Звон, которому лучше было бы быть песней той девушки.

Вскоре к моему столу подходит официантка, пышная блондинка с большими сиськами, — какая-то новая цыпочка, не та, которая обычно тут работает, — и поднимает свой кокетливый взгляд. Ее пухлые губы двигаются. Хватаю меню и указываю в него. Выглядя смущенной моим нахальным поведением, она вытягивает шею, чтобы прочитать заказ, затем, хмурясь, записывает его. Ее губы снова двигаются. Беру свой телефон, набираю сообщение и показываю ей экран:


Яичницу. И черный кофе, пжлст.


Ее глаза сверкают, пока она читает сообщение. Она спрашивает, у меня ларингит или что-то похожее? (Примеч.: Ларингит — воспалительная патология слизистой оболочки гортани и голосовых связок). Я отрицательно качаю головой. Затем она задает тот самый волшебный вопрос. Терпеливо киваю. Реакция такая же, как и всегда. Внезапно я становлюсь призраком, а она вслух произносит свои мысли по этому поводу, думая, что я не могу понять ее. На самом деле, вижу, как ее губы формируют слова: «Черт. Ладно. Я могу сделать это, я могу сделать это, я могу сделать это», прежде чем она разворачивается и возвращается на кухню — как будто она в саперной команде, и мой заказ нуждается в разминировании или чем-то подобном.

Дело не только в глухоте. Может быть, это татуировки, которые ползут по моей шее завитками и шипами. Они начинаются с моего правого плеча и распространяются по спине, как смертельный взрыв. Может быть, это взгляд, которым я награждаю людей. Люди думают, что я опасен. Чем меньше им придется иметь дело со мной, тем лучше. Знаю, что, если бы со мной сидели соседи, официантка говорила бы со мной через них, как будто я странная сущность с другой планеты, за которою они должны сделать заказ. Черт, однажды в итальянском ресторане ко мне ни разу не подошли, чтобы обновить напиток или предложить десерт. Официант не мог дождаться, чтобы хлопнуть чеком по моему столу и выгнать меня к чертовой матери, вот насколько мое присутствие некомфортно для людей.

О, я чертовски, обожаю десерты. Придурок.

Мои мысли в беспорядке, а шесть напитков, которые я выпил в баре, уже выветрились. Даже яичница не поднимет мне настроение. Ее приносит другой человек, который смотрит на меня с тревогой в глазах, как будто я зверь в клетке, которого ему нужно покормить. Предполагаю, что та официанточка отказалась от меня. С хмурым видом я разрезаю яйца и наблюдаю за тем, как желток растекается по тарелке.

Есть что-то освежающе-отличающееся в той девушке из театра… Раздражающе-отличающееся. Здесь все одинаковые. При встрече со мной у всех девушек в глазах появляется страх.

У нее же было что-то другое. Любопытство? Уверенность? Как будто она смотрела сквозь все это, сквозь дым и стены цинизма, которые я построил вокруг себя. Она видела меня.

Или я просто вновь вру сам себе так же, как прежде врал себе с бесчисленным количеством девушек.

Проходит ровно сорок минут, когда я вставляю ключ в дверь. Как только холодный воздух квартиры касается моей кожи, чувствую облегчение, захлопывая дверь позади себя и бросая сумку на кухонный стол, где все еще стоит армия вчерашних пивных банок и коробок из-под пиццы. В гостиной никого нет, а дверь Бранта закрыта, поэтому, полагаю, он закончил. С раздражением на своих двух ленивых беспомощных соседей, я трачу полчаса на уборку квартиры, прежде чем позволяю себе расслабиться.

Или, может быть, я просто хочу выплеснуть всю агрессию на этих тарелках, чашках и столовых приборах. Меня бесит, что я не могу выбросить эту девушку из головы, что видно по тому, как вытираю стакан. Вода просачивается в мои рукава так же, как она просачивается в каждую мою мысль. Ее пение пленило зал, полный пьяных дебилов. Кто, черт возьми, может сделать это? Я физически чувствовал, как шум зала угасает, пока она подходила к микрофону. Бешеный гул этого места, гул, который я мог чувствовать через каждый кончик пальца и фолликул волос на моем теле, он просто стих, чтобы она смогла спеть свою песню.

Этот вакуум ощущений быстро сменился красотой, которую я стремился испить глазами. Думаю, до того момента я не знал, что глаза умеют «пить».

Мысли о ней приводят меня к дивану, на который я падаю и укладываю уставшие ноги, а веки неожиданно становятся тяжелее. Поправляю подушку под головой и позволяю себе заснуть.

В последнее время у меня проблемы со сном. Один и тот же глупый кошмар продолжает проникать в мои сны. Тот, в котором я просыпаюсь в доме, наполненном водой. Моя кровать плывет, соседей нет, и никто мне не поможет. Каждый раз в этом кошмаре я знаю, что ни одна из дверей не откроется, как бы я ни толкал, и как бы ни пытался, не смогу открыть окно. Из-за того, что заранее знаю, что не смогу выбраться, с каждым разом мне становится все страшнее. Комната продолжает наполняться водой, и каждый раз кажется, лишь на мгновение, что я вижу кого-то снаружи. Я кричу, молю о помощи, стучу кулаком по стеклу, но вновь остальной мир, кажется, ничего не слышит. Никто не придет спасти меня.

Ненавижу чувствовать себя беспомощным.

Но не этот сон сегодня застает меня на диване — она совсем одна на той маленькой сцене, и все помещение в «Толпе» освобождено от тех, кто не имеет значения. Просто она на сцене, и я перед ней.

И это холодное пустое пространство между нами.

Я изучаю ее. Словно через камеру приближается изображение, проходится по длине ее гладких ног, по ее бедрам и достигает идеальной груди.

Мой член такой твердый, что из груди вырывается стон.

Взгляд путешествует по ее губам, и внезапно я оказываюсь у края сцены, глядя на нее. Холод в помещении ощущается кожей. Ее дыхание — единственное тепло, которое чувствую, и оно касается меня маленькими неровными рывками, а я еще даже не коснулся ее. Она так сильно хочет меня заполучить. Она так сильно хочет, чтобы я ее коснулся. «Клейтон», — представляю, как она говорит.

Да, я могу представить ее голос. Размышляю, как он может звучать. Я чувствую его: плавный и соблазнительный, как и ее палец, которым она исследовала мои татуировки. Ее розовые губы открываются, поют мне. Что еще она может делать с их помощью?

У меня такой твердый член.

«Клейтон…».

Член прижимается к внутренней стороне джинсов. Я хочу вытащить его, пока ее дыхание касается моего лица.

Хочу заглянуть ей глаза и прижаться ртом к ее груди.

Безумно сильно хочу знать, как она пахнет. Хочу попробовать ее. Хочу сорвать с нее одежду и смотреть, как она задохнется от удивления, когда зверь внутри меня обрушится на нее.

Опускаю руку к члену, готовый высвободить его.

Затем ощущаю, как хлопает закрывающаяся дверь, и отдергиваю руку — сон разрушен. Черт возьми. Перевожу дыхание и поднимаю голову. Вижу Бранта с самодовольной улыбкой на его лице. Он стоит возле дивана с упаковкой банок пива.

Брант — высокий, стройный парень, с неопрятными каштановыми волосами и голубыми глазами, по которым девочки сходят с ума (и он это прекрасно знает). Хотя он и работает примерно треть от того, сколько я, но все же умудряется поддерживать свое тело, подкачанным и худощавым, независимо от того, сколько пиццы ест каждый день. Не знаю, как этот ублюдок делает это. Брант прошел долгий путь с тех пор, как мы были детьми, это точно. Мы лучшие друзья с того дня, как однажды подрались на детской площадке начальной школы и разбили друг другу носы.

Он трясет упаковкой из шести банок пива и приподнимает бровь, предлагая мне одну. Я печатаю в телефоне и с хмурым видом протягиваю ему:


Какого хрена происходит с посудой?

Я не твоя мама


Брант ухмыляется, наклоняется к спинке дивана и говорит, что это всё остатки беспорядка от друзей Дмитрия, которых он привел вчера ночью. Потом добавляет что-то о том, что если бы я слушал более внимательно, то услышал бы шум и выгнал их.

Ударяю его по руке за это замечание, вызывая у него смех, который почти слышу. Я знал Бранта задолго до того, как потерял слух, и мы вместе придумывали так много тупых шуток, что я знаю его смех так же хорошо, как свой собственный. Он — единственный человек в мире, которому сходят с рук шуточки про отсутствие у меня слуха. Может быть, это единственный способ, благодаря которому мы можем справиться с этим… Даже если он все еще плохо знает язык жестов и, похоже, не в состоянии запомнить их, кроме «пердеть», «какать», «пенис» и «вишневая кола».

Брант подходит к дивану и плюхается возле моих ног, почти садясь на них, и спрашивает, не планирую ли я все же присоединиться к нему.

Я планировал подрочить, придурок. К сожалению, даже не уверен, что именно об этом он спросил — чем сонливее я становлюсь, тем сложнее читать по губам. Мне пришлось подумать некоторое время, чтобы понять, что он имел в виду: у него турнир по боулингу в следующую субботу, и он пригласил нас с Дмитрием посмотреть. Это неофициальное местное соревнование с призом в виде бесплатных напитков в течение недели, но оно важно для Бранта. Кроме того, он может оказаться одним из тех, кто наудачу шепчется с мячом для боулинга.

Киваю ему, что, похоже, удовлетворяет его намного больше, чем секс, который у него только что был. Я не видел, как она уходила, но знаю, что он никогда не позволит девушке остаться, так что либо у нее высокий уровень скрытности, либо он заставил ее вылезти в окно.

Снова появляется упаковка с пивом, и Брант бросает одну банку мне на колени. Открываю с щелчком и делаю длинный глоток. Холодное пиво течет по горлу и наполняет меня комфортом, которого я так долго ждал. Мои глаза стекленеют. Брант кладет руку на спинку дивана и включает телевизор.

Читаю надписи в течение двух минут, прежде чем заскучать.

Неважно, что показывают по телевизору. Между ощущением холодной влажной банки в моей руке и цветами, падающими на мое лицо от экрана, я позволяю алкоголю притупить непрекращающиеся навязчивые мысли о той девушке, которую не должен жаждать… О девушке, которой не могу позволить остаться, девушке, которой позволю вылезти из окна моего разума…

Девушке, которая все еще ждет меня на той сцене…

Девушке, которая находит меня на диване, когда мои глаза, наконец, закрываются, ее нежные пальцы ласкают мою кожу и посылают потоки удовольствия по рукам. Девушке, чьи прикосновения делают меня твердым, мой член болит, образуя «палатку» в джинсах. Девушке, чьи розовые пухлые губы насмешливо парят над моим лицом, готовые сделать из меня слюнявого парализованного идиота.

Девушке, которая осторожно и терпеливо разбивает меня на части… По одному мучительному кусочку за раз.

Глава 7

Деззи


Я не могу сдержать волнение даже на уроке актерского мастерства. Мой живот словно делает сальто, а губы непроизвольно складываются в улыбку, которая не исчезала все выходные.

Мне плевать, что он глухой. Он не слышал мою песню? Ничего страшного. Он почувствовал ее. Я видела это в его глазах, которые горели от голода, нужды, опасности…

Меня также не заботят предупреждения моих друзей. У каждого есть своя история. Привыкнув жить в центре внимания из-за популярности родителей, я научилась сомневаться во всех сплетнях или слухах, которые достигали моих ушей и глаз.

Мой телефон вибрирует. Я бросаю взгляд на сообщение.


Не-Вики: О, Боже, Дез, вывесили списки актеров.


Я таращусь на экран, отрываясь от мыслей о Клейтоне. Уже? Прошло всего два дня. Кто, черт возьми, выбирает состав актеров на целый сезон представлений за два дня?


Я: Я не думала, что это так быстро.

Не-Вики: Ага. Я все еще застряла на истории костюмов

Я: Я на актерском мастерстве. Встретимся после?

Не-Вики: ДА-А-А, а потом сходим пообедать, чтобы отпраздновать!!!


Понимаю, что в помещении стало тихо, и я, беспокоясь, что профессор актерского мастерства Нина поймала меня, убираю телефон. На самом деле, это просто выступает один из моих одногруппников, очень драматично выдерживая длинные раздражающие паузы между репликами.

Возвращаюсь к мыслям о Клейтоне, из-за чего остальная часть занятия забывается.

Я с нетерпением покидаю аудиторию. Вся моя жизнь пролетает перед глазами, пока иду к списку актеров, висящему на двери репетиционного зала. Стая нетерпеливых студентов толкают друг друга, словно борющиеся за кость собаки, пытаясь найти свою фамилию. Слева от меня раздается стон разочарования. Справа — возгласы радости. Все остальные впали в тихие раздумья.