Я уже прошла половину территории городка, когда меня догнал Али.

— Я думал, ты меня подождешь, — сказал он, переходя на шаг.

— Я спешу на работу, — ответила я. Казалось, он ждет от меня чего-то еще, но я больше ничего не сказала.

— Как видишь, я больше не в тюрьме, — сказал он наконец.

— Вижу. — Неужели он ожидал от меня поздравлений по сему поводу? С моей стороны это было бы более чем странно, если иметь в виду, что первейшим моим желанием было засадить его туда.

— Ну, и как ты тут? — спросил он.

— Спасибо, хорошо.

— Мой дискет еще у тебя? — спросил он вполголоса.

— Твой дискет?

— Да, диск для компьютера, который ты взяла.

— А, да, ты хочешь взять?

— Если не возражаешь.

— Он у меня дома. Я принесу на занятия на следующей неделе, о’кей?

— Э… мне бы хотелось пораньше. Ты будешь вечером дома? Можно я забегу за ним?

Значит, этот диск для него очень важен, подумала я. Может, мне не следует его возвращать. Должно быть, Али задумал что-то недоброе. Только вышел из тюрьмы, и ему уже не терпится снова начать свои делишки. А что если мне «нечаянно» испортить диск? На вид он довольно крепкий. Что можно с ним сделать? Вылить на него кетчуп? Подогреть в микроволновой печке? Поместить его в магнитное поле?

От Али не ускользнуло мое колебание, но он неправильно его понял.

— Обещаю вести себя как следует, — сморозил он.

— Само собой, — быстро сказала я. — Можешь прийти около девяти. Я буду дома.


До полудня я работала. Я была ассистентом по научным исследованиям на факультете психологии, хотя моя работа имела мало общего и с психологией, и с научными исследованиями. В основном я ухаживала за птицами. В факультетской лаборатории психологии животных имелась большая колония африканских голубей-витютеней, и я за них отвечала. Витютени были хорошенькими птицами кремовых тонов с темно-серыми кольцами на шее. Они были меньше, чем обычные голуби, и кроткого нрава. Мои обязанности заключались в том, чтобы кормить их зерновой смесью, споласкивать и наполнять водой их баночки и проверять, чтобы в этих баночках не заводилась плесень. Насчет плесени я была особенно внимательна, поскольку от нее у птиц болят желудки.

Накормив птиц, я подметала пол. Пол, сколько бы его ни подметали, был всегда в перьях, пыли и птичьем корме. Во время уборки мне полагалось надевать хирургическую маску, чтобы не вдыхать пыль, но если вокруг никого не было, я ею пренебрегала. Я могла бы найти более оплачиваемую и полезную для себя работу, однако и не пыталась искать, поскольку привязалась к своим голубям.

Я подметала пол и думала об Али. Он был явно озабочен тем, чтобы заполучить свой диск, и это не давало мне покоя. Почему так важен для него этот диск? Что за цифры на нем? Почему Али выпустили из тюрьмы? Что будет, когда он придет ко мне? Ничего не будет, твердо говорила я сама себе. Он ведь пообещал. И в то же время я могла предложить ему встретиться в библиотеке. Или в столовой. Или в вестибюле моего общежития. Для того, чтобы встретиться, были десятки других великолепных мест. Правда, я не хотела, чтобы меня с ним увидели. Я надеялась, что у него не возникнет лишних мыслей по поводу визита ко мне. Я дам ему диск и тут же отправлю восвояси.

Я подметала пол и слушала нежное воркование витютеней. Голубочки — хорошие птицы. Иногда я ассистировала во время опытов, в которых изучались брачные отношения. В одном таком опыте самку помещали в клетку с двумя самцами. Самцы ухаживали за ней, и она выбирала одного из них. Самцы не дрались друг с другом, но позволяли самке сделать свой выбор. Витютени спариваются для продолжения жизни. Спарившись, они строят вместе гнездо. Они по очереди высиживают яйца и кормят птенцов.

Иногда, когда пару витютеней сажают вместе для спаривания, самка по каким-то причинам отвергает самца. Сначала он обхаживает ее, а потом прекращает свои попытки. Самец никогда не насилует самку. Мне нравились мои витютени. Они были добрыми птицами.

Али пришел вечером, чуть после девяти. Черные его волосы блестели от дождя, и на его голубой штормовке были капли влаги. Не говоря ни слова, я протянула ему диск. Он взглянул на наклейку и с явным облегчением положил диск в карман. Он улыбнулся мне ослепительной улыбкой — в тысячу ватт. Я обратила внимание, какие у него белые и ровные зубы.

— Большое тебе спасибо, — с воодушевлением сказал он.

— На здоровье, — сказала я и села за письменный стол. Этим я дала ему понять, что встреча наша окончена, но он не двинулся с места.

— По правде говоря, ты меня удивила, — сказал он. — Разве мог я рассчитывать на твою помощь. Так или иначе, я благодарен тебе.

— Забудем об этом, — сказала я безо всякого выражения.

Снова наступило молчание. Наконец он сказал:

— Хоть бы поздравила меня с освобождением.

Я пожала плечами:

— Тебя ведь выпустили под залог?

— Какой там залог! — счастливо рассмеялся он. — Все кончено. Я свободный человек.

— Правда? — сказала я, немного испугавшись. — Как это получилось?

— Судья вчера приказал освободить меня во время предварительного следствия.

— Предварительного к чему?

— Понятия не имею, но так это называется. Это означает, что у властей нет достаточных оснований, чтобы держать меня в заключении. ФБР не удалось найти на меня компромат. Все выдвинутые против меня обвинения сняты.

— Тогда зачем же они тебя арестовывали?

— Видимо, не так уж трудно заполучить ордер на арест. Они надеялись, что добудут улики, когда обыщут мою комнату, со всеми там дисками и распечатками, показывающими, что я проникал в компьютеры. Как видишь, ничего они не нашли.

— Понятно. А диск, который я взяла? Что на нем такого важного для тебя?

— Ничего важного, — беспечно сказал он. — Властям это ничего бы не дало. Признаться, я действительно слегка сдрейфил, когда они стали ломать дверь. Во всяком случае, я благодарен тебе, все-таки ты рисковала. Сказано ведь, что главное — это помыслы.

— Мне это ничего не стоило, правда, — сказала я.

Он провел рукой по волосам и вздохнул.

— Марина, — сказал он, — в тюрьме у меня было время подумать о том, что я наделал. Мне нелегко в этом признаться, но теперь я понимаю, что был неправ. Ты говорила, что хочешь услышать от меня извинение. Я извиняюсь.

— Принято, — сказала я. Снова наступило молчание.

— Я хочу сделать для тебя что-нибудь хорошее, — сказал он нежно и вкрадчиво. — Я бы хотел пригласить тебя на ужин. Может, у тебя найдется время на выходные? — Он улыбнулся мне с высоты своего роста. Ему даже не пришло в голову, что я могу не захотеть отужинать с ним. Я почувствовала, как меня охватывает гнев.

— Не надо ничего для меня делать, — сказала я. — Ты уже дал мне десять тысяч долларов.

— Это всего лишь деньги, и не такие уж большие для данного случая. Все равно они не принесут этим, как их там звать, никакой пользы. — Гримаса отвращения исказила его лицо, но тут же он снова заулыбался. — Может, для тебя это прозвучит странно, но я ценю красивый жест. В этом есть свой класс. А это был, по-своему, очень даже арабский жест.

— Тебе видней.

— Я хотел этим сделать тебе комплимент, — добавил он.

Я не ответила.

— Но, может, для тебя оскорбительно сравнение с арабами?

— Нет, не оскорбительно. Мне все равно, арабский это жест или какой другой. Тебе не кажется, что уже пора? У меня еще много дел на этот вечер.

— Не сердись, Марина, — искренне сказал он. — Поверь, я действительно чувствую свою вину. Я забылся, я слишком далеко зашел. Я бы никогда этого не сделал, если бы знал, что ты еще девушка.

— Да что же это тебя зациклило на моей девственности? — рассердилась я. — Какое она имеет отношение ко всему прочему? Я больше не девушка, значит, со мной теперь все можно? Значит, если девушка потеряла невинность, то теперь любой может ее изнасиловать?

— Конечно, нет! Это абсурд! Я только хотел сказать, что просто ничего не знал, и что твое поведение навело меня на мысль, что ты этого хотела, вот и все.

— Какое же такое мое поведение навело тебя на эту мысль, Али? — спросила я ровным голосом.

— Обыкновенное… Ты дразнила меня, завлекала, провоцировала. А затем, когда я вернулся, ты была уже наготове, голая, лежала и ждала меня.

— Я не ждала тебя. Как ты не можешь этого понять тупыми своими извилинами? Откуда мне было знать, что ты вернешься?

— Я ведь оставил в зале свою музыку, разве не так? И она еще играла.

— Я не обратила внимания на твою дурацкую музыку. Я думала, что ты ушел. Кроме того, был вторник, женский день в сауне.

— Была среда, если уж быть точным. И время за полночь.

— Мы ведь не перед судом, Али, — сказала я, не повышая тона. — Так что для точности нет необходимости. Я не желаю продолжать этот разговор. Спокойной ночи.

— Послушай, я виноват, что твой первый раз получился таким. Я знаю, что совершил серьезную ошибку, но я получил урок. Я хочу, чтобы мы были друзьями, Марина. Скажи, что ты пойдешь со мной на ужин. — Он снова улыбнулся, уверенный в своих чарах. Не сомневаюсь, он подумал о том, что на второй раз мне будет гораздо лучше.

Я испытала сильнейшее желание запустить ему в голову чем-нибудь тяжелым, но, боюсь, он бы принял это за мое «поддразнивание».

— С чего это ты решил, что я хочу дружить с тобой? — сказала я, взяв себя в руки. — Мне было бы стыдно показаться с тобой на людях. Я лучше умру с голоду, чем поужинаю с тобой. О чем мы с тобой можем говорить? О том, как приятно насиловать? О зле сионизма? От этого у любого начнется расстройство желудка! Али, ты для меня существо мало привлекательное. Я знаю, что тебе не просто усвоить эту мысль, но уж постарайся. Я не хочу, чтобы ты сидел со мной рядом на занятиях. Я больше не хочу разговаривать с тобой. Можно ли выразиться яснее?

Али помолчал. Глаза его потемнели, а челюсть отвердела.

— Ты выразилась вполне ясно, — резко сказал он. Он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Я сделала глубокий вздох и медленно выдохнула. Благодарю тебя, Господи, за поддержку, сказала я сама себе. Я попыталась снова начать читать учебник по экономике, но вскоре бросила его. Я вытащила из папки распечатку с цифрами Али и уставилась на нее. Думаю, ты обманул меня, Али, сказала я сама себе. Эти цифры для тебя очень важны, иначе бы ты сюда не пришел. Я написала первое число на листке бумаги, разделив его запятыми, вот так: 9, 722, 277, 697. Впереди поставила знак доллара. Похоже, это не помогло.

Я взяла разлинованную желтую почтовую бумагу и стала переписывать на нее номера точно так, как они были напечатаны, по одному на каждой строчке, без запятых и знаков доллара. Писала я медленно и аккуратно, проверяя номера, чтобы не ошибиться. Я не имела ни малейшего представления, зачем это делаю, просто это меня успокаивало. Числа эти выглядели не случайно, но если здесь и была какая-то закономерность, я не могла ее обнаружить. Я заполнила числами три страницы, затем снова проверила их по распечатке. Все это заняло почти два часа, но к истине я была не ближе, чем вначале. И я решила, что нужно начать заново и с каким-то абсолютным иным планом. Затем легла спать.


В воскресенье я отправилась за помощью к Маргарет Слоун. Маргарет тоже была моей близкой подругой, но я еще ничего не говорила ей о своей причастности к делу хэкеров. Мы сидели на кухне ее Барнардского общежития, что на углу 116-й улицы и Риверсайд аллеи. Маргарет готовила обед. Она нарезала зеленый чилийский перец, кориандр и шнит-лук для какого-то особого соуса. Вдобавок к прочим своим достоинствам Маргарет была гурманом по поварской части. Она была также элегантной, утонченной и богатой. Она была из старой бостонской семьи и принадлежала к церкви Святого Антония[1], то есть к самой избранной общине университетского городка. Отец Маргарет был дипломатом, и еще ребенком она жила в нескольких странах Европы.

Я показала Маргарет свои написанные от руки числа.

— Что это такое? — равнодушно спросила она.

— Я не знаю, что это такое, — сказала я. — Может, ты поможешь понять?

— Похоже на твой почерк, — заметила она.

— Да, я их переписала кое-откуда.

— Откуда?

— Пока не хочу говорить. Может, ты их раскусишь?

— Но какая же от меня помощь, если ты ничего не говоришь? — Маргарет подняла свои тонкие красивые брови.

— У меня эти числа уже две недели, и я ни на шаг не продвинулась, хотя очень старалась. Еще два дня назад я думала, что это довольно простая головоломка. И ждала какой-то дополнительной информации, чтобы решить ее. Но теперь я знаю, что больше никакой информации не будет. И что это головоломка не простая, а очень даже сложная. Вещь в себе. Конечно, эти числа взялись не на пустом месте. Но не думаю, что если бы ты знала, откуда они, это бы тебе помогло. Потому что их источник странный и необычный. Сбивающий с толку. Он только уводит от ответа, который должен быть очевиден. Как вы это называете? Да, ложный след. Я вовсе не стараюсь еще больше его запутать, я просто не хочу загодя морочить тебе голову.