Стюарт снова вошел в Шарлотту. Она шевельнулась, но Стюарт тут же поднял голову:

– Наблюдай, – приказал он, но голос его был таким хриплым, что понять его было почти невозможно.

Стюарт чуть откинулся и резко вонзился в нее. Шарлотта едва не потеряла равновесие, ощутив его в себе. Наконец, он снова откинулся, чтобы она могла увидеть расстояние между ними, и снова вонзился.

Ее руки подогнулись, и она упала. Стюарт навис над ней, накрывая своим телом. Поймал ее руки и вытянул по бокам, продолжая двигаться, делая долгие, уверенные выпады. Пока он вонзался в нее, вдавливая в матрас, Шарлотта едва могла дышать. В ее мире не осталось никого, кроме Стюарта, и она, больше не сдерживаясь, обвила ногами его бедра.

– Шарлотта! – охнул он. Его глаза так потемнели, что стали почти черными.

– Боже… я не знал… никогда не мечтал…

– Я люблю тебя, – повторила она, опустив бедра, чтобы увеличить трение между ними. – Только тебя.

Больше ей ничего не было нужно. Шарлотта содрогнулась и с приглушенным воплем запрокинула голову. Рука Стюарта скользнула под ее выгнутую спину, и он тоже застыл, охваченный тем же экстазом. Секунду спустя он, все еще сжимая объятия, опустился на нее.

Стюарт осторожно собрал длинные спутанные локоны Шарлотты и прижал губы к ее шее.

– Именно это он сказал о тебе? – прошептал Стюарт. – Все ужасные вещи насчет того, что у тебя нет ни сердца, ни стыда?

Шарлотта лежала под ним, не в силах шевельнуться.

– Не только он. Все. Я боялась, что это правда.

– Неправда.

Она устало повернула голову:

– Но все, что говорил ты, было правдой. Я действительно слишком легко влюбляюсь, по крайней мере, влюбилась однажды. И никогда больше не хотела испытать это чувство.

Стюарт словно окаменел. Шарлотта смотрела куда-то в пространство и, казалось, видела не его, а кого-то другого.

– Он был джентльменом из Лондона и навещал друзей в деревне. Мы встретились на пикнике, а через две недели он сказал, что любит меня. Сказал, что хочет жениться. Когда отец отказал ему от дома, я по ночам вылезала из окна спальни, чтобы увидеть его. Я была так наивна! Отец никогда не разговаривал со мной, просто приказывал, что делать. Но я не желала его слушать. А когда этот человек сказал, что уезжает, и попросил меня поехать с ним, я согласилась.

Шарлотта понизила голос.

– Мы успели добраться только до гостиницы в десяти милях от нашего городка. Не знаю, как отец выследил нас и что говорил ему этот человек в надежде вырвать согласие на свадьбу. Но папа застал нас в постели.

Стюарт едва не застонал:

– Он взял твою невинность.

Шарлотта даже не поморщилась.

– Мой отец предложил ему пять тысяч фунтов за немедленный отъезд. Мы все еще лежали в постели. Я не могла встать, чтобы одеться. Отец даже не отвернулся. А когда он предложил ему деньги, этот человек стал торговаться, прося больше. «Десять тысяч, ни фартингом меньше», – подчеркнул он.

У отца оказался пистолет. Он вынул его и прицелился.

«Либо соглашаешься на пять тысяч, либо так и останешься здесь», – прорычал отец.

Поэтому мой возлюбленный встал, оделся, взял банковский чек, протянутый отцом, и ушел, даже не взглянув на меня.

Тут Стюарт понял, почему в самом начале она ненавидела его с такой яростью. Шарлотта действовала на основании собственного тяжелого опыта. Теперь он знал всю правду. Трудно винить ее за все случившееся. Что должно было твориться в ее голове, когда она поняла, что та же история повторяется с ее племянницей?

– Отец в полном молчании потащил меня домой. Я была уничтожена осознанием, что неверно судила о том человеке, и тем, что папа даже не смотрел на меня.

Когда мы добрались до дома, он отослал меня в спальню и велел собрать вещи. Я была очень испугана, но сделала, как он велел: слишком боялась не подчиниться. Отец позвал меня через час и…

Шарлотта закрыла глаза.

– Отец сказал, что я извращенная, неблагодарная, неуправляемая и аморальная особа, – продолжила Шарлотта так же бесстрастно. – Моя репутация погублена, он видел это собственными глазами и не может вынести даже вида такой дочери. Я должна была ехать в Париж, к дальнему родственнику матери, и оставаться там, пока не получу приказ вернуться.

– Но он так и не послал за тобой?

Сердце Стюарта разрывалось от жалости.

– Он умер четыре года назад. Я так и не получила от него ни единого слова. Мой брат Джордж, правда, писал и всегда сообщал мне новости о папе. Но сам отец молчал. Но к тому времени я стала именно такой, какой он меня себе представлял: извращенной, неблагодарной, неуправляемой и аморальной, буйной и распутной. Все, о чем говорили сплетники, возможно, правда.

– Нет, – мягко ответил Стюарт. – Неправда.

– Я надеялась, что вернувшись в Англию под новым именем, смогу предать прошлое забвению. Подумала, что, если буду вести респектабельную жизнь, люди забудут обо всем и не станут связывать мое имя со скандалами. Я никому не рассказывала об этом, даже Лючии. Отец уж точно молчал, и Джордж никогда бы и словом не обмолвился. Единственный, кто мог бы рассказать…

– Хайд-Джонс, – закончил Стюарт, когда она остановилась. – Черт!

Шарлотта вздохнула.

– Я не позволяла себе думать о том, что снова могу встретиться с ним. Как могла я позволить своим страхам встать на пути поисков Сьюзен? И прошло столько времени! Мне казалось, что ему все равно. Что он просто не узнает меня. Но теперь, даже если я найду ее, она тоже будет погублена. Уничтожена. О, что я наделала?! Почему на меня сыплется столько бед?

– Тут нет твоей вины. – Стюарт снова прижал ее к себе, уложил ее голову на сгиб своего локтя. – У всех найдутся в прошлом свои тайны.

Снова ощутив потребность защитить эту женщину, он поцеловал ее в висок. Что же за жизнь ей пришлось вести? Годами она считала себя неисправимо порочной и нелюбимой.

Стюарт подумал о всех мужчинах, которые использовали ее и бросали, и живо представил, как их четвертуют и колесуют, а потом выставляют головы на пиках на Лондонском мосту.

И он первый, кому Шарлотта все рассказала. Целых тринадцать лет она никому не исповедовалась, кроме него.

– Ты, должно быть, заметила, что Теренс ненавидит меня, – неожиданно для себя выпалил Стюарт.

Шарлотта не двигалась, но стала дышать ровнее.

– Должно быть, ты гадала о причинах.

– Можешь не рассказывать, – пробормотала она.

Он ждал, собираясь с мыслями.

– Но я действительно гадала.

– Я сам не знаю точно, – медленно начал Стюарт, – но у меня есть версия. Когда я был ребенком, мы жили в Барроуфилд, поместье деда. Моя мать и сейчас живет там по десять месяцев в году. Она приезжает в Лондон только на сезон. Дед обожает ее и всегда обожал, насколько я могу припомнить. Я тоже там жил, пока не пришло время ехать в школу. Тем летом Теренс приехал в Барроуфилд, что для него было крайне несвойственно. Я едва знал отца. Почти все время его место занимал дед. Но Теренс приехал и взял меня на прогулку верхом. Я как раз получил от деда мерина и гордился своим умением держаться в седле. И тогда мне не терпелось показать отцу свое искусство. Помню, он почти все время молчал, пока мы не достигли узкой тропы, которая вилась вокруг оврага. Обрыв был очень крутым, и отец заставил меня спешиться и подойти к самому краю. Я бывал там много раз, конечно, и неоднократно это проделывал, как и все озорные мальчишки. Но Теренс заставил меня стоять там долго. Он заявил, что, по его мнению, я должен называть его не отцом, а по имени. Я не хотел… это мне казалось неестественным, и спросил почему. Он оглядел меня с головы до ног, поскольку с его прошлого визита я немного подрос, и сказал, что не может иметь такого высокого сына. Я посчитал это неудачной шуткой, но с того самого дня, когда бы я ни назвал его отцом, он меня поправлял.

Шарлотта слушала, не задавая вопросов, но теперь подняла голову:

– Ты так и не узнал, в чем дело? Что сказали твои мать и дед?

– Так и не узнал, – пожал плечами Стюарт. – Каждый раз, когда спрашивал мать, она старалась от меня отделаться, пока я не сообразил, что она просто не хочет отвечать. Дед же воздевал руки к небу и что-то бормотал насчет «несговорчивого» Теренса, но и только. Окружающие не находили ничего необычного в том, что я зову отца по имени, так что вскоре я вполне привык.

Но как-то перед отъездом в школу я подслушал болтовню горничных. Они хихикали над тем, что вытворял дед: он велел каждый день ставить матери в комнату живые цветы, часто дарил подарки, причем иногда очень дорогие. Одна горничная заявила, что Белмейн – мой дед, – любит мою мать больше, чем Теренс. Остальные смеялись. Другая предположила, что так было всегда, и поэтому Теренс так не любит меня.

– Не хотели же они сказать… – нахмурилась Шарлотта.

– Я заподозрил, что хотели. Что заставляет мужчину невзлюбить собственного сына настолько, что он даже не позволяет мальчику называть его отцом? Что, если я сын его отца?

Шарлотта тихо ахнула:

– Так… Так ты его брат?

Он снова пожал плечами, старательно избегая ее взгляда:

– Доказательств у меня нет. Но это объясняет, почему мать живет с Теренсом только во время сезона, и то ради приличий, и почему дед души в ней не чает. Не могу сказать, соблазнил он ее до или после свадьбы с Теренсом: я родился почти через девять месяцев. И как ни стараюсь, не могу решить, что Теренс считает большим грехом, но считаю, что все произошло после свадьбы, и Белмейн просто не мог заполучить ее сам.

Мысли Шарлотты пришли в смятение. Вполне приемлемое, хоть и ужасное объяснение.

– О, Стюарт…

Он слегка отстранился и погладил ее плечо:

– Не жалей меня, Шарлотта. Несмотря ни на что, меня растили любящие родители.

– Но гадать… Знать, что все подозревают, будто ты…

Хотя она осеклась, он прижал палец к ее губам.

– Так или иначе, я наследник Белмейна, а он никогда не позволит Теренсу помешать отдать мне наследство. – Он отнял руку и нежно поцеловал Шарлотту. – Прошлое не изменит тебя, каким бы ты ни был. Оно может повлиять на твой характер, но не будет диктовать, каким должно быть твое будущее. Если ты, конечно, сам ему этого не позволишь.

Стюарт натянул одеяла повыше и прижал Шарлотту к себе. Несколько секунд оба молчали, наслаждаясь взаимной близостью и полным доверием. Старые раны уже не ныли так сильно, словно рваные края ее боли соединились с рваными краями его боли, и они сумели утешить друг друга.

– Стюарт… – нерешительно начала Шарлотта, – расскажи об Оуквуд-парке.

Его рука надолго легла на ее плечо.

– Это в Сомерсете.

Его пальцы снова скользнули по ее руке.

– На самом деле это тихая маленькая ферма. Едва насчитывает сто двадцать акров. Я купил ее у шотландца, который так и не нашел времени туда съездить. Ферма перешла его семье по брачному контракту, но на ней десятилетиями никто не жил. – Он рассказал о земле, описывая ее акр за акром. – Там очень плодородная почва, которая за эти годы превратилась в целину. Но она может быть вспахана уже следующей весной и подготовлена к севу овса и ячменя.

Затем Стюарт рассказал о доме, нуждавшемся в ремонте, но все еще крепком, если не считать восточного крыла, крыша которого некоторое время назад обвалилась.

– Мы уже почти его снесли, – спокойно добавил он, но Шарлотта расслышала в его голосе нотки гордости и энтузиазма. – На этом месте можно построить прекрасную оранжерею, как у матери в Барроуфилде. И я хотел бы разбить сад, в котором были бы не только старые дубы, но и фруктовые деревья. Вот и вся ферма…

Стюарт замолчал, и она поняла, что он думает о труде и времени, которые вложил в Оуквуд-парк. Он любил это поместье. И в этот момент Шарлотта вознесла молитву о том, чтобы ему удалось сохранить усадьбу, хотя она боялась думать, что для этого потребуется. Стюарт заслужил куда большего. Как она могла отказать ему во втором шансе, возможности начать новую жизнь, когда она сама хотела для себя того же самого?

Он снова притянул Шарлотту к себе и беззвучно вздохнул, овеяв ее шею теплым дыханием.

– Тебе нужно уходить, верно? – прошептала она.

Он пригладил ее локоны:

– Не сейчас.

– Спасибо, – пробормотала Шарлотта, помолчав. – За то, что сказал мне.

Стюарт улыбнулся сладостно-горькой улыбкой.

– Я сам очень рад.

Странно, но это было так, хотя этот разговор убедил его в необходимости продать Оуквуд-парк. Рассказ о времени и усилиях, потраченных на поместье, о планах и надеждах только подчеркнул разницу между участком земли и женщиной в его объятиях. Он любил их. Но не мог получить все сразу, поэтому выбрал ту, которая ответила ему любовью. Шарлотту.

Сейчас он не ощущал потери, хотя это еще придет, когда он подпишет бумаги на продажу. Исповедь Шарлотте была словно последней прогулкой по поместью. Прощальным визитом. Он не мог заставить себя сделать то, что требуется для сохранения поместья. Завтра он тайно наведет справки и, если все пойдет гладко, получит такую цену, что сумеет полностью заплатить Баркли. А потом… Возможно, Уэр нуждается в еще одном управляющем или смотрителе одного из поместий. В конце концов, его с юности учили хозяйничать в Барроуфилде, и он с успехом применил знания в Оуквуд-парке. Он вполне способен управлять поместьем, и это обеспечит ему крышу над головой и доход, достаточный, чтобы содержать жену.