Виконт сунул ему монету:

– Спасибо.

Йейтс вскинул голову, прочесал пальцами длинные темные волосы и сцепил руки на затылке. Дневная щетина затеняла смуглые, привлекательные черты, сюртук был порван, галстук отсутствовал, на штанах и рубашке виднелись пятна крови и грязи. Бывший капер отправился в тюрьму явно не без сопротивления.

– Что, тоже пришли позлорадствовать? – хриплым голосом спросил он.

– Вообще-то, я пришел помочь.

На лице арестанта промелькнуло и тут же исчезло трудноопределимое выражение.

– Это вас Кэт попросила?..

– Я еще не видел ее, – мотнул головой Девлин и подтянул вперед единственный в камере хлипкий стул, который зловеще пошатнулся, принимая на себя вес визитера. – Расскажите мне, что случилось.

Йейтс язвительно хмыкнул:

– Вы женаты на дочери моего злейшего врага. Приведите хоть один довод, с какой стати я должен доверять вам.

– Воля ваша, – пожал плечами Себастьян и поднялся. – Хотя позволю себе заметить, так уж сложилось, что Джарвис и мой злейший враг тоже. А судя по нынешнему положению вещей, я – ваш единственный шанс.

Долгую минуту арестованный не отпускал взгляда Девлина, затем тяжело выдохнул и прикрыл рукой глаза.

– Присаживайтесь. Пожалуйста.

Виконт сел.

– Говорят, вас застали над телом Эйслера. Это правда?

– Правда. Но, клянусь Богом, старик был мертв, когда я его обнаружил. – Йейтс потер ладонями лицо: – Что вы знаете о Даниэле Эйслере?

– Абсолютно ничего.

– Он один из… или вернее сказать, он был одним из крупнейших лондонских торговцев драгоценностями. Поговаривают, именно он продал Наполеону бриллиантовое колье, которое император преподнес Марии-Луизе в качестве свадебного подарка.

– Получается, Эйслер продолжал торговать с Францией?

– Ну конечно. Видите ли, все продолжают торговать с Францией. Континентальная блокада и королевские указы причиняют неудобства, но не более. Именно для такого случая Господь и создал контрабандистов, – выдавил слабую усмешку заключенный.

– И тут, полагаю, на сцену выходите вы?

Йейтс кивнул.

– Большая часть товара Эйслера поступала из Бразилии по какому-то особому соглашению, заключенному с португальцами. Но у него также имелись агенты, скупающие драгоценности по всей Европе. Многие некогда богатые семьи сейчас на грани разорения, а значит, стараются раздобыть денег любыми способами.

– И продажа фамильных драгоценностей – один из способов?

– Именно.

Себастьян изучающим взглядом окинул усталое, напряженное лицо собеседника:

– Так что же произошло минувшей ночью?

– Я пришел к Эйслеру, чтобы окончательно оговорить детали предстоящей сделки. И только постучал в дверь, как услышал в доме пистолетный выстрел. Дверь оказалась не заперта, поэтому я толкнул ее и как дурак бросился внутрь.

– Зачем?

– Что значит «зачем»?

– С какой стати рисковать самому угодить под пулю?

Йейтс пристально посмотрел на виконта. Глаза прищурились, на щеке дернулся мускул.

– Если бы вы стояли на крыльце вашего делового партнера и услышали в доме пальбу, вы бы убежали прочь?

Себастьян усмехнулся:

– Нет.

– То-то и оно.

– А где во время убийства находились слуги Эйслера?

– Этот тип был настоящим скрягой. Обитал в разваливающемемся на куски ветхом тюдоровском доме и держал в услужении только чету дряхлых стариков, которые ковыляли в постель сразу же после ужина. Кажется, их фамилия Кэмпбелл. Насколько мне известно, они проспали всю эту катавасию. Я чертовски уверен, что в глаза их не видел.

– В котором часу это случилось?

– Примерно в полдевятого.

– Значит, было уже темно?

– Ну да, темно. На столе в холле стояла одна жалкая свеча, но я обратил внимание, что справа от лестницы, в передней тоже горел свет. Там-то я и нашел Эйслера – на полу футах в десяти от входа в комнату. Его грудь напоминала кровавое месиво, но я подошел посмотреть, вдруг он еще жив. Не успел я наклониться над телом, как в дом влетел какой-то тип и поднял крик: «Что вы наделали?! Боже милостивый, вы убили его!» Я попытался возразить: «Какого черта?! Я обнаружил старика мертвым!» Однако этот идиот уже выскочил на улицу, горланя «Убийство!» и призывая ночную стражу. И тут я совершил вторую за вечер глупость: сбежал, вместо того чтобы остаться и объясниться с констеблями. Я же не знал, что тому недоумку известно, кто я такой.

– А он кто такой?

– Как оказалось, племянник Эйслера – некто Самуэль Перлман.

Приблизившись к маленькому, высокому окну, Себастьян задумчиво уставился в него.

– Неприглядная картина, правда? – через какое-то время произнес Йейтс.

– Честно? – обернулся Девлин. – Да, неприглядная. Вам не приходит в голову, у кого могли быть мотивы убить Эйслера?

– Вы серьезно? – рассмеялся контрабандист. – Вряд ли вам удастся разыскать кого-либо, кто имел бы дело с Эйслером и не испытывал желания прикончить этого ублюдка. Это был жадный, злобный сукин сын, который извлекал удовольствие из бедственного положения других людей. Откровенно говоря, просто удивительно, как он дожил до своих преклонных лет – подозреваю, только из-за того, что его боялись.

– Боялись? Почему?

Йейтс дернул плечом и отвел взгляд.

– Старик пользовался репутацией мстительного типа. Я уже говорил: он был злобным ублюдком.

– А у вас, часом, не было причин желать его кончины?

Собеседник какой-то миг помолчал, пожевывая нижнюю губу, затем повернулся и посмотрел Девлину прямо в глаза. И Себастьян понял, что арестант солжет, прежде чем тот открыл рот.

– Нет, не было.


ГЛАВА 5

Девлин пытливо всмотрелся в темное от щетины, напряженное лицо узника:

– Знаете, если только вы не горите желанием станцевать в пеньковом галстуке под звон колоколов церкви Гроба Господня, вам следует отвечать мне честно.

Подбородок Йейтса отвердел.

– Я же сказал: у меня не было причин убивать Эйслера. Да, мерзавец мне не нравился, но если каждый из нас примется расправляться с теми, кто пришелся не по душе, в Лондоне вскорости не останется народу.

Оттолкнувшись от окна, виконт направился дать сигнал тюремщику.

– Если вспомните что-нибудь полезное, дайте знать.

– Почему вы мне помогаете? – задержал его вопросом Йейтс.

Запнувшись, Девлин оглянулся:

– Вы отлично понимаете, почему.

Взгляды мужчин скрестились. Затем арестант отвел глаза, и Себастьяну на миг сделалось очень тревожно.

– А лорд Джарвис, часом, не может стоять за этим? – поинтересовался он.

Хотя Девлин и не знал причин вражды между Джарвисом и Йейтсом, ему было известно, что это давняя и лютая неприязнь. До сих пор бывший капер оставался в живых только потому, что обладал доказательствами фактов, которые, выплыви они на свет Божий, уничтожили бы влиятельного вельможу. Сен-Сир понятия не имел, что это за доказательства. Однако наличие обличительных сведений удерживало недругов в состоянии шаткого равновесия, когда ни один из них не мог погубить другого, не погубив при этом себя.

Такое положение дел, как подозревал Себастьян, не могло длиться вечно. И хотя Девлину не хотелось в этом признаваться, но будь он любителем биться об заклад, поставил бы на Джарвиса.

– Барон меньше всего желает видеть меня в петле. Он знает о возможных последствиях, – заметил Йейтс.

– Я бы тоже так рассудил. Но тогда возникает вопрос: почему Джарвис ничего не предпринимает, чтобы этого избежать? – Если кто и располагал властью, достаточной для снятия обвинений с арестованного, так это макиавеллевски коварный королевский родственник.

Но узник только покачал головой и пожал плечами, словно ответ ускользал от него.


Пробираясь обратно через лабиринты коридоров и переполненный тюремный двор, Себастьян оказался вынужден внутренне отгородиться от моря бледных, отчаявшихся лиц и несмолкаемого хора умоляющих возгласов: «Сжальтесь над бедняжкой Джеком!», «Господин хороший, подайте фартинг! Всего фартинг!»

Когда-то, меньше двух лет назад, Девлин оказался почти в таком же бедственном положении, как и Рассел Йейтс. Обвиненный в убийстве, он избрал участь беглеца и отчаянно пытался поймать извращенного душегуба и обелить собственное имя. Себастьян слишком хорошо знал, как работает британское «правосудие».

Шансы на то, что Йейтса оправдают, были ничтожны.

Тяжелые, окованные железом главные двери тюрьмы захлопнулись за визитером, и виконт остановился на тротуаре, чтобы втянуть в легкие глоток чистого воздуха. Вокруг него завертелась суматоха улицы, известной под названием Олд-Бейли: скрипели оси телег, возницы сыпали проклятьями и хлестали кнутами лошадей, продавец выпечки выкрикивал: «Свежие пироги! С пылу с жару!», из соседней таверны тянуло хмельным духом эля. Но Себастьяну казалось, что к нему прилип запах тюрьмы – отвратительный, маслянистый смрад упадка, безнадежности и надвигающейся смерти.

Непрекращающийся стук молотков обратил внимание Девлина на пятачок возле Двери должников, где бригада плотников сколачивала эшафот с помостом для казни двух разбойников, которая должна была состояться на следующее утро. До недавнего времени приговоренных к смерти узников вешали в Тайберне, к западу от города. Обреченных мужчин, женщин и детей везли туда по лондонским улицам в открытых телегах в сопровождении шумной, подвыпившей толпы. Но с той поры, как поля вокруг Гайд-парка застроили элегантными особняками богачей, аристократические обитатели Мэйфера стали возражать против нескончаемых дурно пахнущих процессий. Поэтому казни перенесли сюда, на улицу за стенами Ньюгейтской тюрьмы. По слухам, когда вешали известного преступника – или женщину, – арендовать лучшее для обзора место у окна одного из окрестных зданий стоило целых две, а то и три гинеи.

Человек с таким красочным прошлым, как Рассел Йейтс, запросто мог привлечь толпу в двадцать, если не больше тысяч зрителей.