— Нет. Ты ему понравилась. Он сам признался.

— Да, как же.

На платформе начали собираться пассажиры. Подъехало такси Илая Хатауэя, откуда высадилась Сисси Эллиот с дочерьми, Айрис и Марленой; все трое ехали на балет в Бостон.

— Вообще-то я и есть ненормальная, — тихо буркнула Джулиет.

— Ну и что? Хэпу нравятся ненормальные. Он однажды показал мне статью о человеке, который выдыхал изо рта пламя, — сказала Стелла — Ну разве это не сумасшествие?

— Это просто очень серьезный случай несварения.

Девчонки расхохотались.

— Самый серьезный из всех зафиксированных, — задыхаясь, проговорила Стелла.

Они смеялись так громко, что их было слышно внутри вокзала, но, когда Стелла замолкла, Джулиет продолжала хохотать. Совсем скоро ее нервный смех перешел в слезы. Стелла отпрянула. Раньше она сомневалась, умеет ли Джулиет плакать, — и вот теперь пожалуйста, подруга ревела в три ручья.

— Это вовсе не из-за того, что я уезжаю, пожалуйста, не думай. — Джулиет промокнула глаза; черный карандаш для глаз и тушь начали подтекать. Джулиет принялась отрывать от билета крошечные кусочки. — Мне ведь даже не нравится это место. Я городская девушка.

— Знаю. Ты на все сто городская.

— Я рада, что уезжаю. Я бы здесь свихнулась.

За все время их знакомства Стелла только один раз побывала в гостях у Джулиет. Подруга жила в однокомнатной квартирке, поэтому спала на диване. Здесь же Лиза Халл застелила для нее кровать чистыми белыми простынями, пропитанными лавандовой отдушкой. Джулиет проспала в субботу до полудня, а потом говорила, что не помнит, когда в последний раз ей удавалось так выспаться.

Стелла обняла подругу.

— Может быть, в следующий раз ты задержишься подольше.

— Не забывай меня, — прошептала Джулиет, обдавая ее горячим дыханием.

Когда она села в поезд, то, вероятно, уже не могла видеть Стеллу на платформе, но Стелла все равно осталась и махала, пока поезд не отошел, а затем скрылся за углом Локхарт и Ист-Мейн, подав сигнал напоследок. Джулиет призналась, что уехала из города, даже не оставив тетке записку; она подозревала, что когда вернется в Бостон, то окажется, что тетя даже не заметила ее отсутствия. Тяжелая участь — быть забытой. Так уж заведено, что одни становятся частью истории, люди празднуют их дни рождения, вспоминают их жизнь, а от других не остается и следа. Только вчера вечером Мэтт рассказывал за ужином о своей диссертации; Лиза услышала от него, что женщины рода Спарроу писали городскую историю невидимыми чернилами. Ему только и оставалось, что поднести некоторые страницы к свету.

Наперерез через лужайку к вокзалу мчался Хэп, дождевик развевался за его спиной. Вид у парня был взволнованный, было понятно, что он пробежал несколько миль.

— Что с тобой случилось? — разозленно спросила Стелла, ей стало обидно за подругу. — Где тебя носило?

— Это все конь. Он вроде как заболел. Мне пришлось ждать вместе с дедушкой доктора Эрли и водить Торопыгу кругами. Я сейчас бегу обратно, чтобы снова с ним ходить. Просто хотелось попрощаться.

— Что ж, ты опоздал.

— Черт!

Хэп посмотрел на рельсы.

Стелле, наверное, следовало бы ревновать, а у нее почему-то отлегло на душе.

— Значит ли это, что ты влюбился в Джулиет?

— Не будь ослицей. — Хэп повернулся, чтобы уйти. Он не хотел говорить об этом. Он вообще не хотел разговаривать. — Мне нужно прогуливать коня, чтобы у него не случился заворот кишок.

— Возможно, ему пришла пора околеть.

— У тебя и впрямь патологическая ненависть к лошадям.

Стелла рассмеялась и помахала Хэпу, который помчался домой:

— Только не вздумай садиться на него верхом.

Дождь припустил как следует, грозя превратиться в рыбный дождь, так как уже сейчас он стеной падал с крыш. Из-за этого ливня Стелла пробежала по лугу и нырнула в библиотеку. Она вошла в вестибюль, убедилась, что туфли успели промокнуть насквозь, затем сняла их и оставила под вешалкой. А за окном продолжался всемирный потоп, по городу гулял порывистый ветер.

Стелла нерешительно замерла на пороге, но тут библиотекарша, миссис Гибсон, жестом пригласила ее войти:

— Ищешь дядю?

Как все-таки странно жить в городке, где большинство людей лучше тебя знают историю твоего семейства. Стелла готова была отдать что угодно, лишь бы узнать побольше о своих предках. Она прошла, как ей указали, мимо стеллажей с книгами и оказалась у стеклянной двери с табличкой «Историческое общество Юнити». Здесь хранились все городские газеты, журналы, дневники, объявления, медали и трофеи, среди которых была военная форма Антона Хатауэя: домотканая, чернильного цвета, полученного из тростникового индиго, когда-то росшего по берегам озера Песочные Часы.

В зале сидел один Мэтт Эйвери, печатал последнюю страницу последней главы своей диссертации. Мэтт был любимцем миссис Гибсон, потому ему разрешалось перекусывать здесь же, и Стелла увидела очищенный и разделенный на аккуратные дольки апельсин, а рядом чашку чая, приготовленного собственноручно миссис Гибсон, — крепкого, без сахара, с долькой лимона. Старому дубу придется подождать еще денек, прежде чем его срубят. А заодно и всем клиентам Мэтта, записавшимся на весеннюю очистку садов, — Эллиотам, Куимби, Стюартам, Фростам. Да что там, Мэтт так увлекся работой над диссертацией, что даже не начал высаживать растения на городском лугу; обычно в это время года у него уже были готовы почти все клумбы однолетников — ноготков, цинний, петуний. Но сейчас у него на уме было одно только прошлое, и он не мог думать ни о чем другом. На голове у него были наушники, за работой он любил слушать Кольтрана и Дилана — музыкальные пристрастия, в отличие от всего прочего, у него были такие же, как у брата. Он был так сосредоточен на последних фразах, что даже не вспомнил об апельсине или чае. Не будь он так глубоко погружен в описание последних мгновений жизни Ребекки Спарроу, он бы наверняка услышал, как Стелла открыла дверь.

Тем временем у Стеллы по спине пробежал холодок, как случалось во время вылазок с Джулиет, когда они воровали в универмаге косметику или побрякушки. Вот так и рождается испорченность? Сначала — песчинка, потом — холодный камушек? Неужели всему виной импульс, которому невозможно сопротивляться, непреодолимое желание? Стелла ни о чем не думала, ничего заранее не планировала; это было все равно что потянуться за прилавок к блестящим сережкам, все равно что задержать дыхание и нырнуть поглубже. Минуту назад она стояла и смотрела, как ее дядя барабанит на машинке, а в следующую — уже запихивала его диссертацию в свой рюкзак.

Она вышла на цыпочках, осторожно прикрыв за собой дверь; помахала на ходу миссис Гибсон и поспешила влезть обратно в мокрые туфли, оставленные под вешалкой. Когда человек совершает плохой поступок, ему становится жарко: он горит, как уголек, лежащий на ладони. Как стрела, охваченная пламенем. Всю жизнь от Стеллы что-то скрывали, но этому пришел конец. Дождь утихал, рыбный дождь, от которого никакой пользы, разве что рыбе в озере, потому что после такого дождя поднимались тучи комаров и мошек. Шлепая по лужам, Стелла размышляла об опухоли, которую разглядела на легком миссис Гибсон; если насторожить доктора Стюарта и вовремя провести курс лечения, то, возможно, миссис Гибсон умрет не от рака, а от старости; мирно отойдет во сне в собственной постели или среди книг в библиотеке.

После того случая с юношей, который выжил, несмотря на разрыв печени, у Стеллы появилось больше оптимизма, хотя доктор Стюарт предупреждал, что некоторые болезни вылечить невозможно. Надежда — хорошая вещь в большинстве случаев, но что до Элинор Спарроу, то здесь о надежде не могло быть и речи, с тем же успехом стоило надеяться на снегопад в мае, что в принципе было неплохо, ведь именно это и привиделось Стелле — снежное одеяло, укрывающее бабушку белыми слоями. К счастью, стояла теплая погода, поэтому снегопада не предвиделось. На тротуар упали последние капли дождя. Стелла дошла до чайной и нырнула внутрь. Повесила куртку, сбросила хлюпавшие туфли. Светлые волосы промокли и слиплись за спиной.

— Как тебя долго не было! — прокричала Лиза. — С Джулиет все в порядке?

— Поезд опоздал, — солгала Стелла.

Наверное, все-таки она действительно уродилась в отца. Ложь теперь давалась ей легко. Например, все выходные она врала новому разносчику пиццы, внушавшему им с Джулиет жуткий страх. Он жил в Норт-Артуре и вчера предложил девочкам прокатиться туда в торгово-развлекательный комплекс.

— Еще чего, — сказала Джулиет, после того как Стелла вежливо отвергла предложение разносчика, солгав, что у них в городе много дел — нужно перекрасить все вещи из шкафа в черный цвет и приготовить пудинг «Птичье гнездо» на Лизиной кухне в три часа ночи. — Можно подумать, нам было бы интересно в торговом центре какого-то занюханного Норт-Артура. Неужели он не понимает, что таким девушкам, как мы, подходит только «Сакс»? Ну и лох.

— Мне понравилась Джулиет, — сказала Лиза Стелле, когда та вернулась из библиотеки и зашла на кухню, чтобы выпить чаю. — Передай ей, что она здесь желанный гость в любое время.

Стелла повесила рюкзак через больное плечо, то самое, что было сломано при рождении и теперь ныло в дождливую погоду. Как-то раз, когда Стелла была маленькой, отец рассказал ей на ночь сказку о девочке, родившейся с одним крылышком. Доктора над ней потрудились, так что после только ноющее плечо и напоминало о том, что когда-то девочка была не похожа на других. Со стороны можно было бы решить, будто в памяти у Стеллы останутся только те многочисленные случаи, когда отец разочаровывал ее, но дело обстояло по-другому. Он всегда говорил: «Шшш. Полеты на сегодня отменяются», — когда сказка заканчивалась и наступала пора спать. Даже сейчас он не был виноват в случившемся. Ей вообще не следовало ничего ему рассказывать о том, что она увидела в ресторане в день своего рождения. Нужно было держать все при себе. Это по ее вине Уилл Эйвери попал в беду.

— Отец не рассказывал вам о том убийстве, что произошло в Бостоне? Новостей никаких?

Уилл рассказал Лизе, что Генри Эллиот подал прошение о том, чтобы с его подзащитного сняли все обвинения ввиду недостатка улик. Но Уилл тревожился вовсе не из-за обвинений. Ему не давала спать по ночам пропажа маленького домика; он закрывал глаза и сразу видел перед собой белые фронтоны, напоминавшие по форме свадебный торт, атласные цветы, резную дверь. Больше всего он тревожился, как бы с дочерью чего не случилось.

— Пока никаких. Но не волнуйся, — по-матерински ласково ответила Лиза, — твой отец по сути хороший человек.

Прежде никто так не отзывался об ее отце, по крайней мере в присутствии Стеллы, и теперь, поднимаясь к себе, Стелла подумала, что, вероятно, Джулиет Эронсон права. Вероятно, Лиза влюбилась в ее отца.

Стелла сняла черные джинсы и черную футболку; они настолько промокли, что с них стекала краска; пришлось выжимать их над раковиной. Она переоделась в черный фланелевый халат и плюхнулась на кровать. Сил совершенно не было. Тем не менее она потянулась к рюкзаку; настольную лампу включать не стала, достать фонарик из ящика тумбочки тоже поленилась. За окном, где падали последние мелкие капли рыбного дождя, было еще достаточно светло, чтобы читать. Она вынула диссертацию Мэтта Эйвери, всю, кроме последней страницы, которую он допечатывал сегодня, и открыла. Сразу обратила внимание, что страницы пахнут водой и еще чем-то, напоминавшим водяные лилии.

«Невидимые чернила, описание жизни и смерти Ребекки Спарроу».

Дождь теперь капал по одной ленивой капле за другой, а Лиза, все еще хлопотавшая на кухне, слушала Сэма Кука, чей голос мог развеять любую печаль. «Дорогая, я от тебя балдею, — разносилось эхом по лестнице. — Честно».

Диссертация Мэтта начиналась с цитаты из дневника Чарлза Хатауэя.

«Я тот человек, который совершил ошибку, тот, чья вина оставалась никому не известной, до тех пор пока не были написаны эти слова. Кто же прочтет эти строки и поймет, что все сказанное здесь правда?»

В комнате у Стеллы было холодно, поэтому она набросила на плечи одеяло. Раньше у нее была дурная привычка — покусывать кончики прядей от волнения, совсем как у матери, которая в такие минуты грызла ногти. И сейчас почему-то эта привычка вернулась. Стелла больше не слышала ни дождя, ни машин на улице, ни Сэма Кука. Она быстро пролистнула введение: основание города Хатауэями, Хэпгудами и Эллиотами, стычки с аборигенами, медведь, которого убили в центре города под старым дубом, количество лошадей, коров и овец у каждого из хозяев, грузы из Англии с чаем, специями, зеркалами, чернилами и, в редких случаях, с тюками синего или алого шелка.