– Ваше высочество, – взволнованно проговорила она и наклонилась к руке герцогини.

– Дина, пойдем, – прошептала та. – Пойдем и ты со мной, дорогой мой, – обратилась она к принцу. – Адальберт поедет с мамой.

– В последний раз! В последний раз! – прошептала герцогиня и с усилием замахала белым платком в ответ на приветствия встречающих. Потом схватила руку молодой девушки.

– Как хорошо, что ты здесь!

При подъезде к резиденции она сказала Клодине:

– Когда я немного отдохну, пришлю за тобой, Дина.

Клодина прошла в свою комнату и стала наблюдать из окна за подъезжающими и отъезжающими экипажами, за проходившей стражей. Из города доносился звон колоколов. То тут, то там, несмотря на ранний час, зажигались огоньки. Снег все падал и падал… Клодина долго стояла у окна, затем ей подали чай. Сидя в кресле, она смотрела на голубое пламя под чайником и думала о Лотаре, о том, как он описывал ей свою тоску и одиночество в заброшенном саксонском замке. Неизвестность, одиночество, тоска… О боже, как она хорошо все это знала и понимала!

Принцесса Елена выглядела хорошо, ее лицо приняло другое, более спокойное выражение. Страстность и лихорадочность исчезли: вероятно, она надеялась не впустую. Чего хотела герцогиня от Клодины? Ах, совершенно ясно! Получив ответ Лотаря, она скажет: «Клодина, будь великодушна, верни ему слово. Он чувствует себя связанным». Конечно, Клодина знала, что Лотарь никогда не порвет с ней сам. Он зависит от ее великодушия. Неожиданно горячее, страстное упрямство охватило ее.

– А если я не захочу? Если предпочту мучиться рядом с ним, чем томиться вдали от него? Кто может мне помешать? – И тут же она покачала головой. – Нет, нет, никогда!

Старинные часы в зеркальном футляре пробили девять. Герцогиня, наверное, очень утомилась, и не стоило рассчитывать увидеть ее сегодня. Клодине вдруг стало холодно, слишком холодно в пустой комнате. Огонь в камине едва теплился. Клодина стала ходить взад-вперед. Около десяти часов, когда она уже собралась ложиться, пришла горничная и пригласила ее вниз. Клодина прошла несколько коридоров, лестниц и лесенок и добралась до ярко освещенной приемной перед покоями ее высочества. Раньше она редко бывала здесь. Во время придворных торжеств она сопровождала старую герцогиню лишь в парадные залы и старалась избегать вечерних собраний в гостиной ее высочества. Сегодня она вновь почувствовала особенность этих великолепных покоев: повсюду густой красный цвет – обои, ковры, занавески, свет смягчен абажурами красноватых оттенков. Группы роскошных экзотических растений и драгоценные картины в широких золотых рамах. «Все болезненно, лихорадочно, как и существо, живущее в этих комнатах», – сказал однажды его высочество, привыкший к чистому лесному воздуху и задыхающийся в тяжелой, пропитанной духами атмосфере. В этом была доля правды. Жгучая потребность скрасить скудную действительность, жажда жизни и счастья сказывались в роскоши этих дворцовых комнат.

Герцогиня лежала на низкой постели с красным пологом, который поддерживался наверху когтями позолоченного орла. Здесь также все освещалось розоватым светом, который придавал бледному лицу обманчивые краски.

– Уже поздно, Дина, – сказала тихим голосом больная, – но я не могу оставаться одна – мне страшно! Меня охватывает непонятный страх. Я стала бояться темноты. Не смейся надо мной, Дина! А теперь, прошу тебя, расскажи мне все – я думаю, мне уже остается немного времени слушать тебя.

Клодина думала, что ей следовало бы убежать из этой роскошной комнаты с золоченым потолком и одуряющим запахом ландышей, доносящемся из зимнего сада.

– Как ты тут жила, Клодина?

– Я? Мне жилось хорошо, только очень тяжело знать, что ты страдаешь.

– Я должна все привести в порядок и многое написать. Поможешь мне?

– Элиза, ты напрасно волнуешься.

– Нет, нет!

Герцогиня смотрела на молодую девушку большими блестящими глазами, как будто старалась разглядеть, что творится в ее душе.

– Какая ты странная невеста, – шепотом сказала она после короткого молчания, – и отношения ваши странные. Он – там, ты – тут. Клодина, сознайся, что твое согласие отдать свою руку в тот день было жертвой? Скажи, Клодина, ты не любишь его?

Она со страхом, с мучительным страхом смотрела на заплаканное лицо подруги.

– Элиза, – ответила та, прижав руки к груди, – я люблю Лотаря, любила его, еще не зная, что это любовь, еще почти ребенком любила его…

Герцогиня молчала, но дыхание ее участилось.

– Ты не веришь мне? – тихо продолжала Клодина.

– Верю, Дина, но любит ли он тебя? Скажи, любит ли он тебя так же? – прошептала герцогиня.

Клодина опустила глаза.

– Я не знаю, – проговорила она.

– А если бы знала, что он тебя не любит, стала бы ты, несмотря на это, его женой?

– Нет, Элиза.

– И ты никогда не решилась бы отдать свою руку другому, очень любящему тебя?

Девушка сидела неподвижно и безмолвно, как статуя.

– Клодина, знаешь, зачем я приехала? – спросила с волнением герцогиня. – Затем, чтобы употребить свои последние силы для спасения пламенно желаемого счастья того, кто мне дороже всех на свете. Когда я уезжала в Канны, моя глупая слабость, мое раненое самолюбие боролись с благими намерениями. Клодина, герцог любит тебя, а меня никогда не любил. Он любит тебя со всей честностью и силой, на какие только способно его благородное сердце. За время моего замужества я научилась читать в каждой черте его лица. Он любит тебя, Дина! И он никогда не забудет тебя. Не сиди так молчаливо, ради бога, ответь!

– Ты ошибаешься! – воскликнула испуганно Клодина и отстраняюще протянула вперед руки. – Ты ошибаешься, его высочество не любит меня больше, это заблуждение с твоей стороны. Ты не должна была думать об этом, не должна была приезжать!

– О, неужели ты думаешь, Дина, что любовь можно сбросить, как платье? – сказала герцогиня. – Что можно решить: с завтрашнего дня перестану любить, и все кончено?! Нет, нет, так сердце не создано!

Клодина молчала. Потом начала говорить решительно и сильно:

– Я никогда не выйду замуж, иначе как по взаимной любви! Прости, мой друг, но я не могу давать тебе обманчивых обещаний. Распоряжайся всем! Если нужно, то и моей жизнью, только не требуй этого.

Герцогиня в упор смотрела на Клодину. В комнате повисло молчание…

– Бедный человек! Я думала, что и тебе так будет хорошо, – сказала она скорее для себя. – Нет, этого не будет! – Потом громче добавила: – Какая путаница! Ты любишь Лотаря, а он… Бедная маленькая принцесса!

– Элиза! – воскликнула Клодина, и губы ее задрожали. – Я ведь не хочу лишать его счастья, что ты обо мне подумала? Никогда! Никогда! Если любишь меня, – поспешно продолжала она, – возврати ему от моего имени свободу, я знаю, что ты будешь говорить с ним об этом.

– Завтра, – сказала герцогиня.

– Так отдай ему это! – Она сдернула с пальца обручальное кольцо. – Здесь счастье принцессы, возьми его и позволь мне идти своей дорогой, одинокой и далекой от всего, что может напоминать мне о нем!

Клодина встала и пошла к двери.

– Клодина, – позвала ее слабым голосом герцогиня, держа кольцо в худой руке. – Дина, не уходи так от меня! Кто несчастнее из нас двоих? Помоги мне лучше, чтобы вышло хоть немного хорошего из всей этой ситуации.

Клодина вернулась.

– Что я должна сделать? – покорно спросила она.

Герцогиня попросила воды, потом велела Клодине принести шкатулку, открыла ее и подала молодой девушке лист бумаги.

– Вот список вещей, я хочу, чтобы их раздали после моей смерти. Спрячь его – это копия, подлинная бумага у герцога.

– Ты не должна так волноваться, Элиза!

– Я буду спокойна, когда приведу все дела в порядок, Дина. Прочти вслух, не пропустила ли я чего-нибудь. Никто не должен думать, что я забыла его.

Клодина начала читать дрожащим голосом. Иногда слезы мешали ей – все было с такой нежностью, с таким вниманием продумано, все свидетельствовало об удивительном расположении герцогини к людям…

«Моей дорогой Клодине принадлежит вуаль из брюссельских кружев, которую я надевала к венцу…»

Расстроенное лицо молодой девушки покраснело. Она знала, о чем думала герцогиня, когда писала это.

– Возьми ее назад! Возьми ее назад! – зарыдала она и опустилась на колени около постели.

– О, как плохо, как все плохо, – сказала герцогиня. – И ты, и он несчастливы. Вы, самые дорогие для меня люди!

Клодина поцеловала горячие руки больной и поспешно вышла из комнаты.

Горе неподъемной тяжестью навалилось на нее. Она выплакалась в зимнем саду, под пальмами и магнолиями. Тихий плеск фонтана немного приглушил ее отчаяние, и через несколько минут Клодина уже овладела собой настолько, что смогла пойти пожелать герцогине спокойной ночи. Когда она бесшумно отодвинула шелковый полог, больная дремала. Вокруг рта ее собралась горестная складка.

В приемной Клодина встретила доктора, он приветливо поздоровался с ней.

– Неужели конец так близок? – спросила девушка. Он дружески протянул ей руку.

– Пока есть дыхание, есть и надежда, фрейлейн. Но по медицинским показаниям жизнь ее высочества скоро погаснет как свеча: она просто заснет от истощения.

Клодина невольно указала ему на свою руку.

– Господин советник…

– Ах, милостивая госпожа, – сказал растроганный врач, – это уже не поможет. Здесь, – он указал на грудь, – все кончено. – Я иду к герцогу, чтобы сообщить ему о состоянии ее высочества, – тихо продолжил он, идя рядом с молодой девушкой по коридору. – Его высочество получил неприятное известие. Вы, верно, уже знаете? Пальмер исчез и произвел большое смятение.

– Он поехал прошлой ночью во Франкфурт, – сказала изумленная Клодина. – Я видела его на вокзале в Вэрбурге и подумала, что он едет на встречу с их высочествами.

– Этот плут уже давно пересек границу, – проговорил доктор. – Почему вы решили, что он поехал на встречу?

– Я слышала, как он говорил об этом с фрау фон Берг.

Клодина замолчала: удивительное происшествие вдруг стало ей понятно.

– Они подходят друг другу, – засмеялся доктор. – Но я все-таки расскажу герцогу. Завтра мы получим известие, что и она уехала так же скоропалительно. Не годится злорадствовать, но я не могу удержаться от этого по отношению к ее светлости принцессе Текле: она удивительно покровительствовала этой даме… Спокойной ночи, фрейлейн!

Предсказание доктора исполнилось. На другой день в замке узнали, что фрау фон Берг внезапно исчезла. Она не оставила после себя ни смятения, ни беспорядка, только связку писем герцогине и письмо его высочеству. Но ангел-хранитель, стоявший у дверей в лице фрейлины Катценштейн, решил, что этот пакет не годится для ее высочества и передал его герцогу. Старая фрейлина вошла к герцогу в то время, как он со вздувшимися от гнева жилами на лбу разбирал ворох бумаг; в комнате находился и обер-полицмейстер.

Герцог подумал, что фрау фон Катценштейн пришла сообщить ему о состоянии здоровья ее высочества. Вместо этого она передала ему перевязанную голубой ленточкой пачку писем, на верхнем из них был адрес фрау фон Берг, надписанный рукой его высочества.

Герцог побледнел.

– И это должно было быть передано герцогине? – спросил он сдавленным от бешенства голосом, посмотрев на свидетельство своей шумной юности, того времени, когда он охотно бывал у господ фон Берг, ужинал и играл в баккара в их голубой кокетливой гостиной.

Эта женщина, которая отравила последние дни умирающей своей подлостью, стремилась потревожить и ее последние часы!

– Благодарю вас, милостивая государыня, – сказал герцог фрейлине. Он бросил в камин письма, а затем и другие бумаги, после чего невольно вытер пальцы батистовым платком.

– Дайте плуту убежать, господин фон Шмидт, – сказал он презрительно, затем любезно раскланялся с полицмейстером.

Когда тот удалился, герцог взволнованно заходил по комнате.

Маленькая записка осталась на полу около камина, герцог заметил ее и поднял. Она была написана знакомым почерком Пальмера.

«Вчера вечером, – прочел герцог, – я должен был передать прелестной Клодине записку от герцога; я выкрал ее, помогая ей садиться в экипаж. Посылаю этот ценный листочек в ваше распоряжение. Но, дорогая моя, сумейте подложить мину столь искусно, чтобы умная и дружески расположенная к нам особа взлетела на воздух».

– Так Пальмер виновен и в этом!

Герцог горько усмехнулся и подумал о пылком чернокудром существе, в руки которого вложили фитиль от мины. Мина взорвалась, первая жертва лежала там, наверху, а преступники скрылись…

Этот хитрый человек умел с улыбкой обманывать так, как до сих пор не случалось ни при одном дворе. Каждый дворцовый слуга требовал жалованье за несколько месяцев, всем поставщикам ничего не платили два года. Чиновники герцога с большим трудом смогли выяснить, сколько задолжал Пальмер. Герцогское казначейство заполнилось кредиторами, как только об исчезновении мошенника стало известно.