Ульяна Соболева - Чужая женщина

Теперь зазвонил уже мой сотовый. И я точно знал, кто звонит.

— Эй, Громов, я конечно понимаю, что хоромы у Маркелова царские, но и у меня не хуже. Мы тебя с женой на ужин ждем. И хватит прыгать по охранным агентствам. Ты у меня теперь работаешь, и хватит. Выходи. Я задолбался ждать внизу. Я за поворотом в такси сижу. А то этот толстяк пронюхает и к себе затащит, а я жирное не ем. Давай, выходи.

— Скажи ему, что он говнюк, и я все слышал.

Денис скептически поднял бровь, когда посмотрел на мою разукрашенную рожу.

— Ну ты прям красава, Олег. Теперь можно и по девочкам.

— Да иди ты. Кажется, мне пару ребер… оххх.

— Харэ стонать, как баба. Подтянись и воротник поправь. Моя жена для нас лазанью приготовила и устриц. Она у меня великолепная хозяйка, когда не на гастролях.

— Не, ну это подстава, День. Реальная подстава. Я такой весь потрепанный, помятый, в униформе охранника, и тут ты с женой знакомить.

— Ну так, слышь, надо ж как-то уравновесить мою лысую башку и твою смазливую рожу. Теперь она на тебя так пялиться не будет. Я ведь ревнивый, как черт. Я б ее от всех спрятал и смотреть на нее запретил.

Я вспомнил как Зоряна сегодня извивалась в моих руках… и представил, что кто-то мог бы ее вот такую видеть, и в венах закипела кровь, забурлила ядовито.

— Понимаю. Ну ладно буду грязным бомжарой, чтоб тебе жилось спокойно.

— Не, она у меня девочка нежная и верная. Я шучу. Приедем, дам своего шмотья. А размер у нас, кажется, по-прежнему одинаковый.

— Та не, ты раздобрел. Жена, и правда, хорошо готовит.

— Да пошел ты.

Когда я назвал дом Маркелова хоромами, я преувеличил, потому что хоромы я увидел сейчас. Но не в том вычурном стиле, как у Рустама, но достаточного одного взгляда, чтобы восхищенно смотреть на эту роскошь, которой сам в жизни не видел. Перед нами открылись ворота, и мы въехали на территорию особняка. Деня сам провел меня в дом и поднялся со мной на второй этаж к себе в комнату. Ржал с меня на каждом шагу и предлагал подвязать мне челюсть.

— Да ну на хер. Я себя Золушком чувствую.

— Ну вот так и живем. Рад, что тебе у меня нравится. Тебе тут двадцать четыре часа в сутки обитать.

— Я еще не дал свой ответ.

— Ты уже наработался, и я твою жопу больше вытаскивать не собираюсь.

— Да я и сейчас не просил. Ты как фуру нашел? А?

— Так я ж все у него и спер.

Посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Шучу, конечно. Так своих людей подключил. Помнишь, отец меня порол, а ты сказал, что это ты директрисе в кабинет ужа притащил.

— Угу и пороли меня.

— А потом обоих, когда узнали, что мы его притащили с закрытой зоны, где нашли взрывные устройства. Так, на рубашку, штаны. Трусы не дам.

— Пыф, мои вроде с утра целыми были.

— Ну кто знает, что там на тебе еще рвали бравые ребята Маркелова.

— А в глаз?

— В глаз не надо у меня завтра деловая встреча. Все я вниз. Ты не заблудишься, я знаю. Тебе вниз по ступенькам и налево. Душ прими, а то прет от тебя адреналином твоим. Я пойду с женой поздороваюсь… хмхмхм… все дела. Ну ты понял. Да? Я ее долго не видел, в командировке был.

Я закатил глаза, и он вышел. Да, давно у меня ощущения такого полета не было. Вот эта уверенность в завтрашнем дне, радость, что друг такой есть, что женщина любимая появилась. Кажется, не все у тебя так уж и хреново, Гром. Жизнь не такое уже и дерьмо. Вот на блюдечке тебе новый шанс преподнесла и каемочек голубых аж две. Может, и стоило раньше согласиться у Деньки работать. Не хотел обязанным быть. Дурак. Он ведь друг мне. От чистого сердца. Быстро обмылся, стараясь не концентрироваться на окружающей роскоши. Ребра сильно болели, особенно слева — возможно, одно таки сломали. Ладно. Сам нарвался.

Я вытерся полотенцем размером с небольшую ковровую дорожку и оделся перед зеркалом. Поправил воротник рубашки, пригладил волосы. Чистая и стильная одежда не особо помогла с двумя подбитыми глазами и перебитым носом, но значительно улучшила впечатление. По крайней мере, я не похож на бомжа, вываленного в грязи.

Спустился вниз, снова оглядываясь по сторонам и рассматривая какие-то странные абстрактные картины. Надо у Деньки спросить, что на них нарисовано, и предложить поработать у него художником — я так тоже умею. А дети мои так вообще шедеврами его завалят. Надо бывшей позвонить и мелких на выходные забрать. С Зоряной познакомить. Мне отчего-то казалось, что она им понравится.

Вдалеке слышался голос Дениса, он что-то тихо говорил. Я вошел в просторную столовую и увидел его рядом с невысокой худенькой женщиной с медовым волосами, уложенными в высокую прическу, и такой длинной точеной шеей… Она стояла спиной ко мне, завязывала ему галстук, а он трогал кончиками пальцев завитушку на ее затылке, а меня слегка пошатнуло.

"— У тебя такие мягкие волосы и так вкусно пахнут.

— Да?

— Да, вот здесь на затылке, в ямочке завитушка, она пахнет тобой. Когда я тебя трахаю и кусаю твой затылок, она становится мокрой от моей слюны и твоего пота и пахнет уже нами.

— Я вся пахну мной, а ты сумасшедший".

Меня мгновенно раздробило изнутри на ошметки. На рваные клочки с обрывками мяса, свисающие где-то изнутри и истекающие кровью. Я подыхаю, стоя, глядя на нее и на улыбающееся лицо Дениса. Он к ее уху наклонился, что-то сказал… и она медленно-медленно поворачивает голову. Со свойственной только ей грацией танцовщицы. Во мне еще теплится мучительно израненная надежда, ее колотит в предсмертных судорогах, она молится каким-то богам… и с надрывным хрипом разрывается на куски, брызгая черной вонючей липкой грязью мне в душу.

— Ты чего стал в дверях? Зорянка моя заждалась уже. Познакомься, милая — это Олег, мой друг детства. Мой брат. А это моя любимая жена — Зоряна.

"И моя любимая лживая сука"…

Мне казалось, я умираю, меня словно проткнули острой спицей с шипами прямо в сердце и оставили ее там, периодически дергая туда и обратно, чтоб я заходилась от боли. Когда увидела Олега, как будто на бешеной скорости рухнула в пропасть и тут же разбилась вдребезги. Реально ощущала, как дико болит каждая клетка моего тела от напряжения и понимания, что это конец, и я даже не могу что-то сказать в свое оправдание, потому что рядом Денис. И он, как назло, проклятый любитель показухи, тянет меня к себе, привлекая за плечи и целуя в шею, а я смотрю в глаза Олегу и умираю… умираю… умираю. И с ужасом понимаю, что моя смерть растянется на бесконечность. Собственная ложь грязными потеками пачкает душу, и я вижу ее отражение в глазах Олега.

— Вот это и есть мой друг Громище. Гром, тут косячок вышел — я не успел рассказать о тебе жене, мы из-за ее гастролей и моей работы последнее время мало виделись. Но, думаю, она обрадуется, когда узнает, что мой лучший друг будет работать на меня и со мной. Зорь, Громов мою задницу еще со школы прикрывал. Прошу любить и жаловать.

— Ясно, — кивнул и больше на меня не посмотрел.

Ни разу за весь вечер. Говорил о чем угодно с Олегом, а меня словно больше не существовало, и это так напомнило те годы, когда я по нему сходила с ума безответно и так болезненно… но сейчас намного больнее. Когда узнала, каково это быть с ним, ощущать на себе его руки, его губы везде на своем теле. Слышать бешеную страсть в его голосе и взлетать все выше и выше, чтобы сейчас полностью изломленной тонуть в своей лжи и смотреть, захлебываясь в грязи… смотреть, как они непринужденно о чем-то говорят. Как он держится. А я не могу. Меня рвет на части, и руки дрожат так, что я несколько раз чуть не уронила поднос с едой.

— Сядь, Зоренька моя. Хватит мельтешить. Я соскучился.

Потянул к себе, но я увернулась и села рядом. Денис сильно сжал мою руку и потянул к себе, улыбаясь Олегу и заставляя меня стиснуть зубы от боли.

— Гром, тебя какая-то баба кормит, что ты не ешь ничего?

— Не голоден просто. Мне надо умыться и руки вымыть. Я еще не в себе после Маркелова. Где в твоей крепости сортир и ванная?

— Прямо по коридору иди и не заблудишься. Ты всегда хорошо ориентировался.

И ко мне повернулся.

— Или проводишь гостя?

— Провожу, мне как раз на кухню надо, проверить, как там пирог.

Улыбнулась Денису, а у самой сердце зашлось, когда Олег полоснул меня взглядом, полным такой ненависти, что меня стошнило.

— Умница, девочка, проводи. А потом сыграешь нам?

— Я и станцевать могу, — если б могла вцепилась, бы ему в глаза.

— Станцуешь, — по-хозяйски сжал мое бедро, — ночью.

О, Господи. Почему при Олеге? Почему как специально? Почему?

Выдерживать стало невыносимо и захотелось выплеснуть Денису в лицо минералку со льдом. Но я медленно поставила бокал на стол и, убрав руку мужа, пошла следом за Олегом. Только не бежать. Только идти спокойно. Денис может почувствовать, и тогда он убьет меня. Я и так знала, что меня ждет этой ночью. Ведь его долго не было, и он предъявит права, а меня уже заранее выворачивает наизнанку. Только от мысли, что прикоснется, от мысли, что дышать на меня будет.

Олег шел впереди, не замедляя шага, хотя прекрасно слышал, что я иду за ним, мои каблуки цокали по паркету. Остановился и сам нашел дверь в туалет, но я ускорила шаги и взялась за ручку, не давая открыть. Несколько секунд в глаза друг другу. А потом пятерней за скулы обхватил и оттолкнул от себя. С такой яростью и ненавистью, что у меня вырвался глухой стон.

— Сука, — сквозь зубы — не смей.

И закрылся в туалете, а я на кухню, тяжело дыша, закрывая рот обеими руками, захлебываясь каждым вздохом, согнутая пополам, не давая себе разрыдаться, потому что Денис увидит. Лихорадочно рванула к шкафчику к бутылке коньяка, открутила крышку и, задыхаясь, сделала пару глотков, чтоб горло обожгло словно до ран. Стою над раковиной, задыхаясь и стиснув челюсти, дрожу всем телом. Как тогда, когда мы уезжали. Как тогда, когда он жену свою обнимал и по животу гладил. А у меня в животе уже жил его ребенок. Пару минут, и я отдышалась, глядя на свое отражение в стеклянном шкафчике. Поправила волосы и откусила яблоко, чтобы перебить запах коньяка. Через несколько минут я уже вернулась к ним с вишневым пирогом. Денис, как всегда, работал на публику и нахваливал мой ужин, а я вдруг подумала о том, что уже не смогу все это терпеть. Что я на каком-то жутком пределе и скоро сорвусь. Не выдержу больше с Денисом. Но за рояль села. Пальцы сами опустились на клавиши и зазвучал "Вальс дождя". Перед глазами — как еще утром Олег смотрел на меня и гладил мои ресницы в своей постели. А сейчас сидит за столом с моим мужем и под аккорды моей боли о чем-то говорит. А я их не слышу, только звук голосов, и стараюсь не зарыдать вслух. От отчаяния и безысходности.

— Что за траур ты там играешь, любимая? Давай что-то повеселее.

Пальцы остановились и сами продолжили играть дальше.

— Зорь, ты не слышишь? Мне не нравится этот депрессняк, сыграй что-то не такое унылое. Можно подумать, мы что-то или кого-то хороним. Я друга домой привел, у меня веселье.

Несколько секунд, и я с диким азартом начала играть "Калинку-малинку" нестройными аккордами. Послышался нервный смех Дениса.

— Зоряна сегодня не в настроении. Хватит, милая. Мы поняли, что развлечь ты нас не хочешь. Устала, да?

— Устала, — повторила я и встала из-за рояля. Перехватила мимолетный взгляд Олега и почувствовала, как онемели ноги, и я не могу и шаг сделать за стол.

— Вы меня простите… у вас все равно мужские разговоры. Я пойду прилягу. Плохо себя чувствую.

Конечно, мне это не сойдет с рук, и Денис устроит мне скандал после ухода Олега, но и разыгрывать сейчас любезную хозяйку я тоже не могла. И именно в этот момент я поняла, что дальше так продолжаться не может. Я должна что-то сделать со своей жизнью, и я больше не могу оставаться рядом с Денисом.

Едва оказалась у себя в комнате, сползла по стене и разрыдалась, закрывая рот руками, так, чтоб даже самой не слышать свой собственный вой. Я не могла держать себя в руках, меня трясло и лихорадило. Я металась по спальне, вдираясь в волосы холодными пальцами и борясь с адским желанием выскочить туда и все сказать при Денисе… а потом становилось страшно, что он навредит моей семье, если придет в ярость, и тогда я понимала, что я в жутком цейтноте и выхода из него нет совершенно. Скорее, почувствовала, чем услышала, как Олег уехал домой, затаившись, с ужасом ждала, когда Денис поднимется ко мне.

И когда раздался сильный стук в дверь, несколько раз вздрогнула.

— Мне плохо. Я не могу встать с постели.

— А я хочу тебя трахать.

Зажмурилась.