— Я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю. Потому что как мне без тебя? И без работы никак. Придумаю! — убежденно тряхнул он головой, исполнившись вдруг такой решимости, что и сам себе, кажется, поверил.

Марина только плечами пожала. Не по неверию в людей, а по своему небольшому опыту она уже знала, что рассчитывать лучше только на себя. Не потому что другие плохи или не надежны, а потому что и сам человек иногда не знает, как у него через секунду жизнь повернется, какие силы вмешаются. Тоже — физика!

Встреча третья. Глава 17. Проводы Сони

— Мариночка! — всплеснула руками Сонина мама. — Давно не виделись!

— Ну уж давно! Месяца 3 назад, на Сониной свадьбе гуляли, — отряхивалась Марина от ноябрьского снега и грязи.

— А-а-а… Ты еще в платье таком была… Чайной розы… Нежное-нежное…

— Понравилось? — да уж, пришлось расступиться. Не идти ж на свадьбу подруги в вечных джинсах. (Когда ж до потолка-то дело дойдет!)

— Наконец-то! — из-за спины мамы высунулась Соня. — А то я сама уже к тебе собиралась. Со всеми попрощалась, а с тобой — нет. Проходи, проходи!

Непривычно яркий свет заливал распахнутые шкафы, магазинно аккуратные стопки одежды на диване, стол, заваленный альбомами и фотографиями… Соня собиралась к мужу в Германию и вместе с мамой обследовала все уголки, закуточки и ящички, словно составляя архивы памяти.

— Уезжает дочка… — причитала Сонина мама. — Новый Год одна справлять буду…

— Ма-ам… Мы ж договорились, как устроюсь, — приглашение вышлю. Может, еще и к праздникам успею. Приедешь, поживешь, а там выбирай: хочешь, с нами оставайся, хочешь, здесь живи.

— Да что мне там делать? Чужой язык, чужие люди.

— Сколько раз говорила! У Штефана — русская мама, сам он и по-русски и по-немецки разговаривает. И друзей русских у них полно… — чуть не плача отвечала Соня. — А хочешь, вообще никуда не поеду? Здесь останусь.

— Что ты! Сонюшка, это ж я так… Все дети вырастают, а для родителей все равно маленькими остаются. Вот и переживаю… Вы ж на моих глазах выросли… — любовно посмотрела она на подружек, уютно устроившихся на диване. — Мариночка, а может, к нам переедешь? В Сониной комнате поживешь, а свою сдашь. И тебе лишняя копеечка, и мне не скучно.

— А и правда! — обрадовалась Соня. — И мне бы за вас обеих спокойнее было.

Марина ответила не сразу:

— Вы замечательные, и однажды спасли уже. Теперь сама должна… Работа есть. Комната тоже. Там и жить надо…

— Болит еще? — неуверенно подытожила Соня, угадывая, как тяжело было Марине появиться гостьей в этом дворе, в этом доме.

— Не только. Сама подумай, кто мою комнату снимет? Состояние ужасное, телефона нет, всегда темно… Приличный человек там жить не станет, что-нибудь получше найдет, так? А неприличные жильцы мне не к чему, итак ремонтировать и ремонтировать…

— А если надолго сдать? И не за деньги, а за ремонт? Я бы знакомых поспрашивала, — вздохнула Сонина мама.

— Боюсь, ваши знакомые вас не поймут, — улыбнулась Марина. — К тому же вы к Соне ехать собираетесь. Да и комнату без пригляда оставлять не хочется.

— Тоже правильно. Времена сейчас дурные… Кстати, от мамы — ничего?

— Нет, — стараясь казаться невозмутимой, ответила Марина. На самом деле, она разыскала адрес Варвары Владимировны, даже несколько писем отправила, — без толку. Если Варвара Владимировна вычеркивала кого-то из жизни, то навсегда, безжалостно и бесповоротно.

— Ну ладно, пойду чайку сделаю, — и Сонина мама, захватив наугад какой-то из фотоальбомов, ушла на кухню.

— Ну, с жильем и мамой — понятно. Про работу — все уши уже прожужжала, а про Алексея — стороной обходишь. Я кроме имени да той вашей встречи перед твоими выпускными, толком ничего и не знаю.

— А говоришь, — ничего.

— Не увиливай давай. Рассказывай.

— Что рассказывать-то! Встречаемся и встречаемся.

— Ой ли! Сдается мне, скрываешь ты что-то. Говорить не хочешь. Глаза, вон, отводишь. В чем дело-то?

— Сама не знаю. Не так со мной что-то. Вот говорят, любовь крылья дает, к жизни пробуждает? … А у меня… наоборот у меня получается. Рядом с Алым — живу еще, и ничего не надо, только бы рядом быть, глаза его видеть. А как одна остаюсь, будто и не живу: стирать, убирать, ремонтом заниматься — ничего не могу. Вдруг, думаю, придет, а я в беспорядке, потная, какая уж тут романтика! И просто так сидеть — тоже невыносимо, куда ни посмотрю — все о нем, а его нет. Вот и жду, и будто других чувств нет. Да что ремонт! Читать совсем перестала…

— На книги деньги нужны. А у тебя, как понимаю…

— Так библиотеки-то по-прежнему бесплатные. Да не в одних книгах дело. Вся жизнь сжиматься стала. И ведь понимаю, что нельзя так. Нельзя всю свою жизнь в при-нем-существование превращать. И что делать не знаю.

— Ну не знаю. Я тоже все время о Штефике своем думаю. Засыпаю, просыпаюсь, радуюсь, расстраиваюсь, — к нему хочется: поделиться, поболтать. Сначала тоже как больная была, а потом ничего, — выровнялось, улеглось. И у тебя уляжется. Сам-то Алексей что? Замуж не зовет?

— Замуж? Да я как-то и сама не стремлюсь. Что это изменит?

— Ты бы точно знала, что все всерьез.

— Я и так знаю, что всерьез. И для него, и для меня. И мне от этого «серьеза» еще страшнее делается. Люди как говорят? — влюбились, полгодика повздыхали, успокоились… Вот тогда, на трезвую голову, можно и про «замуж» думать.

— А вы сколько «вздыхаете»? Без тех, первых встреч?

— Больше года. Но спокойнее не становится, совсем наоборот, — только разгоняется, только обороты набирает. И что будет, — думать боюсь.

— А что будет? Или сойдетесь, или разойдетесь. Может, разлюбишь, если настроения такие…

— Ты что? — болезненно вскинулась Марина. — Я ж тогда… Нет, после маминого отъезда я знаю, что многое пережить могу. Но без Алого?! Даже представить не могу…

— А если он разлюбит?

— Если он… — медленно отвечала Марина, — …оно бы, может, и лучше, если б он… Я бы помучалась, конечно, но пережила… И всем бы хорошо было.

— А сам Алексей что думает?

— О чем?

— Ну, ты ему о своих чувствах говорила?

— О каких? Любимому мужчине «Алеша, я слишком тебя люблю»? Глупо, не находишь?… Но знаешь, пыталась: духом собиралась, слова подбирала, только… Знает он меня, как лазером считывает. Почувствует, что неприятное собираюсь сказать, — прикоснется, обнимет… у меня дыхание обрывается. Все забываю. Смешно сказать, пыталась на расстоянии держаться, чтобы власти над собой не давать.

— И что?

— Еще хуже. Воспитывать начинает: откуда ты, говорит, знаешь, как оно — слишком, а как нет. Ты же не знаешь, как мужчина с женщиной, как муж с женой живут… И невозможно любить сильней, чем судьба положит… И если случилось на всю катушку любить — не бояться надо, а радоваться. Немногим такое счастье дается. Некоторые всю жизнь проживут, а любви так и не увидят. Он говорит, а мне стыдно становится.

— За что?

— Что любить правильно не умею.

— Ну, про тебя не скажу, а он — по-своему прав.

— Я и не спорю. Говорю ж, — во мне дело.

— Девочки, к столу, — вошла Сонина мама с подносом всякой всячины.

Подруги засуетились, освобождая стол и стулья, Сонина мама приглушила свет в комнате, и скоро все трое ударились в уютные домашние воспоминания.

Встреча третья. Глава 18. Помолвка

— Случилось что?

— Случилось! Не могу я так! Не мо-гу! — рвался выговориться Леха.

— Как — так? — махнул Толян в сторону кухни, проходи, мол.

— Я здесь, она там! Говорю, переезжай, живи! На работу ездить будешь. Полгорода так живет, в крайнем случае, — телефон есть. Ни в какую! Засела… Сначала, говорит, отремонтирую, а там видно будет…

— А что? Сделаете ремонт, сдать можно будет. Манон, пока ремонт, то да се, опять к тебе переедет. А дальше, сам знаешь, нет ничего более постоянного, чем временное…

— Да тут, понимаешь, как… Ремонт денег стоит. А ты знаешь, — я на систему коплю. И не смотри так! Как устаканится, — вместе же слушать будем, и с ней, и с тобой… Да даже если бы захотел, — не возьмет она денег на ремонт. Щепетильная очень. У меня жила, — только своим пользоваться старалась или сразу на всех покупала, — а сама, знаю, копейки считает. Мне, говорит, чужого не нужно.

— Чужого? Она что, тебя — чужим считает?

— Не… себя — независимой.

— А ремонт как делать собирается?

— Не поверишь, — сама.

— Нет, правда?

— Правда! Купит с зарплаты пакет песка или цемента и носится довольная…

— О как! Долго ж ей ремонтировать! А если скинуться, и от нас обоих — подарком. Если что, — я рабочих найду. К новогодним праздникам или… — Толян пытливо осмотрел Леху, — … к свадьбе.

— К какой свадьбе?

— А ты жениться не думаешь? Кроме шуток? С родителями познакомил, со мной, с Васильевского не вылезаешь, — и только и слышно: Марина, Марина… Вот я о женитьбе и спрашиваю.

— Ну уж нет! Пробовал — хватит. Со штампом или без, — любят-то сердцем.

— Это ты так думаешь. А она что? Не намекает? Ты выяснить-то пробовал? — недоверчиво покосился Толян.

— Да пробовал, — сам обалдел! — вижу же, что любит, а свадьбы словно побаивается. В общем, решил не давить. Пусть дозреет.

— А если вам помолвку устроить? Пока с комнатой решаете… Одни намеренья, никаких обязательств. Съездим к ней, я речь двину. Там, глядишь, и с ремонтом и с деньгами договоритесь, и будете жить. Здесь! Или я все-таки чего-то недопонимаю? У тебя ж на все своя философия …

— Да что мне философия! Мне Мариша нужна! Чтобы рядом была! А ты, значит, вроде дружки или свата будешь? Как там правильно-то?

— Да как хочешь… Заодно посмотрю, что за комната такая, может, идеи какие появятся.

— А что, дружка, сам-то в женихи не собираешься?

— Нет уж! Бабы — народ непростой: или они тебе гадость сделают, или ты им. Я гадом быть не хочу, и их на расстоянии держу. Какая ж тут свадьба?

— А Мариша? По-твоему, тоже на гадость способна?

— Ну… на это каждый способен. Просто одни эту свою способность обезвредить умеют, под контроль взять, а другие — как получится.

— Да меня другие…

— А-а-а! Забоялся…

— Как сказать… Маришка ж, и правда, девчонка совсем, а тут «обезвредить», «под контроль взять»…

— Так и ты не святой.

— Ну я! Не ангел, конечно, но гадости — не единственное, на что я способен.

— Вот и с Манон то же. Ты посмотри! посмотри, каким стал! Красавец — раз! Верный влюбленный — два! Ты и верный! Глаз горит! Планы строишь. И это — Манон. Ее рук дело!

— Ну уговорил, уговорил! — довольно потер руки Леха.

— Уговорил? Я? А самому не надо? Не надо — отойди. Не морочь ей голову.

— Чтоб ты мое место занял?

— Да занял бы, но она ж кроме тебя ничего не замечает.

— Вот и пусть! — разговор с Толяном приятно пощекотал самолюбие Алексея, а предстоящая помолвка казалась единственно понятным, верным и гармоничным разрешением целого узла сложностей и недоразумений.

К Марине отправились в пятницу вечером с цветами, вином и огромной, со всякими вкусностями сумкой.

***

Пожилой, с умным, подвижным взглядом, автор с таким интересом выслушивал мнение молодой корректорши о его тексте, что Марина, увлекшись, задержалась и еле успела домой к назначенному времени, хотя Алексей и предупреждал, что готовит какой-то сюрприз, и просил подготовиться как следует. Но Марина сюрпризы не любила, даже неприязнь к ним испытывала, а потому вся ее подготовка свелась к тому, чтобы чайник поставить да переодеться, — в то самое, купленное на Сонину свадьбу, цвета чайной розы, платье. Так сказать, — сюрпризом на сюрприз. И Алый как раз пришел. Обычно своим ключом открывал, а тут со звонком, важно так…

…Он словно впервые увидел Марину. В желтовато-розовой шелковистой нежности, в мерцании плавных изгибов и жестов, она показалась ему разгадкой всех их встреч, притяжений и вневременностей, ответом на поиски вечной молодости, и вечность эта, эта молодость, стояла в полушаге от него, улыбающаяся, смущенная собственным великолепием:

— Толя? Привет, — бережно принимала она огромный, весь в лентах и бантах, тяжелый букет. — Что за торжественность, Алеш? праздник какой? У меня из «поесть» по нулям, — шепнула Марина Алому.

— Все с собой. Мы пока в комнате похозяйничаем, а ты, — кивнул он на кухню, — с цветами разберись.

Алый хозяйничал по-домашнему спокойно и уверенно, сдвинул несколько ящиков, устроил из них «типа стол» и устроился на матрасике. Толян удивленно и с интересом оглядывался. Он ожидал встретить тут бедность, но не мог понять, как Леха, любитель комфорта, мирится с отсутствием нормальной мебели, техники, радио, телевизора, того элементарного, что составляет жилую «начинку» любого обиталища:

— Ну и пещера… Как ты это терпишь? — (Тот лишь руками развел.) — Ну, хоть музыка у нее теперь будет, — довольно открыл Толян сумку. — Я тут кроме закуси кое-что принес, в подарок как бы. — И вытащил небольшую магнитолку и несколько дисков.