Даниэла Стил - Что было, что будет…

– Великолепно! Может, мне еще порадоваться, что ты рядом с ней гусеницу не изобразила – для полноты картины?!

Олимпия шумно поднялась и, не говоря ни слова, вышла. На лестнице она так же молча прошла мимо мужа, спустилась на кухню и заварила себе чаю. Гарри видел, что жена чем-то расстроена, но подумал, что это из-за него.

Фрида заметила, что мимо ее двери прошмыгнула, понуря голову, невестка, поняла, что что-то не так, и приковыляла на костылях на кухню. Олимпия сидела за столом и роняла слезы в чашку с чаем. Она думала о платье Вероники. Что же теперь делать? Но главной причиной ее отчаяния было то, что Вероника на всю жизнь изуродовала свое прекрасное тело. И, наверное, ничего уже нельзя изменить.

– Что случилось? – спросила Фрида, увидев слезы невестки. Сразу было ясно, что случилась какая-то неприятность. Фрида уже привыкла к тому, что Олимпия, проходя мимо гостиной, всякий раз справляется, как у нее дела. – Что стряслось? – Фрида осторожно опустилась на стул напротив невестки. – Надеюсь, ничего серьезного? – сочувственно спросила она.

В душе Фрида надеялась, что дело не в Гарри. В последнее время он слишком суров. Она знала, что он всю неделю лишь добавлял жене проблем, упорствуя в своем нежелании ехать на бал. Но Фрида еще ни разу не видела Олимпию в слезах и не на шутку встревожилась. Вечер прошел так славно, и вдруг слезы…

– Хотела перед самоубийством заглянуть и попрощаться, но решила сперва чаю попить, – сквозь слезы улыбнулась Олимпия.

– Что, так плохо? Кто тебя обидел? Только скажи, я им задам!

Олимпия была тронута до глубины души, у нее будто снова появилась мама. Она наклонилась и поцеловала свекровь. Эта дурацкая татуировка Вероники добила ее. Глупо, конечно, но она ужасно расстроилась. Надо же было такое отчебучить! И самое ужасное – это теперь навсегда. Олимпия не сомневалась, что через несколько лет дочь сама будет клясть себя за эту глупость, но теперь уж ничего не поделаешь. Придется так и жить. Такую, и захочешь, не сведешь…

– Если тебя Гарри до слез довел, я его убью! – решительно пригрозила Фрида, но Олимпия покачала головой.

– Вероника, – пояснила она, хлюпая носом. Он у нее и так был красный из-за бесконечного насморка. Хорошо, хоть Джинни не разболелась – антибиотики помогли, домой она приехала почти выздоровевшая. Олимпия посмотрела на свекровь, слова застревали в горле. – Татуировку сделала.

– Что?! – опешила Фрида. Ей такое и в голову не могло прийти. В ее списке возможных неприятностей татуировка занимала бы последнюю строчку. – И на каком месте?

– Во всю спину, – всхлипнула Олимпия. – Вот такущую! – Она показала руками.

– О боже, – вздохнула Фрида, переваривая информацию. – Какая глупость! Я знаю, это сейчас в моде, но когда-нибудь сама ведь жалеть будет!

– Пока что она в восторге, – покачала головой Олимпия. – Завтра придется искать ей новое платье, в этом ведь она теперь идти не может. Надо будет найти что-то закрытое. Или палантин. Не представляю себе, как можно что-то успеть в один день! – Сил у нее не было никаких. Больше всего Олимпии сейчас хотелось накрыться с головой одеялом и чтобы никто ни под каким видом не смел к ней приближаться.

Фрида мгновение помолчала, пошевелила губами, что-то прикидывая в уме, после чего сказала:

– Купи завтра четыре ярда белого атласа. Натурального, без синтетики. Я ей сошью палантин. Хотя бы на выход прикроется. А там… – сами смотрите. Наденет она палантин-то? – забеспокоилась Фрида. – Если нет, что тогда делать будем, ведь до бала осталось всего два дня.

– Наденет как миленькая. Она теперь на все согласится, даже на стальные доспехи, – со вздохом отвечала Олимпия. – Уж не знаю, когда она собиралась мне признаться, но меня бы точно удар хватил, если б я увидела это безобразие в момент ее выхода на реверанс. – Олимпия посмотрела на свекровь и покачала головой. Они обменялись улыбками. – Дети… Цветы жизни, да? – горько усмехнулась Олимпия. – Так, кажется, ты говорила?

Фрида погладила ее по руке.

– Зато мы рядом с ними молодеем. Уж поверь мне, стоит им перестать нас удивлять, и считай, все кончено, будешь потом скучать по ним. Когда Гарри уехал в колледж, моя жизнь так изменилась!

– Но он, по крайней мере, наколок себе не делал!

– Не делал. Зато пьянствовал с дружками, а в семнадцать лет хотел пойти добровольцем в морпехи. Слава богу, из-за хронической астмы его забраковали. Если бы взяли, я бы, наверное, умерла. Отец его тогда чуть не прибил. Ну, да ладно! Завтра купишь четыре ярда атласа, и мы ей соорудим палантин. Прикроет свою бабочку. Это же проще, чем искать новое платье, я все успею, ты не волнуйся. Даже машинка не понадобится – это и на руках сделать можно.

– Фрида, я тебя обожаю! Я как увидела эту бабочку у нее через всю спину – честное слово, чуть в обморок не упала. Она как раз из душа вышла. И ведь сколько времени скрывала, паршивка!

– Могло быть и хуже. Например, череп с костями. Или имя какого-нибудь мальчика, которого она через год и не вспомнит. А кстати, как там у Джинни с ее парнем? Роман развивается? Он собирается приехать?

– Да вроде завтра вечером будет. Она говорит, там все в порядке. Веронике он, правда, не нравится, а она в парнях разбирается получше сестры. Надеюсь, что он вменяемый, нормальный парень. Джинни так волнуется. Не терпится предстать перед своим дружком в бальном платье.

– Хоть бы уж он не подвел! – вздохнула Фрида. – А насчет татуировки не волнуйся, мы ее прикроем. Никто, кроме нас, и знать не будет.

Повезло Олимпии со свекровью. Она помогает решать проблемы, а не создает их! Такая редкость! Сердце Олимпии было преисполнено благодарности и нежности к Фриде. Не у всех есть такие матери, какая у нее свекровь.

Олимпия, когда они с Гарри уже ложились спать, рассказала мужу о татуировке, и он расстроился не меньше. Уродовать свое тело – это противоречило не только его представлениям, но и его религии. Он прекрасно понимал, что сейчас чувствует Олимпия.

Не успокоилась она и наутро, когда отправилась покупать ткань для накидки. Потом заехала в обувной бутик «Маноло Бланик» и купила белые атласные туфельки, а к полудню торжественно передала отрез Фриде. Атлас идеально подошел к платью – и по цвету, и по фактуре, и по отливу.

К четырем часам, когда Олимпия с Чарли привезли для Фриды инвалидную коляску, белоснежный палантин был уже готов. Вечером Вероника примерила его с платьем и клятвенно обещала надеть на торжество. По крайней мере на один вечер проблема с татуировкой была решена. У Олимпии немного отлегло от сердца, хотя в глубине души она не могла простить дочери ее выходку.

На сегодня у них с Гарри и Фридой был запланирован тихий семейный ужин. Гарри вызвался что-нибудь приготовить. Макс все еще лежал в постели и целыми днями смотрел мультики. А трое старших опять отправились развлекаться.

Олимпия предвкушала спокойный вечер. Фрида опробовала кресло-коляску и заявила, что оно очень удобное. Теперь оно стояло в холле в сложенном виде, чтобы его можно было сразу загрузить в лимузин. Поскольку Олимпии предстояло заранее отправиться в отель к девочкам, Маргарет согласилась заехать за Фридой.

Второй день Хануки прошел мирно. Фрида зажгла свечи и произнесла традиционную молитву. Олимпия любила слушать, как она это делает, а Гарри в эти минуты вспоминал свое детство. Впрочем, ему нравилось, и когда молитвы произносила жена.

Все уже ложились спать, когда Олимпия услышала, что вернулась Джинни. В холле первого этажа, рядом с гостиной, послышался шум, потом застучали по лестнице каблучки, и дочь, рыдая, пронеслась мимо родительской спальни к себе.

– Вот так так… – Олимпия посмотрела на мужа. – Ни сна, ни отдыха… Я сейчас.

Она проскользнула в комнату Джинни. Та лежала ничком на постели и безутешно рыдала. Олимпии понадобилось приложить немало усилий, чтобы допытаться у дочери, что стряслось.

Оказалось, сегодня из Провиденса прибыл Стив, повел ее ужинать и смущенно сообщил, что встретился с Джинни, чтобы объявить о разрыве. Дескать, он с ней расстается, так как у него теперь другая девушка. И, разобравшись в своих чувствах, он понял, что ему с Джинни надо расстаться.

Джинни была безутешна. Она с ума по Стиву сходила. Олимпия не знала, что сказать дочери, она сама ничего не понимала. Зачем этому парню понадобилось приезжать в Нью-Йорк накануне торжества и объявлять Джинни такую новость? Неужели нельзя было с этим сообщением повременить? На худой конец, сказать ей по телефону? Джинни рыдала и повторяла лишь одно: «Это подло! Это подло!» Немудрено, что девочка в таком отчаянии. Олимпия никак не могла успокоить дочь.

– Девочка моя, я все понимаю… Я тебе так сочувствую… Вот мерзавец… Знаешь, может, и к лучшему, что все так получилось, зачем тебе такой ненадежный друг?

Она не стала сейчас говорить, что Джинни забудет его очень скоро, что в ее жизни еще будут другие мужчины. Это было бы некстати, Джинни вряд ли бы услышала доводы матери. Она получила смертельный удар в самое сердце.

– Я завтра никуда не поеду… – прорыдала Джинни в подушку. – Я не могу… Мне теперь все равно… Не нужен мне этот первый бал… Я хочу умереть…

– Умереть?! Из-за этого ничтожества?! Тебе обязательно надо быть на балу! Назло ему! Это особенный день в твоей жизни. Не можешь же ты допустить, чтобы этот негодяй тебе испортил праздник! Не доставляй ему этой радости. Я знаю, тебе сейчас очень тяжело, но завтра станет легче. Честное слово, уж поверь мне!

Материнское сердце обливалось кровью. Ну почему это должно было случиться сейчас? Неужели этот идиот не мог подождать воскресенья? Есть у него хоть капля совести? Судя по всему, нет.

Олимпия целый час провела с дочерью, пытаясь ее утешить. Однако Джинни продолжала твердить, что ни на какой бал не поедет. Останется дома с Максом и Гарри. Придется Веронике ехать одной.

– Я этого не допущу! – твердо заявила Олимпия. – Я знаю, сейчас тебе не до того. И никакого настроения нет. Но завтра, под руку с Чарли, ты будешь выглядеть принцессой. Выйдешь на реверанс – все парни упадут. Джинни, тебе придется это сделать!

– Мам, я не могу, – возразила дочь, уставившись в потолок. У нее было такое лицо, как будто настал конец света. Слезы по щекам текли не переставая.

Олимпия понимала, как ей сейчас тяжело, но она знала и то, что жизнь не кончается и ее дочери еще многое предстоит испытать в жизни. Она готова была задушить этого Стива за то, что заставил страдать ее девочку. Но сейчас она могла сделать только одно – утешить дочь.

Уже пробило полночь, когда Олимпия вернулась в спальню. Джинни немного успокоилась. Слава богу, хоть плакать перестала.

Гарри уже спал. Олимпия легла, закрыла глаза и стала беззвучно молиться. Пожалуйста, Господи, пусть завтра вечером все будут в здравом уме и ведут себя подобающе. Избавь меня от новых сюрпризов, я их больше не вынесу… Прошу Тебя, Господи, дай мне один спокойный вечер! Только один! Благодарю Тебя, Господи!

И она уснула.

Настала суббота – день рождественского бала дебютанток. С утра было морозно, но небо ясное, ни снега, ни ветра. День был чудесный.

Олимпия проснулась, охваченная волнением. Она молилась об одном – пережить этот день без эксцессов. Одеть дочерей, полюбоваться тем, как они выйдут на поклон и торжественно спустятся в зал по лестнице, рассадить гостей, чтобы они были довольны. Казалось бы, желания вполне скромные, но за последние несколько дней столько всего случилось, что будет чудо, если никто не сломает ногу, не сляжет с инфекцией и не закатит прилюдно какую-нибудь сцену. Ну а если уж без этого никак нельзя, то Олимпия была готова принять все удары на себя.

В двенадцать она должна везти девочек в парикмахерскую, на два – записана сама. К четырем они будут с чудесными прическами.

Олимпия приготовила завтрак, отнесла Фриде поднос, немного поговорила со свекровью, поделилась последними новостями. Девочки еще не вставали. Гарри уехал в клуб играть в сквош. Максу лучше. Чарли ночевал у приятеля. На данный момент в доме все было спокойно.

В одиннадцать часов Джинни была на ногах и, охваченная паникой, сбежала по лестнице. Обнаружив мать у Фриды, она ворвалась в комнату с криком:

– Одна перчатка пропала!

Длинные белые перчатки на балу Аркады были обязательным атрибутом.

– С чего ты взяла? Я их вчера обе видела. На твоем комоде лежат, там же, где и сумочка.

Джинни смутилась и взглянула виновато.

– Я их вчера брала к Дебби – похвалиться. А потом мы со Стивом стали ругаться. Я впопыхах одну забыла. А теперь Дебби говорит, что ночью ее собака изгрызла перчатку в клочья.

– Боже мой! – Олимпия сделала над собой усилие, чтобы не дать волю отчаянию. – И когда теперь прикажешь искать новую пару? Ладно, ладно… Съезжу прямо сейчас, до парикмахерской. Надеюсь, подберу размер точно.