обратно к карете. – И кто упрекнет его в этом? Завтра у него свадьба.

– Он очарован своей невестой, – подмигивает Томас. – Как и все мужчины в его окружении. Ты заметила, Марго, как они уставились на тебя?

– А ведь на тебе даже нет золотого наряда, – поддакивает Гийом.

У Маргариты болят ноги после долгой поездки в карете. Ей хочется пройтись, но, конечно же, нельзя, потому что собравшаяся вдоль дороги толпа засосет и проглотит ее. Ей хочется уклониться от протянутых рук, но улыбки и приветственные крики удерживают у окна кареты.

– Vive la reine![10]

Ее руки покрываются гусиной кожей.

– Vive la reine Marguerite![11]

Она отваживается помахать рукой, не зная, как отвечать этим франкам, бедным крестьянам, босым и грязным, в грубых одежках, только что с полевых работ. Какая-то девочка протягивает ей пучок полевых цветов; Маргарита прижимает их к носу, словно душистые розы. Она посылает воздушный поцелуй в ответ; толпа одобрительно кричит. Стоя так близко, не могут ли эти люди услышать ее мысли? От пыльцы щекотно в носу, однако Маргарита боится чихнуть на толпу.

По мере приближения к городу дорога становится все более разбитой. Люди толпятся на мосту, мешая про-ехать карете. Временами она вообще останавливается, и тогда руки дотягиваются до окна.

– Как они вас любят! Вот-вот разорвут, – говорит Эме.

Маргарита поднимает руки, касается пальцев и ладоней, принимает благословения и добрые пожелания.

– Какая хорошенькая! Красивые наследники будут у них с королем.

– Ш-ш-ш! Не говори так о нашей королеве.

– Видишь? Ты заставил ее покраснеть.

В давке шпили Сансского собора скрылись из виду, но звуки труб возвещают, что он никуда не делся. Временами Маргаритин пульс начинает отбивать барабанную дробь. Так много зависит от ее успеха здесь. Если не удастся остановить Тулуза, ее семья может погибнуть – а с ней и Прованс под властью жадного тирана, и ее народ и ее земли будут растерзаны, как лань, настигнутая гончими псами.

Карета проезжает под нависающими этажами высоких домов, которые заслоняют последний свет уже клонящегося к вечеру дня, но это не важно: зажженные свечи на стенах освещают путь и красные, зеленые и синие флаги и гирлянды благоухающих цветов на окнах и дверях.

– Vive la reine! – по-прежнему кричит толпа, но крики затихают, когда рваные и потертые одежды крестьян и линялая холстина ремесленников сменяется ярким шелком, бархатом и мехами, золотыми пуговицами, сверкающими драгоценностями. Это французские бароны со своими семьями, слишком благородные, чтобы кричать, слишком чопорные, чтобы выражать чувства чем-то кроме улыбок и махания рукой – если вообще что-то выражать. По крайней мере, один из них не улыбается и не машет рукой, а только смотрит на невесту с презрением на своем мягком, почти женственном лице. Это Тулуз.

Маргарита ныряет за занавеску. Зачем он приехал в Париж? Не поздравить же ее, не склониться завтра перед ней, когда она наденет корону? Каковы бы ни были его намерения, они не сулят Провансу ничего хорошего.

Карета останавливается у собора. Мириады свечей и факелов освещают праздничную картину: лошади едят рассыпанный по траве овес, одетые в шелка мужчины и женщины пьют вино под навесами ветвей и листьев; собор, его взметнувшиеся в небо шпили, его огромное розовое окно, выходящее на статуи святых, выстроившиеся по пути к дверям. В воздухе повис аромат духов, запах конского навоза и горящего сала. Смех и музыка сливаются в сложном танце под восходящими звездами; плачет какой-то малыш, ржут и всхрапывают лошади. Дядя Гийом открывает дверь кареты и выпускает Маргариту. Эме протягивает ей мантию, и она заворачивается в нее. Воздух прохладен для мая – здесь не Прованс.

Улыбка короля заставляет ее забыть о холоде. Положив руку на сгиб его локтя, прежде чем вступить в белый дворец рядом с собором, Маргарита проходит сквозь мешанину лиц – доброжелательных, любопытных, равнодушных, угрюмых. Это, говорит король, апартаменты архиепископа, предоставленные им в распоряжение новобрачных.

Поднявшись по ступеням, они входят в освещенную лампами залу. На стене гобелен с красно-золотым узором и шафранным шестиугольником из Утремера[12]; еще одно изображение распятого Христа со сверкающими, как алмазы, слезами на щеках. На полу – красно-синий ковер. На окнах – зеленые бархатные шторы. Вокруг блестит золото, в воздухе запах сандала. Маргарита улавливает и легкий аромат апельсина. Роскошь убаюкивает, как кот на коленях. У ее отца никогда не было такого великолепия.

– Вот моя мать, – шепчет Людовик, словно в соборе.

Маргарита жмурится, приводя в порядок чувства: мерцающий свет, звуки виолы – и на красном бархатном троне женщина с белым, как снег, лицом. Когда к Марго возвращается зрение, она движется через зал преклонить колени у ног Бланки Кастильской, легендарной Белой Королевы.

Та протягивает руку, дозволяя поцеловать массивный золотой перстень.

– Для меня большая честь, госпожа. – Дрожащей рукой Маргарита касается холодных пальцев. – Мы часто поминаем вас добрыми словами у меня дома в Провансе.

Бланка Кастильская неделикатно фыркает и отводит взгляд в сторону, словно скучая. Людовик помогает Маргарите подняться.

– Твой дом теперь во Франции. – В голосе королевы-матери слышится холод, как в ночном воздухе. – А твой народ – народ Франции.

Маргарита старается не смотреть на нее в упор. И это та женщина, о красоте которой поют трубадуры? Ее подбритая линия волос подчеркивает уступом выпирающий над глазами лоб. Белила, покрывающие лицо и шею, делают ее действительно Белой Королевой.

Маргарита прокашливается:

– И как королева, я лишь надеюсь, что смогу послужить французскому народу так же, как служили вы.

– Месье де Флажи говорил мне, что ты хорошая девочка. – Голос Белой Королевы смягчился. – Теперь я вижу, что он был прав. Мы будем друзьями.

– Это моя горячая мечта.

Ее серо-голубые, «меховые» глаза, много раз воспетые, осматривают Маргариту с головы до ног и снова до головы, как в свое время глаза месье де Флажи, но без его похотливости.

– Беда в том, ma chère, что ты не похожа на француженку. Твоя кожа загорела, как у крестьян. Гуляла на солнце по южным полям? Твои волосы очень некрасиво наползают на лоб, а твое платье выглядит тонким и слишком ярким. Ты напоминаешь мне один из тех вульгарных цветков, что растут на юге, или простую служанку, расхаживающую в платье своей госпожи.